Надежда Середина

ОБМЕН

Вторые сутки Денис не спал: и время перестало делиться на день и ночь. Она вошла в стеклянную дверь, как мартовское солнце. Он сразу отметил дорогой мех полярной лисицы, отрешенный блуждающий взгляд и томительную неторопливость. Пять-шесть шагов - и будет у окошка "Обмен валюты".

- Извините, девушка, вы сдаете?

- Да.

Остановилась, смотрит на него и не видит.

- Я могу вам разменять...

- Да?

Теперь он вместо окошечка.

- Я учусь на последнем курсе института и вот подрабатываю...

- Вы будете дипломированным бизнесменом?

- Нет, артист театра и кино. Дипломный спектакль ставим... Вы не могли бы подождать, я схожу к машине за деньгами.

- Я не люблю ждать.

Денис сделал виноватый жест руками и изобразил на лице располагающую улыбку. Несколько шагов к стеклянной двери. Замедлил, посмотрел на нее. Она рассеянно идет за ним. Вышли. Он быстро перепрыгнул через пару ступенек. чуть не проехал на растрескавшейся корочке льда. Отделился от нее, время - деньги. Улица - поезд. Мелькают лица. Жизнедвижение. Как сок по капиллярам деревьев. Когда в доме становится очень тяжело, на улице легче. Правила уличного движения заставляют двигаться и жить. Но когда от болезненной грусти невозможно сидеть дома, переходи проезжую часть только по полосатым дорожкам для пешеходов. Она смотрит, как его фиолетово-малиновая курточка мелькает в потоке машин, как в кинокадре.

Вернулся. Остановился между стеклянными стенами двойных дверей. Аквариум? Сначала деньги, потом стулья? А если наоборот? А если деньги-деньги? Его взгляд подчиняет его логике. Ну? Она склонилась над сумочкой. Логично! Иначе зачем нужно вступать в игру. Разве жизнь не игра? Купюры вложены в паспорт. Секунда, две, три! Так! Хорошо... Смотрит в глаза? Неудачников не любит... Улыбнуться? Нет. лучше серьезность.

- Вам четыреста пятьдесят тысяч?

- Да.

Вначале было слово... Все знают. Очень медленно она дает эти сто долларов. Слишком медленно, как испытание, как шанс. Денис насторожился, но тут же привел себя в норму. То, что я думаю, не должен думать сейчас. Тревога, сомнение, радость - все передается. Уверенность в руках, уверенность в пальцах. Зелененькая, стодолларовая на серебристой записной книжечке. Вот она - супермировая, эстетически приятная, с четкими цифрами по уголкам, которые на всех языках пишутся одинаково. И ровненько ложится в стопочку, как карты. Беленькая, пушистенькая, стоит и смотрит. В моих руках теперь какая-то сила. Вот смотри, как я сворачиваю ее пополам. Так? Теперь она закрывает половину записной книжечки. Так? Удивляешься? По твоей логике я ее должен рассматривать на свет, поднять перед стеклом аквариума. Но разве наш с тобой аквариум для этого? Плывем, плывем, милая... Я верю тебе, так же как ты веришь мне. Разве мы с тобой не вместе начали эту игру?! Так вот, ты теперь будешь подчиняться моей логике, я придумал для тебя эту игру, моя идея. Разве за идею не платят? Даже если я вырву волосок из твоей головы и перевяжу эту твою денежку, ты не вскрикнешь и не убежишь, мы вместе с тобой плывем в аквариуме. Стыд - это тоже одна из стенок, не правда ли? Посмотри, ведь нас видно, как на чистом телеэкране. И мы видим всех... Вот смотри, я сворачиваю еще раз, Она стала совсем маленькой. Тебе жалко, что я ее смял? Но теперь я уже не могу этого не сделать, не смотри мне в глаза. Пальцы завораживают, когда они что-то делают. Провести по краям записной книжки этим тонким правильным мизинцем? Или прошелестеть листочками записной книжки? Спокойно...

- Вы что здесь делаете?! - командный голос, кожаная куртка, закрыл выход из аквариума.

Она испугалась и чувствует себя неловко, словно с нее сорвали одежду, Она не может переносить, когда на нее кричат. Кто подошел к ним? Милиционер переодетый?

- Вы знаете, какая это статья?!

