Надежда Середина
СТАРАЯ УЧИТЕЛЬНИЦА
Утром зазвонил телефон неприятно и тревожно одновременно, и Зоя Ивановна в который раз пожалела, что у нее нет определителя номера, когда снимешь трубку, успеешь подумать и подготовить себя к разговору, много учеников ей теперь звонят и каждому надо ответить так. чтобы человеку стало легче, теплее на душе.
Старая учительница, услышав голос матери Игоря, решительно настроилась сказать об отказе, что больше не может продолжать занятия, но вдруг почувствовала, как рвутся слова, затихает, молчит от горя телефонная трубка.
- Да, да... Я слушаю, - тревожно вслушивается старая учительница.
- Игорек... Игорек... - всхлипывает трубка.
- Что?! - невольно вскрикивает Зоя Ивановна. - Говорите!
- Игорек... - дрожит и прерывается голос, словно провода то замыкаются где-то, то размыкаются.
- Он жив?
- Да, - вздрогнул голос матери. - Обгорел сильно...
- Где? Как?
- Вчера вечером... На пустыре костер жгли... В больницу везла его, а он... - голос оборвался, мать тяжело молчала. - Мне на работу позвонили, я прибежала, и скорая подъехала. Везу его, все лицо черное, а он говорит: "Зою Ивановну жалко..." Не бабушку, не сестру, а...
- Глаза целы?
- Веки сильно опухшие, и белки красные от песка еще, как по земле катался, огонь тушил... Врачи не говорят еще сколько процентов зрения удастся сохранить... Куртка болонья вся сгорела на нем. Не догадался сбросить, а по земле катался...
- Один был?
- Нет. С Димкой. Да тот испугался - убежал... Каучук был у них. Они и жгли его... А потом в огонь бросили какой-то тюбик, он-то и взорвался...
Зоя Ивановна на какое-то мгновение увидела вспышку, закрыла глаза. Потом внимательно записала адрес больницы. Ночью снилась война, бомбежка, вагончик-теплушка, и перестук колес, которые увозили детей подальше от страшного пожарища войны.
Идти в больницу было не легко: вспоминались свои болезни, всякие несчастные случаи, день предстоял не очень легкий. Зоя Ивановна, соизмеряя свой возраст и предстоящие переживания, приняла несколько капель корвалола и взяла с собой пузыречек с валериановыми таблетками. Она шла к нему в больницу и очень боялась. Вдруг она не сможет скрыть на лице своем жалость, говорят, это сейчас не модно. Ей, старой учительнице, не понятно это новое модное направление в психологии, что жалость унижает человека, что состраданием можно оскорбить человека. Сколько с ней не говорили молодые учителя, не объясняли современный стиль работы, она не могла пропустить это через свою душу, и всякий раз, оставаясь одна, передумывала все заново, и опять не могла согласиться. Три остановки решила пройти пешком, и мысли, ее верные помощники приходили и выстраивали перед ней одну картину за другой.
Старая учительница решилась осенью поработать, смотреть телевизор и гулять в парке - это не для нее - всю жизнь привыкшую заботиться о ком-то. Подала объявление, и на следующий день привели мальчика одиннадцати лет. Мать его была высокой стройной женщиной, изящно и модно одетой, и от этого казалась довольно молодой рядом с сыном. Шляпка с чуть загнутыми полями. Сапоги на тонком высоком каблуке. Длинное светлое пальто. Вся она гляделась, словно с цветного снимка на витрине фотоателье.
- Мы пришли по объявлению. Вы репетитор? - сказала она, перешагивая порог квартиры.
За ней протиснулся веснушчатый, совсем не похожий на нее сын.
- Да, - ответила Зоя Ивановна, неприятно поморщившись от последнего слова. Ей не нравилось, что домашнего учителя теперь называют латинским словом репетитор, то есть тот, кто повторяет. И хотя модное это слово было не симпатично ей, однако она уступила веянию времени и вставила его в объявлении.
Игорь стал приходить ежедневно к десяти утра. Его кругленькое веснушчатое лицо, словно солнышко, заполняло собой всю квартиру и мысли старой учительницы. С первого дня обнаружилось, что за три года шкоды мальчик научился только читать по слогам да сбивчиво писать, путая заглавные Э и Е, тогда он поднимал курносый, весь в веснушках, нос от тетради: "А в какую сторону писать?" А написав две-три строчки, спрашивал:
- А Вы смотрели вчера вечером кино?
