Надежда Середина

ШЛЯПА ЭНДИ

Энди посетил в Москве Красную площадь, проехал на такси по Тверской- ямской и вернулся на вокзал. Он подписал контракт на девять месяцев и теперь должен прибыть на место своей новой работы.

Утром его встретил в городе град, но несмотря на побивание ледяными камешками, переводчик вышел встретить его у вагона. Курчавый, в угловатых очках понимал он англичанина сносно, согласно своему сертификату, но чуть замедленно, ибо думать продолжал на русском.

- Halloo, Andy! Haw are you?

Толпа спешила, толкалась, будто объявили отправление, а не прибытие поезда из столицы.

- Oh! I am not feeling well. I did not sleep well last night.

Переводчик Лева держался достойно, будучи уверен, что он на уровне этой не элитарной, а общедоступной школы владеет языком прилично. Приезд англичанина возбуждал в Леве сознание собственного достоинства и отличия от серой массы горожан, среди которых он вынужден был жить тридцать лет. Он протолкнул Энди между стеклянными створками вокзала, протащил через кассовый зал к выходу на площадь, проволок по лестнице к стоянке такси.

- Way носильщик не говорит по-английски? - подчеркнул Энди провинциальность городка, в котором переводил, чтобы было на что жить. Он сунул доллар в белесую от потертости кожу перчатки носильщику в замызганной куртке.

Переводчик служил в негосударственной фирме по трудоустройству россиян за рубежом и обучению отъезжающих английскому языку. Он оценил чистый английский язык и европейский менталитет Энди.

- Way такая ужасная погода?

Переводчик на всякий случай извинился за погоду и сказал, что сегодня еще нормально - всего минус два.

- No! - рассердился Энди. - Для меня нормально + 8 градусов.

Проехав по проспекту Революции минут пятнадцать, Энди показалось, что все годные на свалку лондонские машины перешли в пользование этого градовского города. Остановились. Фасад кукольного театра произвел чрезвычайно хорошее впечатление, что сразу перестал сыпаться из англичанина град раздраженных слов. "Квартира в центре - значит, договора пока придерживаются", - подумал он на хорошем английском. И что-то ему начало нравиться в этом городке. Много молодых лиц, улыбающиеся девушки.

Второй этаж. Дверь обита черной кожей. Глазок.

Прямо в прихожей, выпятив бок, сытно урчит холодильник.

На холодильнике такой старый телефон, что напомнил англичанину о русском Петре 1, величайшем царе-новаторе. Энди поднял трубку в надежде, что с ним заговорит сам монарх великой державы. Тишина. Молчат века.

Черная европейская пепельница почему-то стояла на подоконнике - на дне шевелился седой пепел, вокруг замызганного окурка дешевой сигареты. Это напомнило ему гримуборную лондонского театра-студии. Квартира не плохая, но кто подбирал мебель? Он поглядел на Леву, до какой же степени у этих русских нет вкуса... Но переводчик мало походил на тех, кого изображают под новым русским. Курчав, черноволос, низкого роста, сильно выражен другой тип. Однако! Энди подбежал и плюхнулся в английское кресло-качалку.

Холодильник урчал напрасно, не надо пугаться, там нет замороженного мамонта - в его ледяной утробе ничего нет, кроме льда.

- Кушай, - успел прихватить Лева по дороге пяток чебуреков.

- Yes! Надо питаться...

- Не будем питаться как следует - не выдержим полной нагрузки.

Черно-белый лик телевизора вызывал уже прямое отвращение к двум каналам, тарабанящим только по-русски.

Первая ночь была не из самых приятных. Энди лежал в постели, и энергия его постепенно улетучивалась. Тупым, остановившимся взглядом смотрел, как подвешенная желтая лунообразная люстра чуть покачивалась над ним от сквозного ветра из форточки. Вторая тахта была еще не придвинута вплотную, но уже невольно вызывала в воображении женское тело. Он схватил газету - сверху по углам - фотографии, которые не требуют знания языка, и телефоны... Вот вам стандарт и менталитет.

