04.06.11
Собрать осколки воедино
Имя в литературе | Известный писатель Борис Екимов стал первым лауреатом Платоновской премии
Два дня я ходил как не свой под впечатлением прочитанного. Слова героини рассказа «Не надо плакать…» писателя Бориса Екимова почтальонки Нади все время звучали у меня в голове: "Нас обманули. Нас опять обманули, мама".
Им еще повезло. Они остались живы и бежали из Чечни: она, Надя, с дочкой и матерью. Их выбросили на обочину жизни.
Но и там есть свой уклад: пусть порою горько-пьяный, покореженный, распутный и нищий, но жизненный уклад. И доброта, и сочувствие есть.
В русских людях, оказывается, осталось много хорошего: вот и помогли на первых порах Наде и ее домочадцам чем могли эти непутевые хуторяне.
А тут еще подоспел местный олигарх и бывший зек Мишка Абрек – крутой, оборотистый, жестокий, но со своим пониманием нравственности и порядочности. А потому на донышке его души возгорается огонек любви.
Все в жизни не так просто. Даже очень непросто.
Потому у прозаика Бориса Екимова я не встретил в рассказах конченых негодяев и подонков. Как бы человек ни был исковеркан мерзостями бытия и быта, в нем все равно остается человеческое.
История, поведанная Борисом Екимовым в рассказе "Не надо плакать", - узнаваема на все сто. Вот и я прошлым летом повстречал на хуторе в Репьевском районе мать-одиночку, беженку из Украины, у которой пятеро детей и старая мать.
Та же непролазная хлябь жизни: катух вместо дома, в котором зимой льдом покрываются оконца. Но каково стремление подняться с этого дна, устоять, не пасть у этой в общем-то слабой и абсолютно беззащитной сорокалетней женщины! И все ради одного - ради детей.
"Ни разу не почувствовал в ваших рассказах даже малейшего привкуса литературщины, - говорю Екимову. - Всему веришь, все взаправдашно".
- Так и должно быть, - отвечает он. - Иначе какая же это литература?!
По рассказам Бориса Екимова можно, не зная его биографии, выстроить всю ее первородную нить. От рождения до нынешних дней.
Вот он начинает рассказ "Слухай сюда!.." такой фразой: "Наше семейство хоть и прожило век в Калаче-на-Дону, но казачьим не стало: короткие корни".
Корни его - сибирские, из Красноярского края.
- По материнской линии - я вятский, - рассказывает Борис Петрович. - Мои предки - выходцы из Орловского уезда Вятской губернии, еще до революции бежали от голода в Сибирь. Отцовский род - тамошний, давно обосновавшийся в том суровом краю.
Борис Екимов появился на свет в Игарке, куда по распределению поехали работать его родители. Но отца вскоре не стало - простудился, тяжело заболел и умер. И они с матерью направились в Казахстан, где жила сестра мамы малолетнего Бориса.
"Дядю Петю арестовали, отправили в алма-атинскую тюрьму, - пишет Екимов в рассказе "Просто соседи".- Тетю Нюру в тот же день уволили из детского сада, где она работала уборщицей. Причина понятная: жена "врага народа", может и "диверсию совершить". На работу никуда не берут. Чем жить? Чем кормиться? Выручала, а точнее, спасала, соседка, Александра Павловна Саломатина, тетя Шура. Она ведь портнихой была, сказала: "Будешь мне помогать"... Так мы и выжили. А потом в 1941-м дядю Петю выпустили, и мы переехали в Или. Или - это крошечный поселок и железнодорожный разъезд на берегу реки Или, там же, в казахской пустыне".
Сразу после войны им разрешили перебраться в Россию. Но с условием: в маленький городок. Они выбрали Калач-на-Дону в Сталинградской области. С этого момента он и сроднился с небольшим городком в центре России.
Борис Петрович считает, что как писатель он душевно оформился поздно, а первую книгу выпустил и того позднее - после тридцати. На что я ему возразил: "Прозаик должен пожить, много повидать, не меньше прочувствовать, в общем, у него должна сложиться биография". На что Екимов, в свою очередь, резонно возразил: "А как же тогда быть с Лермонтовым или Толстым?"
Но так или иначе, а к тридцати годам он немало повидал. В перечне его профессионального разнобоя - токарь, слесарь, наладчик, строитель, учитель труда в сельской школе, - который зафиксирован в трудовой книжке, - самой главной является все-таки профессия электромонтера.
- Был я в свое время, думаю, неплохим электромонтером, - уточнил Екимов.
Когда мы обсуждали с писателем его "поздний приход в литературу", то он высказал предположение на тот счет, что, по всей видимости, ему не хватало образованности. Образованности, как широты гуманитарного кругозора. В какой-то степени это ему дала Москва, когда он пошел учиться на Высшие литературные курсы.
