|
21.06.08
Помни, веруй, гордись! Последний осколок
На фронт семнадцатилетний Ванюшка Поляков уходил из родного Ковалева вместе с отцом. Вернулись они вродное Придонье порознь: отец – истрепанной похоронкой, написанной комбатом между боями прямо на обороте обрывка немецкой трофейной полевой карты. Иван - с обильным «инеем» в стриженой голове да не вынутым из-под черепа осколком немецкой стали. Вот это память о войне! Прежде чем наградить рядового Ивана Полякова осколком-"трофеем", 3-й Украинский фронт провел своего наводчика-минометчика через всю Европу, от Харькова до Вены, по всем кругам ада. Но ни украинский Днепр, ни австрийский Дунай в ту пору еще не знали, что рано поседевшего юношу-солдата малюсенький осколок немецкого снаряда, боязливо не вынутый полевым хирургом из его головы, на целых пять послевоенных лет обездвижит у берегов родного Дона. "Носи, солдат, свой "трофей" сколько сможешь - авось сам выйдет, - сказал, прощаясь, хирург тылового госпиталя. - Лежит он на тонкой пленке в трех миллиметрах от головного мозга, трогать его никому не позволяй - опасно…". Но это будет сказано в неблизком еще 45-м. А до встречи с тем осколком шел солдат к Берлину тяжкими верстами войны, одна из которых чуть было не оборвалась в бою за Ровно. Взрыв немецкой мины полоснул тогда по Ивановым ногам и безжалостно бросил его, раненного, в конюшню немецкого плена. - Очнулся я в длинном сарае без дверей, где живой казалась только подстилка-солома, шевелившаяся от вшей, - вспоминает Иван Васильевич. - Пленные шевелиться не могли. Немецкие автоматчики у дверей при малейшем движении давали в сарай очередь, и пуля-дура всегда находила жертву в назидание. А снежная вьюга сквозняками гуляла над лежащими телами - снег не таял только на мертвых. "Снег" фашистского плена, впервые легший на виски Ивана в том сарае, так никогда больше и не растает, хотя память его не омертвела. - Группа пленников, убив задремавшего часового, устроила побег. Поднялась тревога. Нас построили в шеренгу, и гестаповский начальник приказал каждого десятого расстрелять. Десятым в том смертном счете оказался и я. Но гестаповец, ткнув в меня пальцем, пролаял: "Киндер!" На вид я, действительно, был похож на пацана, поэтому вместо меня расстреляли стоявшего слева... Но меж смертью в лагере и смертью под пулями разницы не было, поэтому той же ночью пленники устроили повторный побег. Бежал вместе со всеми и "киндер"-солдат Ванюша Поляков, волоча сквозь пургу еще не зажившие ноги. Бежал через поле, балки, овраги, пока обессиливший не уткнулся... в виселицу. Она стояла прямо у плетня, за которым тусклым светильником-каганцом теплилось окошко хаты. На стук вышла женщина и, бросив взгляд на виселицу, увела беглеца в горницу. В селе стояла немецкая рота, но пожилая украинка вместе с дочкой, ровесницей Ивана, восемь дней прятали у себя солдата, подлечивая его раны. На девятое утро, нарядив беглеца в мальчишку, на подводе отвезли в гражданский лагерь близ фронта, рассудив, что оттуда легче будет пробраться к своим. Прощаясь, женщина просила Ивана вернуться за вещами после войны - в небогатом солдатском скарбе, спрятанном ею, был и комсомольский билет юного минометчика. В этом месте рассказа по щетинистой щеке старого солдата впервые сбегает непрошенная слеза: очень жалеет он, что последующая контузия выбила из памяти и имя той женщины-спасительницы, и название украинского сельца с устрашающей виселицей над плетнем приютившей его хаты... А в лагере, куда подвода привезла Ивана, полицаи-бандеровцы, гонявшие людей на рытье окопов, распознав в пареньке "полумоскаля" - "слабо мову знае", - издевались над ним пуще немцев. После изнуряющей долбежки траншей в мерзлой земле ночами его заставляли топить землянки, где обитали охранники. Но недолго терпел Иван бандеровские издевательства. В одну из ночей, пожарчее растопив печки полицейских землянок, Иван прикрыл трубы заслонками и накрепко подпер двери деревянными чурбаками: "Пусть подыхают, собаки, в угаре!" У передовой линии советских окопов Ивана накрыл шквальный огонь в спину и родной русский перемат после крепкой зуботычины: "Ползи сюда, фриц, быстрее..." Потом, в землянке замполита, "фрица" накормили, переодели, дали автомат - обескровленной в затяжных боях роте любой свежий "штык" был не лишним. Так с той ротою теперь уже разведчик-связист Иван Поляков и дотопал через Румынию, Болгарию и Венгрию до самой Австрии. В апреле 45-го, в ночь перед броском на Вену, Иван ушел восстанавливать прерванную с очередным "Соколом" связь. Шел "по проводу" вдоль железнодорожного полотна у самой кромки Дуная. Свиста своего последнего на той войне снаряда солдат за уханьем пушек не услышал. Услышь он его, вмял бы тело в чужую землю - глядишь, и послевоенная судьба его сложилась бы по-другому. Но не поклонился Иван тому снаряду, взрыв которого поднял его с железнодорожной насыпи и бросил в дунайскую воду. Хирург полевого госпиталя вынул из тела Ивана горсть зазубренной стали, но последний осколок, застрявший в голове рядом с мозгом, доставать не решился: "Носи, солдат, "трофей", сколько сможешь..." И носил его Иван Поляков, казалось, целую вечность. Под пятую весну Победы тронул Иван пальцами немецкую зазубрину-отметину под колким "инеем" на голове, и упал на ладонь солдата "трофей" проклятой войны - ее последний осколок. Маленький такой, в две спичечные головки. Показывая его жене, только и сказал: "Ну, теперь, мать, лежать не стану - теперь хоть снова пойду в атаку..." И - пошел. Сначала на курсы трактористов в Острогожске. Затем, на тракторе, по полям родного колхоза "Россия". Почти 40 лет трудового стажа "наездил" на тракторе бывший солдат, соскучившийся по работе и обездвиженный было последним осколком войны. Да так "наездил", что лучше его в районе сахарную свеклу, пожалуй, никто и не выращивал. К фронтовым "За Отвагу", "За боевые заслуги", ордену Отечественной войны добавились орден Трудовой Славы и орден "Знак Почета". В "перестройку" ушлые проходимцы умыкнули из этого "мешочка" самые дорогие знаки солдатской доблести. Прошелся один такой мерзавец по ковалевским ветеранским дворам, сказывался сотрудником военкомата. Просил показать ордена: выставку, мол, в Лисках в музее Клуба железнодорожников готовим. Только после тех "смотрин" не вернулись в заветный "мешочек" медаль "За отвагу", орден Отечественной войны и орден Трудовой Славы. Только орденские книжки и остались от них. На мою просьбу сфотографироваться при оставшихся орденах дед Иван категорично заупрямился: - Не буду. Хочешь дывиться на ци причендалы - дывысь, а сниматься при них не буду. Еле уговорил его "снять" не бедный солдатский "иконостас" рядышком с ним на крыльце дома. На полосе "Коммуны" все дедовы боевые и трудовые "причендалы" не поместились, и последнюю из наград я попросил взять в руки. Вот таким вот и запомнился мне он, простой солдат Великой войны Иван Поляков, - обочь своих заслуженных наград на крылечке отвоеванной им жизни.
Источник: Газета "Коммуна"
[Последние]
[Архив]
© Информсвязь, 2012
|