26.06.07
А смерть подождет...
Литературной основой новой повести Валерия БАРАБАШОВА «А смерть подождет» послужила история воронежского офицера милиции Владислава ШТЕЙНЕРА, кинолога, участника боевых действий в Чечне, награжденного орденом Мужества за верность профессии и стойкость духа. "Коммуна" предлагает читателям отрывки из этого произведения известного писателя.
Владислав Штейнер
• • • • •
Он пришел в себя в военном госпитале, в Ханхале. Лежал в коридоре, на высокой каталке, весь в бинтах, страшно ослабевший, не в силах поднять и здоровую левую ногу. Ногу правую не чувствовал вообще.
– Кто-нибудь… подойдите, - позвал Олег слабым голосом. И - о, чудо! - перед его глазами возник Леша Рыжков, сослуживец, с толсто забинтованной рукой.
- Очнулся, Олег? Молодец. А я тут, рядом... Вижу, ты не реагируешь, пусть, думаю, поспит.
- Что со мной, Леша?
- Старик, тебя сильно зацепило, не позавидуешь. Да ты не бери в голову, обойдется. Меня тоже чиркнуло, видишь?.. Еще одна пуля в тазу сидит.
- В тазу? - не понимая смысла, переспросил Олег.
- Ага, в какой-то там дыре. Скелет наш, человеческий, помнишь?.. Да и я не очень. Ну ничего, врачи обещали пулю вытащить. А руку рикошетом задело...
- А как наши ребята?
- "Урал" сгорел. Смирнов на месте погиб, ему осколок гранаты прямо в сердце попал. Диму Шевцова не довезли, в дороге умер... Я с вами на "Жигулях" ехал, помнишь?
- На каких "Жигулях"?
- Мы же потом, когда "духи" обстреляли нас и смотались, "УАЗ" остановили и "жигуленок"...
- А... Не помню ничего. Кузьменков, который у кабины сидел...
- Вас одной гранатой накрыло, с первого выстрела. Он и не копнулся. А тебе бедро разворотило. Крови ты потерял - жуть!
- Я, видно, тоже не жилец.
- Потерпи, старик. Смерть подождет... К тебе доноры из Грозного приехали, наши ребята. Переливание крови будут делать... Слышишь? Олег! Сестра, срочно врача! гтг Возле Олега засуетились врачи, каталку куда-то повезли, а двадцатишестилетний "старик" ничего уже не воспринимал - снова потерял сознание. Не слышал, как двое в марлевых повязках вполголоса говорили между собой: "Раны, не совместимые с жизнью...", "Да, не выбраться этому парню...", "Не повезло, жаль..."
Шла операция.
На стол губернатора Придонской области легла телеграмма-"молния": "УМОЛЯЕМ СПАСТИ НАШЕГО СЫНА, ОФИЦЕРА МИЛИЦИИ ОЛЕГА АЛЕКСАНДРОВА, ТЯЖЕЛО РАНЕННОГО В ЧЕЧНЕ. СРОЧНО НУЖЕН САМОЛЕТ ДЛЯ ЕГО ТРАНСПОРТИРОВКИ В ПРИДОНСК. ВЕЗТИ ПОЕЗДОМ ИKИ АВТОМАШИНОЙ ЗАПРЕЩЕНО МЕДИКАМИ. ПОМОГИТЕ!"
Неправда, что все нынешние начальники - казнокрады, взяточники и черствые люди. Есть еще на Руси отзывчивые и думающие о простых смертных чиновники! Это государственные, ответственные люди, понимающие, что такое для России солдат, милиционер, сотрудник ФСБ, жертвующие ради страны, ее благополучия, процветания и мощи своей жизнью или здоровьем.
Одним из таких совестливых и волевых чиновников был губернатор Придонской области Александр Ковалев.
Он прислал за раненым милиционером-кинологом, рядовым, в общем-то, ментом, самолет санитарной авиации и солдат для сопровождения. А в аэропорту Придонска самолет с умирающим Олегом Александровым ждала машина "скорой помощи".
Олега отвезли в областную клиническую больницу. Борьба за его жизнь продолжалась. "Старуха с косой" стояла у его постели. Притихшая было в глубине тела боль дала о себе знать с новой силой - прогрессировала гангрена...
Он кричал на перевязках, рвался из рук врачей и медсестер.
Он снова умирал...
Врачи созвали срочный консилиум. Мнение было единодушным - нужна ампутация правой нижней конечности. Иначе смерть.
