 |
| Михаил Загоскин |
|---|
Нынешний год, объявленный Годом русской истории, ознаменован двумя крупными юбилейными датами – 200-летием победы над наполеоновской армией в Отечественной войне 1812 года и 400-летием изгнания из Москвы польско-литовских интервентов в 1612 году.
Как раз этим славным событиям русской истории были посвящены в свое время два самых известных романа русского писателя XIX века М.Н.Загоскина - «Юрий Милославский, или Русские в 1612 году» и "Рославлев, или Русские в 1812 году". И оба нынешних юбилея дают повод вновь обратиться к этим двум уже несколько подзабытым произведениям.
В первой половине XIX века роман "Юрий Милославский" получил огромную популярность практически среди всех слоев тогдашнего образованного общества. Только при жизни автора роман выдержал семь изданий. И потому далеко не случайно, что именно "Юрия Милославского" упоминает гоголевский Хлестаков в своем знаменитом монологе в доме городничего.
У современного читателя первые же страницы романа неизбежно воскресят в памяти "Капитанскую дочку". Достаточно вспомнить, что начинается повествование с описания бурана в открытом поле, - того самого снежного бурана, во время которого князь Юрий Милославский вместе со своим слугой Алексеем случайно встречают и спасают полузамерзшего казака Киршу, впоследствии не раз избавлявшего Милославского от смертельной опасности и даже ловко сумевшего устроить личное счастье молодому князю. А рассказы Кирши о нравах Запорожской Сечи, в частности, о том, как сурово наказывалось там умышленное убийство сотоварища-казака, сразу же заставляют вспомнить соответствующее место из "Тараса Бульбы".
Между тем, на момент создания романа Загоскина ни "Капитанская дочка", ни "Тарас Бульба" написаны еще не были. И вообще, в отечественной литературе жанра исторического романа до Загоскина практически не существовало.
Конечно, опубликованный в 1829 году "Юрий Милославский" не был лишен недостатков (что почти сразу отметили современники). Сюжет, можно сказать, шит белыми нитками. Слишком много "случайных" встреч и совпадений. Речь персонажей зачастую чрезмерно пафосна. Явно искусственно, с большими натяжками выстроена счастливая концовка… И все-таки это был практически первый полноценный исторический роман в нашей литературе. А потому воспринимать и оценивать его сегодня нужно, конечно же, с известной "поправкой на нынешнее время".
Понятно, что выдвинутая на первый план любовная линия сюжета выполняет в действительности служебную функцию (как позднее и у А.С.Пушкина в "Капитанской дочке"). В действительности своей главной задачей Загоскин ставил показать напряженный характер эпохи Cмутного времени и передать дух народа, поднимающегося на борьбу с врагом. И поэтому центральными событиями романа стали, конечно же, обращение Козьмы Минина к нижегородцам и последующие действия созданного народного ополчения.
Примечательно, что в произведении, посвященном борьбе русских с поляками, автор не только избежал каких-либо антипольских выпадов, но предложил собственное, достаточно смелое, видение будущего русско-польских отношений, о чем свидетельствуют слова Юрия Милославского, обращенные к своему слуге: "Нет, Алексей, я уважаю храбрых и благородных поляков. Придет время, вспомнят и они, что в их жилах течет кровь наших предков, славян; быть может, внуки наши обнимут поляков, как родных братьев, и два сильнейших поколения древних владык всего Севера сольются в один великий и непобедимый народ!"
(Это высказывание, надо полагать, Загоскин адресовал прежде всего современным ему полякам, среди которых накануне польского восстания 1830 года стали заметно усиливаться антирусские настроения.)
Успех "Юрия Милославского" подтолкнул Загоскина к созданию своего следующего романа, посвященного героическим событиям, свидетелем которых был сам автор - активный участник антинаполеоновской кампании 1812-1814 годов.
Принято считать, что роман "Рославлев, или Русские в 1812 году" оказался у Загоскина менее удачным и не оставил столь уж значительного следа в истории литературы. А между тем, при чтении "Рославлева" чуть ли не на каждой странице невольно встречаешь явную перекличку с известной толстовской эпопеей (созданной - заметим! - тремя десятилетиями позднее).
Вот, к примеру, какими словами провожает сына на войну отец поручика Двинского, "старый, покрытый ранами и крестами дряхлый старик": "Ну, друг мой! Пришло горе и на святую Русь! Бог с тобой - ступай умирай за царя и веру православную. Ваня! Ты у меня один, как порох в глазе; но так и быть - его святая воля! Если ты умрешь с честию, то я поплачу, а все-таки увижусь с тобою; но если ты... Боже тебя сохрани... тогда и там не смей мне на глаза казаться".
Но вспомним, что ведь почти то же самое произнес в сходной ситуации и старый князь Болконский.
В обоих романах сходны обстоятельства получения известия о начале войны. У Л.Н.Толстого это происходит во время бала русского двора в Вильно, а герои Загоскина узнают об этом в момент, когда съехались в имение богатого помещика Ижорского, где предстоял большой обед с участием губернатора.