Но ей совсем не нужно этого, Зачем она здесь? Зачем на нее кричат? Как это оскорбительно... Его задержат? Он валютчик? Ах, зачем нужно было заходить в этот аквариум?.. В его руке серебристая книжечка застыла, как задохнувшаяся рыбка. Но он спокоен... Что это? Игра?! Аквариум - ловушка для золотой рыбки? Чем больше открытости, тем меньше риска?

- Деньги! - встала она на пути своего красивого гадателя. - Деньги!

Не спешил... Не спешил их отдавать.

Обойти? Но у аквариума тоже есть стенки, только взгляд может пройти сквозь них, а руки, ноги, театральная фиолетово-малиновая курточка - все остается здесь, в узком пространстве игры.

- Деньги!

Он быстро сунул ей деньги, словно хотел бросить на пол. Проскользнул между голубым песцом и черной курткой. Двумя прыжками соскочил со ступенек. Замелькал в потоке машин.

На чьей стороне этот, в кожаной куртке? Кто он сегодня, что за роль играет? Хочет остановить валютчика? Или его прикрыть? То ли на улице хаос, то ли в ней? Почему так хочется верить всем? Обман? Обмен? Все что-то продают или меняют, время такое или ей так кажется? Валютчик-милиционер играет как в дешевом детективе, кричит и бежит, делает вид, что боится упустить вора из виду. Ах, эти темные глаза и черные брови под козырьком модной кепочки, пропускает машины, осторожничает.

Она вернулась, прошла сквозь аквариум к окошку "Обмен валюты".

- Парень у стены, круглолицый, кучерявый, стоит и смотрит. Положила свернутую купюру в окошечко и подала паспорт.

Девушка за стеклом медлила, паспорт и деньги в руки не брала.

- У вас было сколько? - спросил кучерявый у стены.

- Сто долларов.

- А теперь посмотрите сколько, - его круглое лицо не выражало ничего, он был тоже менялой.

Взяла свой паспорт и свернутую купюру. Развернула. Вспышка, яркая, как при большом лотерейном выигрыше. По четырем уголкам стояла цифра один, одинокая, без единого нуля. К американским деньгам нужна особая привычка, они не отличаются по цвету и размеру, как эти русские, советские, разноцветные, маленькие и большие. Время догонять смешно: сто лет, два года или десять секунд. Время - рулетка, которая никогда не крутится назад. Вход - выход. Двери маячат туда-сюда. Шесть ступенек вниз - вверх. Что такое оскорбленная гордость: обида или боль?

- Вы видели их? - вернулась, чтобы спросить.

- Нет, не видели, - глазами играют, зрители - не свидетели.

Деньги - это входной билет, если жизнь - театр. Когда зритель теряет ощущение рампы и выскакивает на сцену, это смешно, потому что похоже на подставку, на скрытый замысел режиссера. Но если актер переходит в зрительный зал - это трагедия, ибо режиссер всегда знает свой замысел.

Игра интересна, когда выигрываешь.

- Все! Пятьсот баксов есть!

- Сегодня играешь?

Земля на набережной покрыта слоем льда без снега. Сверкает, как острие лезвия.

- Осторожно, Денис! - резко нагнулся, но не успел поддержать друга.

Денис, как акробат, крутанулся тонкими длинными пальцами уперся в лед.

-Держись, тебе сегодня пачкаться нельзя, - Гена протянул ему свой носовой платок. - Вчера не было достаточно денег, и уверенности не хватило.

- Да, нам улыбнулась Дама Пик! Черт возьми, руку исцарапал. А, может быть, не было уверенности, поэтому не было денег?

И вдруг рассмеялись. Они так безудержно хохотали всегда: после удачного дела. Смешила то ли глупость людей, которым они меняли доллары, их инфантильная советская доверчивость, этот так заметный теперь социальный идиотизм. Сегодня Денису не очень хотелось смеяться.

- Ты что?

- Так... Возьми пятьсот баксов, сам сыграешь.

- Ты знаешь, мне не везет, а мы рисковать не можем - долг...

- Да, Гена, парнишка ты хороший, но за рулеткой тебе делать нечего. И чтобы по-настоящему играть , этих денег не достаточно.

- Если у него больше, чем у тебя, тебе кажется, что ему достаточно? Денег достаточно не бывает...

- Почему ты был уверен, что все получится с этой беленькой, пушистенькой?

