 |
11.12.10
Последняя пристань
Все чаще ей для одиноких стариков становятся казенные дома
«Старость не может быть счастьем или радостью.
Старость может быть покоем или горем.
Покоем она становится, когда ее уважают.
Горем ее делает одиночество…»
В.А.Сухомлинский Вы никогда не задумывались: почему в наше время, когда каждый пятый проводит отпуск за границей, когда крутые иномарки заполонили улицы и дворы, когда торговые центры лезут в глаза на любом перекрестке, все чаще и чаще в русских селах открываются дома для проживания немощных стариков?
В Воронежской области сегодня работают геронтологический центр, Дом милосердия, восемь центров временного (читай - постоянного) содержания, 24 дома-интерната для престарелых и инвалидов. В них содержатся 3144 человека. В самое ближайшее время собираются построить еще два – в Новой Усмани и Боброве. Еще есть 16 отделений при комплексных центрах социального обслуживания населения.
Прибавьте сюда 25 отделений дневного пребывания. В первых - старики могут прожить полгода, во вторые - приходят, чтобы провести в комфорте, сытости и уходе день-другой. Называются по-разному, суть одна...
В селе Красноселовка дом-интернат для престарелых и инвалидов открыли год назад. Верней, восстановили. В свое время он был колхозным, потом в 1997 году его зарегистрировали как областной. Два года назад сюда пришли строители, чтобы провести капитальный ремонт. Сейчас здесь семь комнат для постояльцев, кухня, столовая, прачечная, ванная комната, душевые, комната отдыха, медблок. Всюду новенькую мебель расставили.
И пошли в дом старики. Одинокие, больные, из последних сил ухаживающие за собой. В основном - местные. Есть из Кантемировки, Репьевки. Самой младшей около восьмидесяти, самому старшему - 94 года. Из 24 человек только у четырех нет родственников.
- Приезжают к ним, проведывают? - спрашиваю у директора дома-интерната Николая Дегтярева.
- Практически нет, но мы никого не виним. Так жизнь устроена, что дети, вырастая, в большинстве своем уезжают от родителей. Одни после армии остаются на новом месте, другие замуж выходят в другое село или город, третьи оседают там, где учились. Обзаводятся своими детьми, погружаются в круговерть житейских проблем. Тут не то что приехать - позвонить некогда. Старики стараются лишний раз не тревожить своих вечно спешащих, недосыпающих детей и внуков, годами скучают в опустевших квартирах, беседуют с телевизором. Когда совсем становится невмоготу, перебираются в дома престарелых. Некоторых дети привозят потому, что им надо зарабатывать на жизнь, и они просто не в состоянии ухаживать за немощными родителями.
Только вот потом большинство из них забывают о своих отцах и матерях. Раз деда мужчина привез, назвался соседом. Сказал - брошенный, без посторонней помощи не проживет. Потом выяснили, что это был его сын. Держал отца во флигеле, пока не надоел...
Трудно не согласиться с Николаем Ивановичем. Не надо сбрасывать со счетов еще и то, что с годами характер человека становится сложней. У стариков свои привычки, взгляды, ритм жизни. Они пытаются советами и делами поддержать детей и внуков, а тем этого не надо. Не все могут спокойно общаться с пожилыми, мириться с их повышенной чувствительностью и обидчивостью.
В результате старики оказываются в казенных стенах.
Через неделю они забывают все обиды, начинают скучать, ждут - не дождутся своих детей и внуков.
Просят того же Дегтярева - позвони, пусть приедут. Соглашается, звонит, потом говорит, что не дозвонился: не может передать, что родня говорит ему в ответ. А бабушки заранее подыскивают место для ночлега, чтобы гостям было где переночевать, когда наконец-таки приедут проведать.
В доме-интернате на 24 обитателя приходится 27 сотрудников. Директор, бухгалтер, сторожа, медсестры, повара, санитарки, фельдшер.
Меньшим составом не справиться. Из 24 стариков только трое могут выйти за пределы дома без риска заблудиться, посадить летом на клумбе цветок, искупаться в ванне самостоятельно. Остальные еле-еле курсируют от столовой до кровати. Да иногда заворачивают в комнату отдыха к телевизору. В палатах его ставить не рекомендуют: одна спать легла, вторая передачу смотреть хочет - начинаются обиды. К слову, без них все равно не обходится. Кому-то хочется футбол посмотреть или судебные перипетии, а другим "мыльные страдания" покоя не дают. Вот и шумят то и дело, палочками, костылями друг другу грозят.
Врача своего здесь нет. Каждый месяц из центральной районной больницы приезжают специалисты. Смотрят, делают назначения, медсестры потом с фельдшером исполняют. При необходимости отправляют на дополнительное обследование или лечение в больницу.
- Поначалу было тяжело и физически, и морально, - признается медсестра Анжелика Онуфриева, работающая здесь с первого дня. - Что за стариками ухаживать, что за детьми малыми - разницы нет. С работой освоились быстро, никто не уволился. Моем, стираем, купаем. За год наши бабульки поправились на два размера, видно по одежде. А сердце до сих пор болит, стоит увидеть, как они фотографии своих родных рассматривают, нам показывают, не устают рассказывать о них: какие добрые, хорошие, заботливые... Чтобы поддержать их, соглашаемся, что дети непременно приедут навестить. Они верят, к окошку подойдут и смотрят, ждут...