- Нет, - терпеливо отвечала учительница и продолжала урок.
- Как он его схватил и в машину... - взахлеб спешил он выговориться. - А там еще один! Как они его тащат, а он их ногами! Брыкается!!! - засмеялся Игорь, заглядывая в лицо учительницы. - Классно! - и замолчал вдруг так же неожиданно, как и начал говорить.
Зоя Ивановна уже более десяти лет была на пенсии и, когда уехала дочь и увезла пятиклассницу внучку, вдруг почувствовала себя настолько пустой и не нужной людям, что и решилась взять ученика. Ей хотелось заниматься с девочкой, но когда увидела веснушчатого улыбчивого Игоря невольно улыбнулась и оставила его. У него даже круглые пухленькие мочки ушей были в игривых весенних пятнышках, хотя на дворе завязывалась длинная тоскливая осень. И имя у него было тоже игривое, словно в веснушках, - Игорек.
- А Вы не боитесь, что Вас обворуют? - спросил Игорек, закончив писать строчку.
- У нас нечего воровать, - поправила Зоя Ивановна авторучку в его руке.
- А у нас японский видик... - говорит он и дышит котлетами и компотом.
Когда переходили к чтению, Игорь всегда просил: "Почитайте мне..." И Зоя Ивановна сначала читала сама, потом предлагала почитать по ролям, затем требовала, чтобы он читал сам. Но мальчик, к удивлению старой учительницы читать не только не умел, но и отчаянно не любил.
- У тебя ведь отдельная комната, пусть мама смотрит телевизор, а ты уйди к себе, сиди и читай. Читать очень интересно! - убеждала она его.
- А знаете, как стреляться из пипетки? - стрелял он веснушками вокруг глаз. - Знаете?
- Нет! - улыбалась Зоя Ивановна, чувствуя, что мальчику во что бы то ни стало нужно выговориться.
- Надо взять пипетку, - поднял Игорь руку над столом. Пояснил. - Простую, - и заговорщески посмотрев в глаза, спросил. - Вы знаете, почему сейчас нет в аптеках пипеток?! - помолчал, шмыгнул носом. - Это все стреляют из них! - поднял руку и сжал два пальца над столом. - Вот взяли пипетку. Подставляете под кран. Краник откручиваете... Посильней! Так! Пипеточка растягивается... - втянул он носом нависающие сопли. - Потом вот так, - сжимает он поцарапанные пальцы с грязными, давно не стрижеными ногтями, - зажимаете, и пошли! - он поднялся со стула, подложил согнутую ногу и сел на нее. - А потом так потихонечку, сбоку, спокойненько подойдете к кому-нибудь... И стреляете! Вон до той стены долететь может! Правда! В классе даже с последней парты до доски долетает, если хорошая пипетка...
- Почему ты не носишь с собой носового платка? - прервала его Зоя Ивановна.
Игорь смачно шмыгнул носом:
- Он мешает, карман оттопыривается. Я иду вчера к доске, - вскочил Игорь, тряхнув русым чубчиком. - Иду себе... А Димка мне пипеточкой - раз! Ну... Что делать? Сами понимаете... А училка: "Чего встал?!" А я, сами понимаете, как я выйду? А у меня вот что есть! - вынул он из-за эмблемы на рукаве школьной формы два лезвия "Нева" ленинградского завода на улице "Крупской".
- Зачем ты носишь лезвия в школу?
- А что?! Мне Димка тетрадку порезал и форму. Вот! Вот, видите! - он просунул палец в дырку. - Видите! Я ему тоже порежу! - сел он на стул верхом, как на деревянную лошадку.
- Дай мне лезвия, - попросила Зоя Ивановна.
- Не! Не... - засмеялся он, и капля упала с носа на тетрадку.
Пересилив в себе неприязнь к этой его улыбке, Зоя Ивановна спокойно положила промокательную бумагу на белый разлинованный тетрадный листок. На розовой промокашке расплывалось темное пятно...
"Если он не выговорится, то заболеет, - говорила об Игоре мать.
Занимательно было, как он перескакивает с одного на другое, как все перемешано в его сознании и воображении, как торопится говорить.