Прошла неделя. Телефон молчал. Энди удивляло все. Почему продавщицы не замечают его, когда он стоит за прилавком, и какое нужно знать и произнести слово, чтобы они подошли. Как он изменился за неделю! Лева-переводчик почти не покидал своего нового учителя, полагая, что успех дела зависит от совместных стараний. Лева усаживался за тяжелый стол с угловатыми ножками и говорил, говорил по-английски. Энди понял, что Леве нужна практика. Но вдруг Лева передал интересное предложение, как и кто поможет Энди начать говорить по-русски. В городе жила Жанна, интересная художница и мечтательница о путешествиях. Она удивлялась английскому языку, тому, что кабинет в переводе - это шкаф... Она крутила день, а иногда и ночь кассеты Элоны Давыдовой и представляла себя в Лондоне.

- If I буду изучать литературу, то буду изучать английскую литературу.

Черная пепельница на окне, как уснувшая птица.

- I speak English a little. - Художница Жанна сидела за классным столом в офисе, и чувствовала себя ученицей первого или даже нулевого класса. - I am sorry.

- I will, - любуясь ею, сказал как истинный джентльмен Энди, - уеду через девять месяцев. Ты хочешь практиковаться в языке в Англии?

- Страшно завидую людям, которые много путешествуют.

Жанна внутренне улыбнулась - почему все иностранцы уезжают так, что бедная русская девчонка не успеет и родить. Улыбаясь, она наклонила голову, и красная шляпка с овальными полями, как вуалька, скрыла ее легкий румянец. Он расценил это, как впечатлительный знак утверждения.

Через три недели Лева пришел и увидел, что две тахты сдвинуты. И теперь они занимали не треть комнаты, а чуть меньше. Спальня служила англичанину и кабинетом, так было обозначено в договоре. Три недели изучали язык в полном согласии, то он ученик, то она ученица. В понедельник - русский, в пятницу - английский.

Пока у Энди была только одна визитка, ему город казался необитаемым островом, но вот у него уже есть выбор, кому позвонить.

Энди передвинул стол, сел и начал всерьез изучать учебник. Поднял голову и обомлел - перед ним седовласый, со строгими, маленькими чертами лица мужчина сорока лет - слева и справа с правильным лондонским профилем еще два седовласых человека. Они трое опять последовали за ним? В этот город градов! Энди взметнул голову вверх и увидел подвешенную люстру: днем, когда в ней не светилась лампочка, она казалось серой, как луна сквозь негустую сеть облаков, но похоже она была древнее той луны - ровесницей молчаливому телефону.

Энди, помогая Жанне снять пальто, заметил, как изящно она удлинила синей тушью ресницы, припудрила носик, чуть подвела губы и, косо нацепив шляпку, выпрямилась, как стрела, навстречу новому дню. Но, черт возьми, она пришла на три минуты раньше!

Сели за стол, приступили к уроку русского языка. Начался понедельник.

Жанна добивалась от англичанина настоящего русского произношения, а он говорил, как кавказец:

- Цы...

А он говорил:

- Щи... Щи, щи, щи...

- Цыган, цыпленок, цыц, на цыпочках...

- What? Как?

- На цыпочках... - она приподнялась, с готовностью изобразить... И вдруг села.

Он улыбался. И, чтобы скрыть свою улыбку, отвернулся.

Она машинально изобразила цыпочки пальцами на столе.

Потом он убежал на кухню, принес чай, но в этот понедельник был не кекс, а свежайшее заварное пирожное. Она принялась за угощенье, с наслаждением погружаясь в белый сладкий крем и вдыхая аромат пряностей. Вдруг, выждав минуту-другую, он вскочил, и явился из кухни с ложечками для торта. У нее вырвался смущенный смешок и пирожное предательски перекрыло дыхательную трахею. Раскрасневшись от кашля, она едва могла продолжать урок дальше

- О! Русский язык! - упал Энди на сложенные, как на школьной парте, руки.

Жанна улыбнулась, снисходительно и ласково смотрела на него, хотелось погладить этого островитянина по голове, провести рукой по аккуратной, еще английской, стрижке седеющих волос. Но, удержала себя от материнского порыва приласкать заброшенного так далеко от дома человека.

- Хочу все, - распростер он руки по столу. Потом руки его соскользнули вниз на колени, начали подниматься выше, и пальцы предательски выдавали его желания.

Она смотрела на нового русского англичанина, и ей было смешно, весело, так легко, будто стала она маленькой девочкой, а играют они в города и страны. Она наблюдала за собой, а не за ним, у нее был чисто женский характер, она себя любила чуть-чуть больше, чем кого-либо другого. Он был просто кусочком Англии, метеоритом, пролетающим в поле ее досягаемости лишь визуально.

- Россия, как Луна, - как странно посмотрел ей прямо в глаза. - Are you married?