- Она мне понравилась... А это уже все. Заговорю. Женщины любят ушами. Понимаешь, я сразу чувствую, когда условия моей игры принимаются. Она ответила, остановилась... Идет на круг сама. Но дело не в том, она почему-то меня тоже задела... Достала, понимаешь... Мне кажется, что она сразу поняла, что денег у меня нет.

- Ну, тогда заплатила за игру и все. Хорошему актеру, хорошая плата. Вот она наша счастливая книжечка, похожая на туза бубей.

- А может на Даму Пик? Беленькая, пушистенькая, все вижу ее, словно она улыбалась, и все знала, играла мной. У нее был какой-то свой напряг. Клин клином вышибают. Знаю, что сейчас ей хорошо. Она забыла свою боль и переключилась на меня. Поэтому и шла за мной. Я ей был нужен.

- Усложняешь, Дениска, она выполняла то, что ты мысленно диктовал ей. У тебя ведь для них есть такой магнетизм... Любая - твоя.

- Нет, своего Котенка я люблю.

- Ты любишь не сердцем, а головой.

- Нет, я люблю моего Котенка и сердцем, и головой одинаково.

- И что же связывает эти противоборствующие стихии?

- Воля.

- А я своей раньше врал - она верила. Теперь говорю правду, не верит. Дуры бабы. Ей, видите ли, нужен летчик-истребитель или артист академического драматического. Женись на богатой, тебя любая полюбит.

- Я не альфонс.

- Зато не будет других проблем.

- Знаешь, о чем я жалею? - Денис опять поскользнулся, но успел ухватиться за руку друга. - Что не удержался в ГИТИСе...

Валерия шла по улице, то люди и машины обгоняли ее, то двигались навстречу. Кто-то задевал ее, кто-то обходил. Пустота, безразличие, ненужность даже самой себе. "Может быть, этот доллар даже фальшивый. Зачем я пошла за ним, не понимаю. Во мне что-то повторяется, я сама как будто ищу этого обмана. Ей хотелось остановить кого-нибудь и рассказать о своей боли. Но как остановить и остановиться? Если жизнь игра, то тот, кто не хочет играть, - не может жить. Гололедица, ветер весенних перемен, время, когда игры меняются. Хорошо играете, мальчики, но какая ваша последняя ставка? Вы не любите правил движения, переходя дорогу? Чем больше риск, тем острее ощущение жизни? Воровство - самоубийство. Позволивший себе нарушить эту заповедь, да знаешь ли ты, что к тебе переходят все грехи, И снимается все, с того, кто стал беден и мертв. Если бы ты в это верил, взял бы ты чужую ношу, тебе и своя-то плечи давит. Вдруг ей стало свободнее и легче, как от церковного Кагора. Мученик всегда чист... Что за философия? Это врачует? Ей и правда стало легче, что ее обокрали? Или мы сами загоняем себя в эту схему? Ей захотелось увидеть его. Ей казалось, что она сама отдала бы эти сто долларов. Господи, что же делают деньги с людьми.

- Извини, - пришла Валерия к подруге. - Я опять подставилась... Сама.

- Что случилось? Перестань, пожалуйста, смеяться, я же вижу, что тебе больно... Расскажи.

Но разве можно рассказать то, что не в слове, а между ними, что не определяется только мыслью. Ведь слово, которое мы слышим и говорим, рождено разумом и волей. Нет... То, что она чувствует, она бы не могла объяснить никому. Она и себя-то не всегда понимала.

- Мы с тобой учились десять лет, помнишь, как мы сидели за одной партой? Объясни мне все, что с тобой происходит после больницы?

- Не знаю. Я устала. Я не хочу жить.

- Это связано с тем, что случилось сегодня?

- Нет. Сегодня ничего не случилось. Меня просто обманул какой-то мальчишка. Он вместо ста долларов дал мне один.

- Как?

- Я расскажу, только не смейся...

Когда она рассказывала, она вновь пережила все с той же силой, но опять почувствовала не жалость потери денег, а обиду от обмана. Но когда она закончила, ей стало неловко перед Жанной. Так бывало и в школьные годы, словно за парту садился кто-то третий, и им становилось тесно, и Валерия уходила с уроков раньше.

- Ты могла бы узнать его?

- Нет. Я помню только его руки.

- Но не бывают же люди без лиц? Ты как будто еще не отошла от наркоза. Почему ты сама идешь в сети обмана? Я не понимаю, что с тобой? Ты живешь иллюзиями.

- Аборт - это убийство или иллюзия убийства?

