Воронежские новости - Имя в литературе. "Судьбы моей не изменить"

К 75-летию со дня рождения известного воронежского поэта Станислава Никулина

Виктор БУДАКОВ,

поэт, член Союза писателей России

Станислав Никулин

Все труднее дышать и жить, видя, как близкие тебе люди неумолимо уходят на тот берег, откуда возврата нет. Накатывает новая жизнь, но об ушедших, по счастью, можно благодарно вспоминать. И вспоминаешь…

У Станислава Никулина, поэта, ответственного секретаря и редактора в газетно-журнальном мире, не столь богатая на внешние события биография. Работал он подолгу на одном месте; не изобилует его жизнь далекими поездками и путешествиями, пребываниями вне малой родины. Разве что в детстве выпал Алтай, а после завершения университета – Таджикистан. А так - Черноземье: родился на Тамбовщине, с первого студенческого курса и до дня последнего - Воронеж.

В городе, ставшем нам обоим родным, мы работали вместе в газетах «Молодой коммунар», "БИМе" - издании для больших и маленьких, "Подъеме". Вместе побывали с писательской делегацией в Чечено-Ингушетии, с радушием и щедрой гостеприимностью там встреченные, - незадолго до того, как по неразумию, равнодушию к народным судьбам и жестокости ельцинской верхушки Северный Кавказ превратился в огненный рубец.

Шестидесятые годы прошлого века... Нередко, после подготовленного к печати номера, мы, не чинясь, кто член редколлегии, кто начинающий сотрудник, поспешали в близкую "Улыбку" - кубической формы кафе, сплошь из стекла, где нам "улыбался" законный отдых. Эти наши "отдыхи" немыслимы были без Стаса - таковым было устойчивое обращение в редакции к Никулину, - его негромкого голоса, задушевно читающего новые стихи, без добрых проявлений его души - открытой, по-детски беззащитной, предельно искренней.

И, пожалуй, ни одно сидение в "Улыбке" не обходилось без исполнявшегося им, певцом вне профессиональной подготовки, с величайшей задушевностью и проникновенностью романса "Гори, гори, моя звезда".

Но, наверное, никогда я не слышал более сердечного исполнения этого романса, чем в Острогожске. Летом шестьдесят шестого Станислав проводил там свой отпуск, и я приехал к нему в гости. Мы бродили примечательными улочками когда-то славного уездного городка, побывали в картинной галерее, на стадионе в футбольные часы, а ближе к вечеру спустились к Тихой Сосне. Расположились подальше от пляжа, но были слышны голоса купающихся, и все это - и тихий пояс Тихой Сосны, по берегам заросшей лозняками и большими вербами, и заречные дали, луг, на котором паслись задумчивые серые кони, и смех купающихся девчушек, - все это рождало мир, успокоение, поэтическое настроение в душе.

Мы долго беседовали о родном и родных: об Алексее Кольцове, о Владимире Кораблинове, о поэзии, читали друг другу свои стихи, не замечая времени, и когда нечаянно обратили взоры небу, оно было усеяно странно-белыми звездами, как по весне белыми ромашками луг.

"Сколько людей на земле, а звезд на всех хватает", - задумчиво произнес Стас. И тут я попросил его спеть его любимый романс. "Гори, гори, моя звезда..." несколько раз начинал он, словно ища единственно верный звук, идущий напрямую от сердца. А затем на едином дыхании пропел его. Пропел так, как поют, быть может, в последний раз.

Не однажды и подолгу мы беседовали с ним о войне, навсегда ранившей наше детство и давшей нам высоту обзора и различения истинного и мнимого. Тут еще и наших отцов были сходные фронтовые судьбы. Забавный штрих: отец мой, меж какими-нибудь домашними делами, часто читал стихи о войне - иногда и мои, но чаще - Твардовского, Симонова, Жигулина, а чаще всех - Никулина. Когда я сказал Стасу об этом, мы оба добродушно посмеялись, но было заметно, что ему приятно, что его стихи знает и ценит именно фронтовыми огнями опаленный участник войны.