"Я водила его и к психотерапевту, и занималась с ним дыханием по Бутейко, сейчас принимаем хвойные ванны, это все, что назначили врачи, - сетовала мать Игорька, сменив шляпку на высокую соболиную шапку. - Вот ничего дома не делает, не хочет. Чтобы сделал домашние уроки, с ним все время надо сидеть рядом... А я на работе... Вы для нас - находка... Я заплачу вам вперед любую сумму..." И передавала в конвертике двойную сумму, хотя Зоя Ивановна, чтобы не отягощать себя о плате за обучение, назначила стоимость урока в два раза меньше, чем учителя, работающие при кооперативе.
Когда оставалась одна, старая учительница долгими вечерами думала. Иногда ей даже хотелось взять этого мальчика совсем на воспитание, чтобы укладывать его спать не с окончанием телепередач, а после вечерней сказки для детей, и читать ему, читать вечерами, все, что читала она своей дочери и внучке... И со щемящим чувством вспоминала, как Игорь, забывшись однажды, вдруг назвал ее мамой. А во второй четверти в школе у Игоря не клеилось, ставили двойки, сидел он один на последней парте.
В первый день после каникул Игорь таинственно сказал:
- А я у бабушки был... - посмотрел на Зою Ивановну, словно проверяя, готова ли она его слушать, продолжал, приглушив голос до шепота. - У нее тут, там, там, - он поднял голову и тыкал пальцем в голые углы, - везде иконы... - "иконы" он произнес как-то особенно, с придыханием. И вдруг таинственно спросил: - Показать вам? - и когда в его внимательных глазах осторожность сменилась доверительностью, вынул из верхнего карманчика школьной куртки сложенную вчетверо плотную белую бумажку.
Зоя Ивановна взяла бумажку, хотела развернуть, но он быстро выдернул из ее пальцев таинственный с неровно оборванными краями четырехугольник.
- Нельзя! Разгладил уголок. Прошептал: - А то пропадет все... - и аккуратно вложив назад в карманчик, пояснил. - Это бабушка мне от двоек заговорила... - И вдруг, словно испугавшись чего-то, быстро спросил. - А вы не верите?
Родители Игоря разошлись, когда ему было пять. Мать запретила мужу встречаться с сыном. Зоя Ивановна не сразу поняла, то ли Игорь называет отцом прежнего своего отца, то ли другого человека... "Нет, нет... У Игоря нет отца, - разъясняла мать. - Это мой хороший знакомый, работаем вместе... А Игорь навязался, отцом зовет..." Вот и в школе тоже всем - мой отец, мой отец... А я ему говорю: нет у тебя отца... В школу приду - сколько наслушаюсь про него! Потом неделю с ним говорить не могу... А мне учителя: "Пусть придет отец! " Нет у него отца! Вот и в школу поэтому ходить перестала... А у меня ведь их двое таких...
*** - Сестра сегодня в школу не пошла, - сообщил Игорь, снимая шапку и пальто.
- Заболела? - поинтересовалась Зоя Ивановна.
- Нет!
Игорь прошел в комнату, подошел к открытому пианино, нажал несколько клавиш.
- Хотите я вам сыграю "собачий вальс" Меня Наташка научила...
Подобрался к верхнему регистру, ударял напряженным прямым пальчиком и слушал.
- А мне каучук достали, - запустил он руку в карман и вытащил с облипшими ворсинками круглый комок, похожий на засохшую, раскатанную гладко глину. - Если его сильно бросить, им можно убить человека. Вот мячиком нельзя, а каучуком можно! - он подбросил комок. Ворсистый шар ударился глухо, высоко подскочил. - Видите! Видите как! - поймал восхищенно. - Он еще бывает черный. Мне еще дядя Боря много принесет! Хотите я вам дам? - он достал из другого кармана маленькие белые шарики, похожие на скатанные хлебные мякиши. - Дядя Боря принес все такие шарики, а я катал, катал их, мял, мял, - сжимал он в одной руке ворсистый комок, в другой маленькие мякиши. - Всю ночь мял! Даже прыгал по ним в постели! И вот какой стал! - гордо держал он на ладони каучуковый мячик.
- Игорь, открывай книгу, будем читать, - начинала занятия Зоя Ивановна.
- А может, не надо? - равнодушно вставал по домашней привычке.