Медленно, почти неделю, Олег приходил в себя. Сначала стал воспринимать звуки - тихо играло радио, позвякивали инструменты в руках медсестры. Потом он различил и ее голос:
- Больной! Вы слышите меня?
Он открыл глаза, сказал хрипло: "Да, слышу".
Вошел врач, хирург, в высокой зеленоватой, как и халат, шапочке, внимательно глянул в лицо Олега.
- Как вы себя чувствуете?
- Хорошо, - Олег попытался улыбнуться.
- Ну что ж, молодец! - Хирург поправил простыню на груди больного. Явно тянул время, собираясь что-то сказать, но не решался, искал, видно, подходящие слова.
- Олег Михайлович, состояние вашего здоровья вызывает у нас опасение. Консилиум пришел к мнению, что вам необходима срочная операция - развивается сепсис, гангрена... Вы меня понимаете?
- Понимаю.
- Вам необходима ампутация.
Он закрыл глаза, тяжело, и как ему казалось, долго думал. Он не видел, как медсестра приблизилась к нему с ваткой смоченной нашатырным спиртом, что в руках у нее заправленный уже лекарством шприц, что она вопросительно при этом смотрит на врача, ждет команду.
Хирург жестом велел ей помедлить. Видел волнение медсестры и сам переживал не меньше. Оба они знали, что тяжело больной человек, только что вернувшийся в реалии жизни, еще полностью не отошел от наркоза, не чувствует своего тела, не знает, что операция уже была, нога ампутирована, и ему надо сообщить об этом искусно, по-человечески заботливо, не добивать и так уже нарушенную страданиями и мыслями психику. Ведь он сам не в состоянии был давать согласие на операцию, был без сознания, за него решили родители, не было иного выхода, но он теперь инвалид, ему жить с увечьем, с мрачными, изнуряющими мыслями - калека есть калека.
Олег шевельнулся, посмотрел на хирурга.
- Бедро уже не воспринимает медикаментозного лечения, Олег Михайлович, - сказал тот. - Лекарства и процедуры не помогают. Гангрена. Увы...
- Требуется мое согласие на ампутацию?
- Так положено, Олег Михайлович.
- У меня нет выбора, Александр Анатольевич?
- Теперь нет. Иначе... мы бы вас потеряли.
- Вы хотите сказать... - Олег со страхом глянул на простыню - туда, где должны быть ноги. Обе ноги!
- Ампутация была произведена неделю назад, двадцать четвертого числа, Олег Михайлович.
Повисла длинная жуткая пауза. По лицу Олега ходили буграми нервные желваки.
Медсестра держала его руку.
Он отвел ее пальцы.
- Не надо... Я понимаю... Но я... Я ничего не чувствую, доктор!
Здоровой, левой рукой он стал ощупывать себя: вот левая нога, бедро, колено... Правое бедро...
Колена не было. Не было!!!
Теперь, уже не спрашивая врача, медсестра сделала Олегу успокоительный укол.
Медики молча стояли у его постели. Никакие слова сейчас были не нужны.
Олег сжал губы, отвернулся к стене. Тихая одинокая слеза скатилась по его небритой, вздрагивающей щеке.
Жалко было себя. Инвалид в двадцать шесть лет, калека! Случилось то, чего он больше всего боялся.
Но надо было жить дальше...
• • • • •
В начале марта Олега перевезли домой. И врач, Александр Анатольевич, сказал: мол, дома и стены помогают, и мама, Нина Алексеевна, измученная больницей и переживаниями, настояла на этом. Рана подживала, но с ней еще придется повозиться, придется.
А дома - и правда, родные стены! - дышалось по-другому. Полгода назад Олег с верной своей помощницей Линдой, красавицей-лабрадором, ушел отсюда на войну, мало что зная о Чечне, о том, что творилось в этой мятежной республике. И вот - вернулся другим человеком, с новым жизненным опытом, с иным теперь отношением к миру и проблемам, рожденным "перестройкой" политического уклада страны...
Он и теперь, дома, большую часть времени лежал, но все чаще заставлял себя вставать, нагружать тело легкими физическими упражнениями, сидеть в кресле-каталке, говорить с отцом и мамой, смотреть телевизор...
В тайне от Олега Нина Алексеевна устроила им с Линдой свидание. Помнила его слова, сказанные еще там, в больнице: "Как там Линда? Соскучился я по ней страшно..."
Мама позвонила в питомник, попросила лейтенанта Рискина приехать и привезти Линду. И тот охотно отозвался: "Сделаем, Нина Алексеевна! Не вопрос".