- Да... - солгала задиристо и энергично. - Ста истин нам всего дороже нас возвышающий обман...

Он понял, что она прячется за кого-то и, как обманутый супруг-консерватор, потребовал правды и только полной правды.

- Are you замужем?

Она сказала: "Нет"

Жанна наклонила голову, ей вдруг стало очень тяжело сидеть на этом старомодном стуле. Она вспомнила, как глядел на нее Лева, сообщая, что Энди не женат. Когда она, мечтая поехать в Японию, начала изучать японский язык, ей попалась в японском разговорнике фраза: что в Японии считается, если человек не женат, значит, он страдает какой-либо наследственной болезнью или в его характере есть серьезный изъян. Или он достиг того возраста, когда настаивать на женитьбе бесполезно.

Энди взял ее за руку чуть выше локтя.

- I wont больше часов заниматься языком? - кроме всего прочего, он полагал, что с женщинами проще иметь дело, когда у тебя с ней роман.

Он помог ей - легким движением смахнул сладкую радужную паутину с лица, стоя на коленях перед ней.

- See you завтра. У тебя продвинутый уровень. Скоро ты можешь получить Лондонский сертификат в Москве. Ты хочешь?

Занятия в общедоступной школе начинались в пять часов после полудня и продолжались до половины одиннадцатого. В два часа дня Энди хотелось отдохнуть, чтобы сил и энергии хватило и на последний урок.

Он провалился в тишину. Сон укрыл его своим таинственным крылом, ему стало хорошо, словно он дома.

Бух! Трам-там! Бух-трам!

Энди мгновенно оторвал голову с подушки. Но сон, который коснулся его, не успел отлететь далеко, и вновь он прилег и снова забылся.

Бац! Трам-там-там!

Энди сел на тахте. С раздражением посмотрел на вторую половину двуспального ложа. Сгреб вторую подушку, приткнул ею сверху ухо - вот для чего у русских дают две подушки.

Бух-трам-там-там и здесь. Бац!

Вскочил.

Этажом ниже ремонт. Энди смотрел на рабочих, рабочие смотрели на Энди. Он не стал им ничего говорить - он знал, что они не говорят по-английски, как и носильщик на вокзале во время града.

Жанна, подтянутая как струна, спешила на урок к Энди.

- It is, - показал он ей новую визитную карточку. - Моя подруга.

- Так не говорят. - Она сняла игривую красную шляпку. - Я объясню как учительница русского языка.

- I hear. Так говорит мой друг. - Он поглаживал указательным пальцем края черной пепельницы фирмы "Цептор", известной всей Европе. - Он тоже сертифицированный учитель. Он меня любит. Он Бейрут.

- Так говорят, когда мужчина относится к русской женщине, как Кавказец. Играет. Не серьезно. Легко. Просто так. Это Кавказ.

- It is Кавказ, - он побежал за чайником, незаслуженно забытом на пламенеющем синевато-красноватом газе. Вернулся мгновенно, словно не выходил. - Что такое Кавказ?

- Так не надо говорить о женщине - это плохо.

- Кавказ... Is it bad? О! Чебурек тоже плохо! Сначала ешь - хорошо, потом - очень плохо! I now. Я отравился чебуреками, два дня болел. Русские женщины не любят чебуреки? О! Понимаю! Но не понимаю - почему такой шум делают тут? Это Кавказ? Нет? Лондон с два часа до четыре часа везде тихо. Можно спать. Здесь бум-бум. Лягу... Вскакиваю! Лягу! Вскакиваю... О! Русский бум - это чебурек, это Кавказ!! Спроси - Лева всегда угощает иностранцев чебуреком? Он не дорожит авторитетом нашей школы?

Она записала кассету - урок английского языка для начинающих. В начале и в моменты пауз звучала музыка. Она долгое время была в плену этих звуков. Эту музыку часто слушала ее подруга, которой нет. Но есть ее маленький ребенок, такой маленький, что никогда не сможет вспомнить свою очень молодую мать, которая сделала безумный шаг из жизни, не убоявшись греха. Ее подруга терпеть не могла маленьких мужчин, словно предчувствуя свою гибель.

- Вы не знаете английских писателей?

- I бизнес men, - он показал монету из металла и бумажные российские рубли. - Это что?

- Деньги. Бумажные.

- What А это?

- Металлические.

- I now, как делать это.