- Надо, - настраивала его Зоя Ивановна после домашней несобранности.
- А может, вы почитаете, а я послушаю... - капризничал он. - А знаете, мы вчера с мамой весь вечер выковыривали... Ну, чем глаза красить... Как ее? Маме нужны только синие, а зеленые, красные я в другие коробки перекладывал... Мама продаст... Ей другие не нужны... Ей только синие нужны, - видел в глазах учительницы непонимание Игорь и старался объяснить. - А! Вспомнил! - вскрикнул радостно. - Тушь! А почему вы не краситесь? - непринужденно разглядывал ее лицо.
- Времени нет.
- А знаете, - присматривался он. - Можно так накрасить, что лицо будет ровное и гладкое. У моей мамы тоже веснушки были, а теперь видите - нет! - с гордостью сказал он и потрогал свое лицо руками.
- А мне нравятся твои веснушки, они тебе идут.
- Правда? А мама чем-то мазалась, у нее даже кожа облазила, как обожгла... Больно было... А у сестры фингал, поэтому она в школу не пошла.
- Почему?
- В интернате подрались. Мама пошла писать заявление в милицию, чтоб сестру больше не избили. А Наташка говорит не надо, а то еще хуже изобьют. Боится. Это маме говорит. А мне шепнула, что тоже набила той фингал... Я Наташку приему одному научил, - оживился Игорь. - Вот так пальцы сделать, - ловко согнул в суставах три средних пальца. - И бей! И все! Сразу в отключке... Ну она так дала той, и та сразу отстала.
- А почему сестра в интернате? - Не удержалась от вопроса Зоя Ивановна.
- Когда мать с отцом разводились, нас поделили...
Зоя Ивановна придвигает Игорю книгу. Он читает, спешит, спотыкается, словно слепой о камни.
- Не торопись. О скорости думать рано, не на велосипеде... Ты должен чувствовать, как движется твой взгляд во время чтения, и главное понимать: о чем читаешь, - положила ему Зоя Ивановна руку на плечо и заметила, дырка, как рана. - Читать так же интересно, как путешествовать или играть в футбол... У тебя ведь отдельная комната, и тебе никто не помешает, если ты захочешь отправиться в книжное путешествие...
- Я живу на балконе! - вдруг перебил ее Игорь.
- Как на балконе? - не поняла она.
Он молчит, а потом снова начинает спотыкаться о печатные сгрудившиеся буквы, о наскакивающие друг на друга согласные. Вдруг голос его перестает спотыкаться и он быстро говорит:
- Там хорошо... Там комфорт сделали... У меня вот такая комната, - показывает он рукой. - Как от той двери до стола, - проводит он в воздухе по краям дивана.
- На балконе? - почти испуганно переспрашивает Зоя Ивановна.
- Там тепло. И даже окно сделали...
- Но у вас ведь трехкомнатная квартира?!
- Двух! Двухкомнатная! А третий - мой балкон...
"Старания зряшные, - думала Зоя Ивановна, когда Игорь ушел домой. - Это как испорченная фотография. Не получилось, и все! Он привык к двойкам, учителя привыкли к нему, мать дышит по Бутейко... А он приходит ко мне только на два часа... Балкон - это не русская печь посреди хаты, так воспеваемая в народных сказках... Балкон - это стекловата... Стекловата, каучук, стекловата... Мои старания зря, прекратить что ли эти занятия?
- А когда отец меня учил разговаривать, - по-весеннему веснушками улыбался Игорек. - Говорил мне: "Скажи "мама". Скажи "папа". А я молчу. Не говорю. Он опять: "Мама, папа". Я молчу. А он: "Ну и дурачок ты! " И я заговорил: "Дуачок... Дуачок... Дуачок". Так и научился говорить.
Старая учительница села за письменный стол, открыла тетрадку с домашними упражнениями. "Какие люди вам особенно нравятся?" - спрашивалось в учебнике. Спотыкающимся почерком Игорь писал: "Мне нравятся чесные люди. И люди, которые жалеют других людей". Учительница дописала красными чернилами букву "т" и поставила точку.
Зоя Ивановна не заметила, как прошла три остановки от своего дома до больницы, но она еще не знала, что скажет мальчику, какими словами поддержит его, но чувствовала, что теперь от него не сможет отказаться, чувство какое-то особое волновало ее, почти материнская жалость.