Надежда Середина
Роман "Черная птица на белой сирени"
Глава 7
Голос у Сашкиного дедушки такой, что с ним нельзя спорить. Ни к кому он не обращался за советом или помощью никогда. Гордился этим. Решил заново сложить печь в бане-сауне, значит, так: перечитал все книги, жаль мало нашел, да и то старые, запыленные. Пригласил печника только для того, чтобы показать печнику, как он все будет делать по науке - сам, как бы на соревнование вывести, проверить кто же из них мастеровитее: кто всю жизнь кирпич об кирпич стучал, да дымоходы по чутью выводил или он, полковник-истребитель.
- Сколько же ты печей сложил, Митрофаныч? - спросил полковник печника, следившего за порядком кладки. - Уважают тебя, наверное, в деревне?
- В каждом почти доме моя, - дед с любопытством наблюдал за странным полковником. - Баня у тебя ладная будет. Баня - мать вторая. Кости распаришь, все тело направишь. А сто грамм поднесут если еще...
- Мы с тобой Митрофаныч, это дело так не оставим. Надо помнить дедов наказ: сначала потопать, потом полопать, - засмеялся, снимая своим громким чистым смехом обиду печника.
- Вам видней, - Митрофаныч и смолоду спокойный, выдержанный, в большой семье старшим был, всех братишек и сестренок оставляли на него. А тут чего ж ради супротив гуторить. Пусть полковник кладет, как знает, его кирпич, его и замес.
- Дедушка, - заглянула Саша в баню-сауну. - Мы хотели поучиться машину водить... Забыл?
- Водить будем потом, а ты посмотри, как я печь буду выкладывать. Больше не увидишь. Наблюдай! - внучка возбуждала в нем светлую память довоенного детства, и прошлое становилось чистым и ясным, как детские мысли о жизни.
- Отчего же не увидит, - кашлянул в кулак Митрофаныч. - Жизнь у нее вся еще будет впереди, а печное дело не переведется, вон и по городам уже стали всякие камины выкладывать, старина она свое еще скажет.
- Я вот тоже шестнадцать лет летал, все думал, никуда не денется. Последний раз, когда в небо поднялся, и не знал, что это последний. Я ведь летчик-истребитель!
- Слыхали. Вот печку сделаешь сам, я дымоходы тебе направлю, покажу, как дым должен идти, вот тогда в баньке-то про самолеты и будете вспоминать, а может, она банька-то и лучше покажется, чем самолет.
- Ну что? - нетерпеливо заглянул Колюшка и кивнул головой Саше. - Здрасьте, - бросил приветливо старичкам.
- Заходи, Колюшка. Мы сегодня вот вместо машины печь будем налаживать. Твой дед-то видишь какой мастер, я его в советники выбрал. А ты кем будешь, когда вырастешь?
- Я уже вырос.
- Да? Ты что нарвал-то? Срываешь плоды зеленые? Больше витаминов? Молодо - зелено... Солнце - витамин! - посмотрел полковник на загорелого деревенского мальчишку долгим строгим взглядом, но в голосе сохранилась теплота. - А я вот в летном училище пять лет постигал науку, а до того школа летчиков была. После училища академия... Ты на каком самолете летал?
- Не-а... Не летал
- Что? Ни разу? Да... Правильно делал. Я тоже больше не полечу.
- Почему? Вы же летчик!
- Когда я сам веду самолет - я знаю все о нем. А когда сажусь в чужой и вижу: там шурупа нет, там дребезжит... Это только те, кто ничего не понимают, летают сейчас...
- А когда Вы первый раз один вели самолет, страшно было?
- Не помню... Первый полет - это как один миг. Был ты в небе или нет - не помнишь. О небе я могу говорить только с летчиками. Это понимаем мы - небесные орлы! Вот сейчас ты здесь в рубашечке, а там минус сорок. Воздух из кристаллов льда. Мгла сухая. Когда набираешь скорость - почти лежишь. Пробиваешь облака. Толщина двести-триста метров. Кучовка. Сначала идут облака просто слоистые, перистые, а потом слой инверсии. А там метеорная метель, электронная метель, стратосферные морозы... Мы ведь не просто летчики, а испытатели.