- Из пустых бумажных денег делать золото? - усмехнулась она, золотая лихорадка по Джеку Лондону, золотая лихорадка, которая унесла подругу.

- Yes. - Вдруг Энди стал так важен, словно играли свадебный марш.

Старая мебель вносила в интерьер квартиры не элементы антиквариата, для этого она была слишком потерта и не достаточно старомодна. И она еще не стала особой ценностью из-за сохранности по обедневшим квартирам.

Схватил пальто. Держит. Будто выставляет. Она знает - почему так суетятся. Что с Энди? Так, видимо, спешат скрыть какую-то свою неловкость.

Почему так суетится и не смотрит в глаза? Зачем торопится?

Сунула ему эту кассету.

Зачем она это сделала?

Автор должен знать для чего он все делает. Это читатель не знает, герой не знает, а автор... - Ерунда, - отмахнулась она от доводов рассудка. - Если автор знает, то и читатель знает. Истина открывается им одновременно. Если автор, не зная, приходит к своему открытию - тогда это интересно! Вот так вот. Зачем она сунула эту кассету - не объяснил бы ни один автор авантюрного романа.

Энди протянул Жанне два пальца, встретив ее на улице. Секунду, вторую она колебалась. Но он не успел опустить руку - совершилось странное рукопожатие. Она, как младшая сестра, держалась за его два пальца. Бейрут. Друг, который его любит, тоже берет два пальца? "Он слаб и рискует меньше моего, а я никогда не рискую, только я могу увлечься разными ситуациями," - подумал Энди тоже о человеке из Бейрута.

Они сидели за столом вдвоем, а шестеро холодных лиц наблюдали за ними. Сегодня Энди накрыл стол особенно вкусно. Он купил фрукты и соки. И бегал на кухню чаще, чем обычно. Вдруг на проспекте Революции заговорили мегафоны.

- They не хотят демократии?! - Энди смотрел сверху на шествие внизу. - Почему их так много?

В серых советских пальто с красными плакатами и портретами вождей народов шли пожилые люди, которые прошли так под красными знаменами войну 41-45 года.

- Они шесть месяцев не получают пенсии.

Он извлек откуда-то американскую кинокамеру. Не подходя к окну близко, стал снимать шествие.

- They не знают, что Сталин 5 миллионов убил? They не знают, что он сделал в Прибалтике? They не знают ничего - эти старые люди?!

- У них нет денег на лекарство.

Черная пепельница от прямых лучей солнца стала белесой, словно покрылась сединой инея, как замерзшая ласточка в сказке.

Следующий урок он отменил.

- Halloo! Откуда? - Энди возник сбоку, будто шел рядом давно по проспекту Революции.

Они остановились почти напротив окон его дома, в котором Жанна не была уже две недели.

- Это Кавказ? - дотронулся он легким, но чуть пренебрежительным движением до ее мягкой шляпки, словно смахнул паутинку.

- Это?! - Жанна рассмеялась, вспомнив, как она нашла эту шляпку в фирменном магазине "Товары из Лондона". - Это Англия!

- О?! - не смог скрыть он смущенный восторг. - I like it!

Она начала говорить по-английски, какая хорошая погода, и хотела еще сказать что-нибудь, но он оборвал ее речь, жестом указывая на троллейбус.

- О! Work.. Работа, работа...

- Чебуреки! Горячие! - пронзительно нахваливала продавщица в замасленном. Как чебурек, халате. - Горяченькие... Не проходите мимо, господа!

- О! - Энди передернул плечами. - Кавказ!

Жанна поправила поля красной шляпки, Энди показался ей таким маленьким, ниже курчавого переводчика. Она махнула ему рукой, как англичанин.

После этой встречи он передал через переводчика, что русский язык он будет изучать с другой учительницей, а за занятие английским языком хочет получать пять долларов. Переводчик был простой градовский житель, он не обладал английским этикетом, он так все и выложил художнице и мечтательнице путешествовать.

Что ж, придется пока поучиться с Элоной Давыдовой на своей кухне.

Жанна сняла шляпку и хотела положить ее в дальний угол шкафа. Она покупала шляпу для Энди. Но, поглядев еще раз в зеркало, и еще раз... Передумала! Скоро весна! Как шел ей этот мягкий европейский фетр и английский контур! А от овальных полей исходило какое-то радостное настроение. Первая ласточка весну не делает. Да и зима не такая уж холодная, чтобы прятать шляпу Энди в дальний угол.