Фото Михаила Вязового.
Нине Андреевне Калюжной ждать некого. Ни детей, ни мужа, только племянники.
Родилась она в 1925 году и всю жизнь прожила в Красноселовке. Как-то поехала в Петропавловку, оступилась в автобусе, получила травму. Кочевала по племянникам: они ее не прогоняли, она совестилась, что навязывается им.
Год назад пришла сюда доживать свой век.
- Поехала за медалью, получила и хотела залезть в автобус. Не удержалась, упала, вся побилась.
Чистенькая, ухоженная, с добрыми ласковыми глазами. Она то и дело предлагала мне яблоко, печенье, переживала: понимаю ли, что она говорит на том характерном в здешних местах языке, удивительном сочетании русских и украинских слов. Понимаю, успокаивала ее и продолжала осторожно, чтобы ненароком не причинить боль, расспрашивать о житье-бытье, прошлом и настоящем.
- Раз пошла на поле за братом, поглядеть, как он там, так больше и не вернулась, було мне тигда семь годив, - вспоминает Нина Андреевна. - Все робила: поливала, сеяла, сено сгребала. Как война началася, посадили нас на тракторы, но сначала практику прошли, научили нас, как управлять ими.
Когда война подсунулась до Дону, ми тигда погнали трактора спасать за Хопер. Холодно було, а мы - без штанов, ноги поморозили, сильно болели потом. Быками возили порох до Дону, 15 подвод разгрузили, свалили в подвал. Такой страсти побачили, не дай Бог. Страшно вспомнить... Она рукой вытерла набежавшие вдруг слезы, смущенно улыбнулась.
- Сколько в вашей семье детей было? - спрашиваю, лишь бы тему сменить, чтобы не видеть больше беспомощных стариковских слез.
- У мамы нас девять було. Кто знае, кака я по очереди? Четыре брата убито, четыре сестры тоже померли. Одна теперь осталась. После войны, где только ни робила. Большинство - поваром в школе. На лето брали меня в лагерь, в ясли, в садик. Уже на пенсию пишла, и то звали робить. Потому как честной была и вкусно варила.
Улыбнулась, расправила складочки на халате.
- Муж-то был у вас?
- Не було... Ой нет, був, Алешка. Да хочь бы он, паразит, еще раз вмер. В 46-м году вышла замуж, он из Индычего, хутор тут рядом есть. Променял мене за тряпки и квартиру. Я выхлопатала, чтоб вин семь классов кончил, в армии был, ждала его 10 лет. Как-то он матери прислал письмо, а я перехватила. Написал, что женится на дочке офицера. Потом прислал письмо, что думает обо мне день и ночь, что она ему не нравится. Но жить остался там. Искала его недавно, оказалось, что три года назад умер. Второй раз замуж так и не вышла. Мать не пустила, сказала: твоя доля такая, счастье твое такое, не надо ничого, так тебе жить...
Она отвернулась к окну, натруженной рукой смахнула с щеки слезинку. А я слушала, не перебивала, понимая, что Нине Андреевне важно было выговориться.
- Мы тогда родителей не могли ослушаться. Считали: они больше нас прожили, лучше жизню знают, плохого не присоветуют. Вот так и осталась: ни девка, ни вдова... Здесь ничем не занимаюсь. Сплю, читаю, отдыхаю. Племянник недалеко живет, Коля, до него ходю. В свою хату ходю. Там теперь никто не живет...
- Соседки не мешают? - киваю на еще три кровати в комнате.
- Ни, тут мы все дружим... Новости по телеку смотрим: обсуждаем, кто правду скаже, кто бреше. Сериалы смотрим, какие придутся, все пидряд. Мужики спорят - новости смотреть лучше или спорт. Год назад перестала бачить, так больше и не читаю. Гарный концерт на День пожилых людей сделали для нас. Спивали взрослые и дети в коридоре. Цвитки нам давали.
В комнату заглянула медсестра, позвала на обед.
- Пойду потихоньку, миленькая, не обижайся, - улыбнулась Нина Андреевна. - Пока доковыляю, простынет все. Есть нам дают четыре раза, дома столько не ели. Готовят вкусно, как я в свое время. Добрые все, девчата шустреньки, директор обходится хорошо, не ругается на нас...
Фото Михаила Вязового.
Действительно, находясь здесь, мы не увидели среди персонала ни одного неприветливого или хмурого лица. Так, наверное, и должно быть. Ведь и без того подопечным пришлось несладко в жизни, если на ее исходе они оказались здесь. Вдали от родных глаз, привычной обстановки, милых сердцу мелочей...
Петропавловский район
Автор: Тамара Гашимова
Источник: "Коммуна", N 184 (25615), 11.12.2010г.
Источник: Газета "Коммуна"
[Последние]
[Архив]
© Информсвязь, 2012
|