Ах, что это была за встреча! Линда, едва перешагнув за порог, бросилась к Олегу. Уж как она виляла хвостом, виляла так, что, казалось, он у нее оторвется, прыгала на грудь сидящего в каталке хозяина, лизала ему руки, повизгивала от радости, ложилась было на пол, а потом снова вскакивала, и все повторялось сначала. А смотрела как - ну просто влюбленная дама! Глаза ее были полны счастья. Еще бы! Сколько времени она не видела своего хозяина, который уехал тогда с другими парнями на большом военном грузовике, а ей велел ждать. И она ждала, тосковала, не зная что с ним, и теперь наконец дождалась. Вот он сидит перед ней, гладит ей спину, ласково треплет за уши, сам едва не плачет. А про нее, Линду, и говорить нечего - мокрые были у Линды глаза, мокрые, все это видели!
Но почему хозяин не встает, сидит в каком-то странном кресле на колесах, почему он не прикажет ей принести тапочки или выполнить какую другую команду? Она же ничего не забыла из того, чему он обучил ее. Она готова сломя голову броситься в прихожую, в любое иное место, если бы только услышала: "Линда! Апорт! Принеси..."
Но хозяин не дает никаких команд, а только ласкает ее и повторяет: "А ты моя хорошая... Соскучилась, вижу. И я по тебе скучал... Ты уж прости меня... Не мог я, болел..."
Линда легонько потянула плед с его ног - пойдем, хозяин, побегаем, поиграем. Хватит сидеть. Что у тебя случилось? Почему ты не встаешь? И отчего плед пахнет так нехорошо, лекарствами? Она знает запах лекарств: там, в питомнике, ветеринар лечил Гарсона - тот подрался с другим псом, поранился...
У Нины Алексеевны, наблюдавшей за Линдой, хорошо понимавшей собаку, навернулись на глазах слезы. Ах ты, божья тварь! Иной человек так не переживает. А Линда... разве сказать не умеет, но все в глаза прочитать можно, все!
Едва потеплело, и апрельское солнце высушило двор, мама повезла Олега на прогулку. Во дворе она выбрала место поспокойнее, где меньше было людей и не мотались машины.
Поставила в сторонку каталку, велела:
- Вставай, сын!
Олег за последнее время малость окреп, по квартире уже передвигался один, опираясь на палочку и цепляясь за мебель. Здесь же, на улице, хвататься было не за что, разве что за худенькие мамины плечи.
Протез, который ему выдали в местной ортопедической мастерской, был ужасным: ремень через плечо удерживал на культе тяжелую грубую конструкцию, даже отдаленно не напоминающую ногу, просто это была алюминиевая труба с башмаком. Ходить на этой трубе было неудобно, больно, и Олег отдыхал через каждые пять минут. Нина Алексеевна видела его страдающие глаза, сама страдала не меньше сына, но каждый раз просила:
- Ходи, сынуля, ходи! Папа хлопочет насчет другого протеза, да и в управлении твоем обещали помочь.
• • • • •
И он ходил, сцепив зубы, вытирая лицо полотенцем, морщась от боли. При этом старался улыбаться, и те, кто видел сейчас взмокшего парня, шкандыбающего с палочкой по тротуару, с трудом могли поверить, что он когда-либо научился ходить нормально, не качаясь и не подпрыгивая, преодолеет в себе страх перед искусственной этой "ногой", что не упадет, чтобы больше не подниматься.
Отдыхая на скамейке, Олег менял мокрые от пота майки, говорил матери:
- А я сегодня вон до этого газетного киоска и назад дошел без отдыха, видела?
Как же - она не видела?! Он шел, а она смотрела ему в спину, мысленно посылая слова поддержки: "Так, сынуля, осторожней, не спеши. Еще несколько шагов, вон до того газетного киоска, а там можешь и отдохнуть... Молодец. Теперь постой, отдохни. А ты без отдыха?! Ну что ж, еще лучше!"
Он шел назад, к матери, и она, глядя на рослого и недавно крепкого молодого мужчину, ее сына, вспоминала его - маленького, годовалого карапуза, когда он делал первые в жизни шаги по квартире, падал и поднимался. А они с отцом, Михаилом Яковлевичем, помогали ему - протягивали руки, поддерживали, поднимали и радостно смеялись вместе с ним первым победам - ведь так важно было научиться ходить по земле, уверенно стоять на ней обеими слабыми пока ножками. Потом появится в них нужная сила. Потом...
Иди сын, иди! Ты снова научишься ходить, мама поможет тебе!
Источник: Газета "Коммуна"
[Последние]
[Архив]
© Информсвязь, 2012