- А чем церковь может помочь нам? Терпеть и смириться? Да, я готова терпеть. А если ребенок болен? А если у меня нет денег?

- У тебя проблема только деньги...

- Деньги - это лекарство, это питание. Только одна из четырех матерей может обеспечить своего ребенка необходимым детским питанием...

- Ты жалеешь, что родила?

- Ты что?! Что говоришь? Что с тобой стало после больницы? - Жанна сжалась, словно ее хотели стукнуть, - Это ведь мой ребенок... - Она ужасалась, что это нужно говорить, и что кто-то может этого не понимать сам. - Я его родила, понимаешь. Если бы мне было в десять тысяч раз тяжелее, я никогда бы об этом не пожалела. Сын для меня, как весь этот мир, как вся моя жизнь... Мне очень жаль, что мы с тобой так говорим.

- Мне не понять, - с болезненной грустью сказала Валерия. - У меня ведь нет ребенка.

- Извини, я совсем не хотела. Я же говорила тебе: сомневаешься - не делай.

- У меня все перепуталось...

- Легко жить тому, кто нахален, как ворона, дерзок, навязчив, безрассуден, испорчен...

- А мне жаль его. Ты бы сразу влюбилась, если бы встретила его так... не зная кто он. Надо разменять еще сто баксов. Пойдем вместе.

- Неужели ты думаешь, что его можно найти? Я, конечно, с тобой пойду, но...

Мартовское солнце боролось с морозом, но у него еще не хватало тепла растопить лед. Жанна шла за Валерией, уступая ей во всем, как ребенку. В стеклах стен и окон стеклянного центрального телеграфа играют солнечные блики. Ступеньки в корочке потрескавшегося люда. Ступенька - полшага, ступенька - полшага, как выход на сцену. Зрители в конце спектакля уходят. А тот, кто переступил рампу, остается один на сцене. Ты можешь жить, можешь наблюдать, можешь играть, но людей не трогай. Разборка декораций началась. Это уже не спектакль. Это другая жизнь.

- Вернемся? - Жанну стало что-то пугать в подруге, бледное лицо и блеск в глазах, даже шубка из песца показалась седого цвета. - Ты только из больницы, тебе не нужно это волнение.

- Я не могу остановиться.

Переулки, улицы, скверы, стеклянные дороги. Машины, люди, солнце, снег - смешалось все в какую-то серо-блестящую гололедицу, И вдруг крик, как ослепительная вспышка. Стон, визг, шипенье шин.

Он лежал подогнув ноги, как во сне. Пальцы тонкой длинной руки изодраны, словно пытался затормозить эту в потоке несущуюся машину по стеклянному льду. Как быстро человек обрастает толпой, если он мертв. Любопытство питается страхом? В его глазах не было ни страха, ни удивления, ни боли. Жизнь сыграна, хотел сказать он, глядя на всех. Он был так же спокоен, как так в аквариуме с серебристой книжечкой в руках.

- Он, - прошептала Валерия и подходила все ближе и ближе.

- Уйдем, - Жанна остановила ее за руку.

Подчинилась. Послушно прошла три шага. Оглянулась.

- Гололедица на земле обрывает наш путь...

- Не гляди, - Жанна требовательно заставляла ее идти, не отпуская руку.

- Я не желала ему зла. Это мне жить не хотелось. Мне! Я думала умру после аборта. Я хотела отравиться. Зачем жить? Я так устала, я запуталась...

- В церковь сходи.

- Мне жаль его. Он ведь не вор, он просто игрок.

- Себя пожалей. А вор есть вор. Пойдем отсюда.

Жанна торопилась увести от того места, где собиралась толпа.

- За мной смерть ходит по пятам, - лицо Валерии было бледное, губы до синевы сжаты, в глазах - темнота провала.

- Ты всегда занята только собой. Оглянись! - Жанна всегда сдерживалась, ни с кем не говорила грубо, - те, с кем ты говоришь грубо, ответят тебе тем же. Ведь раздраженная речь - неприятна, и возмездие может коснуться тебя. - Оглянись, пожалуйста. Вон он стоит: жив-здоров и смеется над всеми...

Валерия повернулась и быстро пошла к сгрудившимся прохожим. Теперь Жанна не пыталась ее останавливать, она только шла следом.

- У него что, два глаза, да и те за носом? - ворчал старик опираясь на палочку, похожую на трость. - Дорогу надо переходить осторожно...