Он был поэтически верен памяти о войне, некоторые его строки о ней звучат почти афористически, он составил и издал "Слово о бойце" (стихи не воевавших - о войне), затем полновесный сборник о войне поэтов Черноземного края "Шел солдат". Он "открыл" фронтового поэта Тихона Павлова, много сил и времени, души и сердца положил на его творческое становление, как, впрочем, и на многих других - начинавших. Для него "неизвестные поэты - неизвестные солдаты"...

Он любил простые, изначально сущностные, некрикливые слова. Поэтому среди любимых и читаемых им - Есенин, Твардовский, Исаковский, Старшинов, Орлов, Фатьянов, Недогонов, Сухов.

Он весь поистине был пронизан токами добра, любви и справедливости. Любил, потому что любил, не требуя взаимных признаний. Нес добро людям, менее всего заботясь об ответном благорасположении. Был справедлив к друзьям и к не совсем друзьям, к знакомым и незнакомым. И всегда - и в большом и в малом - был ответствен.

Его благодарственная любовь к Воронежу, где он прожил большую часть своей жизни, въяве подтвердилась составленным им поэтическим сборником "Есть город в России", как и признательность Воронежскому университету, в котором он учился и которому оставил составленный и отредактированный им двухтомник "Университетской музы".

Что же до семейного чувства, оно в нем было непорушимым, благородным, заботливым до жертвенности, кто бы ни был в круге вечной его заботы - отец ли, мать, жена, дочь, внук...

Пересмотрел несколько сборников стихотворений Станислава Никулина, частью и мной отредактированных. "Планета" - первый. На нем начертано: "Будакову. Тому, чьи стихи нравятся мне. Вите - Никулин. 9 марта 1966"; "Добрый свет": "Будакову - Никулин. Что сможем мы, еще покажет время... человеку, которого приемлю. Стас. 13 сентября 1971"; "Причалы": "Будакову - Никулин. Витя! Спасибо за все - дружбу, помощь, память обо мне. Стас. 4 декабря 1975"; "Зимняя звезда": "Витя! Пусть здравствует наше содружество! Сердечно - Стас! 22 сентября 1980"; "Сентябри": "Будакову - Никулин. Витя, пусть никогда не покидает нас чувство доброты и дружбы. Стас. 28 февраля 1983"; "Земные голоса": "Дорогому Будакову - с любовью - Стас. 19 октября 1987".

Как ныне принято говорить, "ключевые" слова здесь - доброта, помощь, дружба, любовь, память. Он не просто называл, обозначал, писал их: они были сутью его существа, его сердца.

Одно время, за всякого рода житейскими неурядицами и недосугами, мы с ним редко встречались. Правда, изредка перезванивались, перебрасывались короткими словами радости, похвалы или неполного согласия с написанным друг другом. У меня даже являлась мысль рассказать о поэтическом мире Станислава Никулина. Этот мир, при всей его ясности и простоте, при всей очевидности сказанного, хранит в себе "вечные" вопросы, загадки и тайны, исполнен сокровенной сердечности и задушевности.

Незадолго до его ухода, словно в мистическом предчувствии, мы стали чаще перезваниваться, чаще встречаться. И последний никулинский звонок - словно под знаком все той же мистики, как выяснится вскоре. Станислав попросил меня найти несколько строк Владимира Кораблинова о малой родине, о большом Отечестве для посвященного Воронежу журнального номера. Быстро перезвонил я Стасу, ему понравились предложенные строки, и мы еще долго говорили о Владимире Александровиче - нашем общем учителе, о его трудной судьбе и его книгах, в совокупности являющих "летопись земли воронежской".

А через немногие дни, сказав у отверстой могилы скорбные и по возможности светлые поминные слова, попрощавшись с другом, я сделал несколько шагов, зная, куда иду: в десятке метров от могилы Никулина белел мраморный брус могилы Кораблинова.

...Они проходят перед мысленным взором и помнящим сердцем - воронежцы былых лет и поколений, старшие мои товарищи и друзья, сверстники, многие - единомышленники в главном: Кораблинов, Домогацких, Сидельников, Стукалин, Прасолов, Жигулин, Гордейчев, Шишлянников, Мещерин, Костин, Дубровин, Семенов, Лободов, Санников, Ситников, Никулин... Они среди ушедших - неуходящих.

Источник: газета "Коммуна" N142 (25970), 25.09.2012г.

Источник: Газета "Коммуна"

[Последние] [Архив]