- Дедушка, почему ты думаешь, что это всем интересно?
Полковник учил себя не обижаться на внучку, но если бы так бесцеремонно и насмешливо перебил кто-то еще...
- Дядя Борь, - Колюшка смотрел на Сашиного дедушку, как на космонавта, приземлившегося прямо возле его палисадника. - А почему самолет летит?
Саша хмыкнула и, закрыв рот рукой, выскочила из баньки.
Колюшка почувствовал, что он сказал что-то не то. Конечно, можно сделать вид, что все знаешь: и что Земля крутится вокруг солнца, и что за солнечной галактикой множество других галактик. Но делать вид - это одно, а понять - это другое.
- У меня четыре диплома, два красных. Университет марксизма-ленинизма, Институт Международных отношений...
- Нет... Это я понимаю. А вот почему самолет летает?
- Вот у вас есть физика... Есть? Чего киваешь головой!? Говори: "Есть!"
- Есть.
- Геометрическое разложение сил проходили?
- Проходили.
- Центр давления изучали?
- Изучали
- Звуковая скорость какая?
- Я не про цифры, я просто понять хочу...
- Понять не просто... Я вот скажу тебе: "Лечу на сверхзвуке": А ты мне что? Почему летает самолет?! Разгоняю на взлетной полосе, вот уже триста пятьдесят километров, вот восемьсот... Убираю шасси. Идет ускорение. И ветер, как паутина меня поднял. Началось. Другое небо и другое пространство. Я летчик-истребитель.
- А вы стреляли с самолета?
- Пока существует насилие, должна существовать сила, способная это насилие остановить. - Борис Константинович вспомнил границу, Афганистан. Не раз прощался там с жизнью. Уйдя в запас, он долго не мог привыкнуть. - Я военный человек.
- Расскажите ...
- Колюшка, если бы ты был в летном училище, я бы тебе столько рассказал!
- А какие экзамены нужно сдавать на летчика?
- Много экзаменов! Всю жизнь. Военный летчик - это отборный народ. Не сравню ни одного из штатских по всем вопросам. Он выше любого. Полет ошибок не прощает.
Полковник перестал говорить, потянулась тяжелая минута молчания.
- Часто бьются? - вывел из молчания дед Митроша, работая мастерком возле новой печки.
- Сегодня в небе - завтра в земле.
- Небось ревнуешь сейчас того, кто там летает? Тяжело без крыльев-то?
- А ты как думаешь? Летишь полтора метра крыло, а город собой накрываешь. Земля горбатая, это истребителям видно.
Саша заглянула, улыбнулась всем, игриво поведя глазками и увела Колюшку.
- Вчера трактор в поле вышел, всех перепелок перепугал, - размешивая раствор приговаривал Митрофаныч.
- Вот тоже птица: чуть побольше воробья, а орет! - минуту подумал и перешел на какой-то другой тон, будто что-то ему нужно было выяснить, узнать важное и неотложное. - Грязно у вас наверное на ферме-то, тяжело?
- Кто тут родился - с мальства привык. А Марии тяжело. Да тут в деревне-то одной бабенке жить как? Надсадится. Мужика ей хорошего надо, сама-то она ничо, добрая и работящая. У тебя-то умерла баба?
- Вот уж год прошел. Был у меня тут в гостях друг, бывший прокурор области: "Я прожил такую жизнь, - говорит мне, - а не пойму, что такое любовь". Жизнь-то начинается тогда, когда дети пойдут, вот тогда и любовь...
- У тебя-то сколько своих?
- Сын. Да далеко он, на Дальнем Востоке. Давно уж не виделись, с похорон... Устал я один, вот внучку на лето выпросил, вожусь с ней, все не один. Если бы молодка какая ко мне прибилась, я бы ее, милую, икрой зернистой накормил. Эх! Это ведь как глоток живой воды, на год бы хватило.
- Вот раньше жизнь была тяжелее, а люди были лучше... Почему это такое?
- Плохая жизнь не делает людей хорошими: зло - озлобляет, насилия порождает насилие, зверь рождает зверя. Тут у вас тихо, как в лесу, волна и то не доходит. Только один телевизор и есть, а жизни никакой.