- Двести долларов подменил! Мошенник!

- Аферист! Кого обмануть захотел?! Меня! Да я упеку тебя...

- Да, упекешь, - хмыкнул старичок с тростью. - Как ног у змея, так у него концов не найдешь.

- Да эти "кидалы" работают лучше артистов в цирке. И воровство -ремесло. Сфера трудовой деятельности.

- А что ему? Я за "пол-лимона" весь месяц кирпичи кладу, а он...

- А безработица? А свободное время? А кто убил в человеке желание работать? А кто научил много думать о деньгах? Спрос рождает предложение, значит, вы его и родили... Герой нашего времени! Смотрите, как он держится! И куда милиция смотрит?

- А она у нас еще есть?

- Пятьсот долларов в месяц дадут, так и не будет маячить перед глазами. А что? Профессионалы никогда не делают шума. Этот просто поскользнулся... Гололедица.

- А меня цыганка остановила, - встряла в разговор полноватая женщина с большой сумкой. - "Ты такая хорошая, но вижу у тебя неприятности..." А у кого их сейчас нет? Говорит: "Давай я порчу сниму..."

- Ну и сняла?

- Все, что в кошельке было, все сняла. Вот туманом стуманила...

- С ними, с лохами, тоже уметь работать надо. Двадцать специализаций у них: стажируются "наперсточниками", в квартирах воруют да судимость - тоже обмен опытом...

- Садись! - командным голосом сказал милиционер, и парень в фиолетово-бордовой театральной курточке без лишних слов и эмоций сел в "уазик".

Жанна посмотрела на Валерию, та не отрывала взгляда от парня в кепке, стоявшего с ней рядом.

- В падлу за мошенничество сидеть, - просипел он шепотом, метнув на Валерию злобный взгляд, и что-то передернулось в нем, сплюнул под ноги, отвернулся и быстро смешался с прохожими на тротуаре.

- Узнала? - испугавшись чего-то, спросила Жанна. - Они?

Валерия ничего не ответила. Ядовитая слизь мести наполняла душу, но она выдавливала ее, как яд змеиного укуса.

- Дай вору хоть золотую гору - воровать не перестанет, - вставил красное словцо старичок с самодельной тростью.

- Вот теперь влепят ему пяток лет, рад будет и кирпичи ложить.

- Ничуть, - улыбнулся какой-то скрытой мысли старичок. - Жить будет, как жил. Денег достанет, с жиру беситься начнет, на иглу сядет. С деньгами это пожалуйста. Или киоск свой поставит, и вот вам буржуа, честный коммерсант. Из двухсот задержанных одному только дают условный срок.

- Что ж они - с милицией в одну руку играют?

- Ну зачем же так? Вот вы в милицию придете, а вас спросят: "Вы ведь знали о незаконности уличных сделок?!" А? Кто закон нарушил? Вы... А с вора какой спрос? Вор и сытый, и одетый, и обутый украдет. Да и какие они воры: ну билеты в троллейбусах проверяют, ну нолики на тысячные купюры подклеивают, ну "куклу" вместо пачки денег подсунут, ну вместо питбультерьерчика подложат вам маленькую свинью, - в лице мелькнуло презрение, прикрытое улыбкой и учтивостью. - Скромное обаяние мошенничества.

- Спекулировать на доверчивости, на вере? - раздражение кровавым комом заложило строителю уши, он орал. - Вы что, новый русский?!

- Нет, я старый советский человек. И тут у вас есть ошибочка, тут не вера, тут соревнование: на контакт идет тот, кто считает себя умнее какого-то там "кидалы" и уверен: уж кого-кого, а меня не надуришь. Один адвокат пяти шагов до окошка не дошел, и двести долларов "подарил" такому же "меняле". А выиграть хотел всего-то три. А как эти "ломщики доллара" "кидают" своих "крутых". Но у них там свои разборки, до милиции дело не доходит.

- Сами, небось, попадались, вот и интересуетесь?

- Интересно, что-то тут есть, как встреча с приведением или инопланетянином. Но они не идут со мной на контакт. Я бедный...

- Все мы теперь нищие, - подняла тетка большую сумку.

- Признак нищеты - не плохая одежда, не убогий сервис, нищета - это когда наши жизненные принципы на мелочах строятся... Дешевая рыбка - вонючая юшка, - махнул рукой старик и пошел, размеренно переставляя острие палочки по гололедице.


Оглавление