"Прежде, в годы молодые, любя музыку, ходил я на филармонические концерты, в оперный театр... А в Москве и вовсе простор. Большой театр... Туда было трудно попасть. Но можно, при желании. Зал имени Чайковского или уютный зал Дома ученых на Волхонке, его камерные, словно домашние концерты. Спасибо музыке! Она помогла мне - не вдруг! - но услышать прежде неведомую музыку жизни".
Думается, что своеобразным манком для Екимова была и живопись. Цвет, свет жанровой ли картины, пейзажа ли настраивали его на определенную волну, являлись тем толчком, который давал повод для его, екимовского слова. У самого же писателя на сей счет находим: "Прежде, в молодости, я любил живопись. Сначала это были просто цветные иллюстрации в журнале "Огонек" или почтовые открытки с репродукциями... Потом были музеи: Третьяковка - в Москве, Русский - в Питере. Ходил туда порою изо дня в день. Покупал заранее билеты и поутру, в безлюдье, устремлялся в залы далекие, чтобы никто не мешал, к Валентину Серову, к Поленову, к Саврасову. Смотрел и думал".
Был в жизни Бориса Екимова такой период, когда он не по собственной воле пришел на работу в газету. Произошел с "перестройкой" обвал в экономике, ограбление народа, который обнищал донельзя. Это время Борис Петрович не любит вспоминать. Но что было, то было. Работал и писал он в калачевскую "районку" "Борьба", в "Волгоградскую правду" и даже попробовал на радиостанции "Свобода". Правда, на последней он долго не задержался: тамошнее руководство обвинило Екимова в русофильстве.
Как-то в восьмидесятые годы Екимов купил в Париже запрещенную на ту пору в СССР книгу Ивана Шмелева "Лето господне".
- И мне удалось ее привезти, - вспоминает Борис Петрович. - А вот Владимиру Бондаренко с "Котлованом" Андрея Платонова не повезло. Кэгэбэшники перехватили книгу, и у Бондаренко начались неприятности.
Когда в "перестроечные" годы стали печатать все доселе запрещенное, к Екимову обратились с просьбой передать на публикацию "Лето господне" сразу из разных изданий и журналов. Что он и сделал.
Но в это же время, как и в семидесятые, когда Екимов только основательно обосновывался в литературе и его проза стала настоящим открытием журнала "Наш современник", он вновь оказался на подъеме. Его герои - все те же простые люди, но в иной ситуации, когда потеряны нравственные ориентиры; как сказал один из моих коллег, "жизнь у Екимова вдребезги разбита на осколки". И вот, несмотря ни на что, - силой таланта и огромной любви к своему народу - он собирает эти осколки в повести и рассказы.
Александр Солженицын, обосновывая присуждение Екимову собственноименной премии, заметил: "Во множестве ярких рассказов и очерков Екимов рисует мало кому знакомую обстановку нынешней сельской местности с ее новым бытом, манящими возможностями и крутыми угрозами. Этот живой поток екимовских картин, раздвигая наши представления о непростой жизни сегодняшней деревни, помогает восстановить, хотя бы мысленно, единство национального тела".
- А кто для вас был Солженицын? - спрашиваю Бориса Петровича.
- Моим читателем, - отвечает, - как и сотни, и тысячи других. И моим Писателем.
| Писал он в калачевскую "районку" "Борьба", в "Волгоградскую правду" и даже попробовал на радиостанции "Свобода". Правда, на последней он долго не задержался: тамошнее руководство обвинило Екимова в русофильстве. |
В редакциях толстых журналов у него ничего не лежит. Как только он передает какому-то изданию рукопись, она тут же, без малейшей задержки идет в печать.
- С годами писать становится все труднее и труднее, - говорит Екимов. - Теперь я понимаю Владимира Солоухина, который на вопрос, как ему работается, отвечал приблизительно следующее: "Встану утром рано, умоюсь, побреюсь, позавтракаю. Рубашку чистую надену и - за письменный стол... А писать-то не могу..."
С годами приходит мудрость, а с ней и непомерная ответственность за содеянное, то есть за уже написанное, и за то, что еще находится в работе. Поэтому он не из тех, кто ходит на ходулях и поглядывает на всех свысока. Он хочет быть понятым. И услышанным.
...В Калаче его знают все. Подходят запросто, на улицах ли, на базаре, разговор затевают о житье-бытье. Часто спрашивают: "Борис Петрович, а где вашу новую книгу можно купить?" На что он разводит руками. Тиражи маленькие, до нас, до провинции, с трудом доходят. Вот и я почти пол-Воронежа исходил, чтобы новую книгу Екимова раздобыть. Мне повезло - нашел.
Сделав покупки на базаре и наговорившись досыта с земляками, он возвращается домой. Здесь его ждет пятилетний внук Митя. Может начаться в доме настоящая кутерьма: дед пришел! "Мне с Митей интересно, - говорит Борис Петрович, - и ему со мной хорошо".
Автор: Виктор Силин
Источник: Газета "Коммуна", N83 (25711), 04.06.11г.
Источник: Газета "Коммуна"
[Последние]
[Архив]
© Информсвязь, 2012