- Понятно, - поддержал разговор Митрофаныч, замечая, хоть полковник и демагог на словах, но внутри остался деревенским мужиком, с хитринкой и себе на уме.
- Я вот на пенсии, а все равно свой распорядок на каждый день имею. Пишу воспоминания о летчиках-истребителях. А женщины они что? Я делю их на два лагеря: на матерей и на проституток. А подхожу я к ней один раз. Да - да! Нет - нет? Отваливаю и никогда не возвращаюсь. Все рассчитано. В небе дается только один шанс. Практика не вносит коррективов.
* * * Память, как калейдоскоп, выстроить из этой мозаики что-то правильное не так просто. Сегодня полковник встал рано, побрился, оделся как на службу, посмотрел на часы: хотел зайти утром, но не решился, в обед побоялся, все скомкается в спешке, и наступил вечер. Времени осталось мало, здесь все ложатся спать рано. Вышел и сразу направился к их дому. Этот оголенный дом без палисадника неприятно отталкивал своей казенной не ухоженностью. Словно сиротой на посмеяние всем был выставлен. Он вгляделся в средние окна, но за занавесками не видно.
- Добрый вечер, можно зайти.
- Это Вы?
- Мария, - его насторожило это холодное "Вы", но он привык решение принимать один раз. - Времени тут в деревне много, я хочу обо всем поговорить с тобой.
- Вы дачники - у вас много времени, а мне в четыре на дойку. Теория относительности...
- Извини, зачем нам откладывать этот разговор. Время летит, ты не заметишь, как вырастет дочь. Вы, молодые, не умеете прощать друг друга... Сын любил тебя, он ведь больше не женился... А ты была замужем...
- Я познакомилась со вторым мужем после развода с вашим сыном, ваши упреки...
- Нет, нет, - поспешил перебить полковник. - Мы виноваты перед вами, мы даже свадьбу вам не сделали. Знаю, как тебе было больно. Я и моя покойная жена... - смолк, сжимая пальцы. Полковник всю жизнь мечтал о свободном времени. Ему давно хотелось написать все свои мысли и думы. Прежде была жена, дети, служба... Все это давало жизни смысл, но отнимало время. А когда вдруг остался один - почувствовал: в тишине не только мыслить, жить не может. - Тебе нужна поддержка и опора.
- Я достаточно сильная.
- Любой мужчина сильнее женщины. А всякий дом хозяином держится. Ты посмотри, как они здесь живут. Если нет хозяина в доме, то относятся как к нищенкам. Оля она же наша... Она живет здесь и общается с ними, и ты не сможешь удержать ее от улицы. Здесь улица - это все: и дом, и школа, и жизнь. У меня за нее тоже душа болит. Мария, зачем себя мучишь? Что и кому ты хочешь доказать своей гордыней? Я один живу в трехкомнатной квартире. Переезжали бы ко мне. А тут что, свиная закута, соломой заткнута.
- Нет, никуда я не поеду.
- Воспитание какое ты здесь дашь дочери? Подумать только, какой-то мерзавец изнасиловал четырнадцатилетнюю девочку прямо возле школы.
- Я слышала об этом. Это ужасно...
- И он ходит, и ему хоть бы что. А деревня молчит, деревня коров доит! Школа с углубленным иностранным языком?! Коров доить еще не научила мою внучку?
- В жизни все надо уметь делать.
- Не все. И не через все нужно пройти девочке. Лучше обойти дерьмо. Жизнь наша имеет пределы от рождения до смерти. Зачем же тратить ее на то, чтобы влипать в дерьмо, а потом годами от него отчищаться?! Я все сделаю, чтобы уберечь от этого. Извини, я буду действовать так, как считаю правильным. Я отвечал за сотни, за тысячи жизней! Я был смертником, ходил на таран. Я летчик-истребитель. Неужели одних вас здесь брошу? Не ходи завтра никуда! Брось этот скотный двор!
- Нет, - под таким напором слов она терялась. - Не завтра...
- Хорошо, я тоже постараюсь тебя понять, но скажи Олечке, что я ее дедушка.