И уж до поразительности схож московский купец Иван Архипович Сеземов из "Рославлева" со смоленским купцом Ферапонтовым из "Войны и мира". Владеющий в Москве двумя домами, Иван Архипович твердо говорит: "...прежде чем французская нога переступит мой порог, я запалю их сам своей рукою".
Таким образом, то, что Л.Н.Толстой писал "Войну и мир" с учетом опыта Загоскина, вряд ли подлежит сомнению. Более того, "Рославлев" иногда помогает кое в чем лучше понять Л.Н.Толстого. Так, в третьем томе "Войны и мира" есть яркая и запоминающаяся сцена, изображающая то, как накануне вступления Наполеона в столицу толпа москвичей, подстрекаемая генерал-губернатором Ростопчиным, зверски растерзала молодого купеческого сына Верещагина. Однако объяснения причин такого поведения московских жителей Л.Н.Толстой не дал, между тем как Загоскин раскрывает всю подоплеку произошедшего, и Верещагин уже не выглядит столь уж невинной жертвой.
Рисуя картины народной войны, Загоскин ацентирует внимание на разгоравшемся в душе русских страстном желании беспощадной мести. Однако хотя упоминания о жестоких расправах с иноземными захватчиками встречаются у Загоскина куда чаще, чем у Толстого (Лев Николаевич, прямо признаемся, эту сторону действительности предельно минимизировал), тем не менее идея гуманного, сочувственного отношения к поверженному врагу присутствует и на страницах "Рославлева".
Свидетельством того могут быть слова капитана Сборского: "По-моему, бей неприятеля, пока он стоит, а об лежачем не грешно и пожалеть..." Сходную же мысль повторяет Рославлеву и Сурской: "Как русский, ты станешь драться до последней капли крови с врагами нашего Отечества, как верноподданный - умрешь, защищая своего государя; но если безоружный неприятель будет иметь нужду в твоей помощи, то, кто бы он ни был, он, верно, найдет в тебе человека, для которого сострадание никогда не было чуждой добродетелью".
Подобно Толстому, Загоскин показывает тот патриотический порыв, который захватил широкие слои русского общества в период Отечественной войны 1812 года.
Однако если бы содержание романа исчерпывалось только этим, все было бы слишком просто. Между тем Загоскин позволил себе смелость затронуть тему весьма щекотливую и не слишком приятную для соотечественников.
Как ни печально, но, наряду с проявлениями патриотизма, были и явления обратного порядка. Далеко не все русские смотрели на французов как на врагов. Для кого-то они по-прежнему оставались воплощением заманчивого европейского стиля жизни, законодателями мод и галантными кавалерами.
В то время как одни русские гибли от французских пуль и клинков, другие уже начинали строить свои жизненные планы в расчете на предстоящую победу французов, забывая о своем долге перед Отечеством, - подобно невесте Рославлева Полине, которая в разгар наполеоновского нашествия становится женой французского офицера Сеникура.
Загоскин настойчиво проводит мысль о том, что причины как этого, так и многих других непатриотичных поступков следует искать в духе низкопоклонства, которое возобладало в русском обществе (особенно в светской среде) накануне французской агрессии.
Преклонение перед европейскими формами жизни порождало стремление во всем следовать иностранным образцам - от моды до языка. Это вело к полному духовному разоружению перед Западом, что демонстрирует, например, княгиня Радугина, богатая родственница Рославлева, которая внутренне убеждена, что "Отечество наше должно рабски подражать всему чужеземному и быть сколком с других наций, а особливо с французской, чтобы быть чем-нибудь".
Стоит вспомнить, что и в "Юрии Милославском" знатный боярин Кручина-Шалонский тоже от души желал победы не русскому народному ополчению, которое он именовал не иначе, как "нижегородским сбродом", а польскому войску гетмана Ходкевича. "Просвещенная" Польша была ему много милее нищенствующей Руси. А на случай поражения Ходкевича боярин давно уже держал в голове своей план того, как бы ему половчее выскользнуть из безрадостного Отечества и осесть на жительство в благополучной Польше. Причем Шалонский в романе далеко не одинок. Под стать ему другой знатный боярин - нижегородец Истома Туренин.
Хотя сам писатель Михаил Загоскин отнюдь не был человеком передовых взглядов, и в нем всегда преобладали консервативные, верноподданнические настроения, однако его романы наглядно показывали читателю, что образ жизни верхушки общества, выстроенный с оглядкой на лишь европейские образцы, был далек от образа жизни и духа простого народа. За всем этим просматривалась грустная мысль об оторванности правящей элиты от основной части общества.
Оба романа Загоскина пронизаны размышлениями о чувстве национальной гордости, об отношении к иноземному культурному опыту, о взаимоотношениях между людьми разных наций. Автор призывает к поиску "золотой середины" между рабским преклонением перед иностранным и огульным отрицанием всего иноземного. Думается, что этот призыв как никогда актуален и в наши дни.
Владимир Гуреев,
кандидат филологических наук,
преподаватель Воронежского госуниверситета
Источник: газета "Воронежская неделя" N 34 (2071), 22.08.2012г.
Источник: Газета "Коммуна"
[Последние]
[Архив]
© Информсвязь, 2012
