Александр ГОЛУБЕВ,
поэт, член Союза писателей РФ
(ОКОНЧАНИЕ. Начало – в NN 101-107)
Лето 1961 года оказалось последним летом моего жительства на Дону. Заканчивалась учеба в средней школе. Помню, накануне выпускного вечера бродили мы, «три мушкетера», Алексей Дериглазов, Петр Дударев и я, по Вешкам в размышлениях, где достать цветов для наших дорогих учителей. Денег было маловато, да и цель они преследовали иную...
И вот в такой момент мы встретились около Дома культуры с общим знакомым, Мишкой Шаргановым, окончившим школу годом раньше нас. Тут необходимо сказать, что братьев Шаргановых — старшего Владимира и младшего Михаила — их станичные ровесники уважали за веселый нрав и отзывчивую душу. "Шарган" — так в обиходе звали Мишку — поздоровался и, услышав о нашей нужде, повертев головой с модной стрижкой, лаконично заметил:
— Днем такие вопросы не решаю, а вечерком — я к вам надбегу.
Действительно, после того, как июньское солнце село не торопясь где-то за окраиной хутора Пигаревки ("пригородом Вешек", как шутят местные острословы), Шарган явился в общежитие школы. И вот мы небольшой ватагой отправились на поиски цветов.
Наверное, часа три водил нас Мишка по глухим станичным переулкам, предлагая наилучшие выходы из дьявольского тупика. А затем как-то незаметно привел всю компанию к зеленому забору, из-за которого соблазнительно, дразняще свешивались лиловые, в крупных каплях ночной росы, кисти сирени.
Намек нашего попутчика мы поняли сразу, но смущало то обстоятельство, что сад-то был — шолоховский. Да и забор выглядел внушительно. Однако высокой ограда показалась только нам троим. Что же касается Шаргана, то он твердо знал, что в Вешках еще не построили такого забора, который мог бы его сдержать. Спустя несколько минут мы с Мишкой возвратились к напарникам, держа в руках лилово-голубые букеты.
Деловито смахнув с брюк-дудочек въедливую песчаную пыль и чешуйки сухой краски, Шарган с подначкой спросил Дударева:
— Петь, а что, если бы сейчас из-за угла вышел Михаил Александрович и спросил: "Откуда у вас, ребятки, эта сирень?" Как бы ты ему ответил?
Новоиспеченный выпускник, переминаясь с ноги на ногу, пролепетал:
— Дык, Михал Александрыч, это я не для сибе. Это я для Надежды Гавриливны.
Все дружно рассмеялись.
Надежда Гавриловна Евстратова, учительница химии, "прижеливала" Петю из Антиповки, может, оттого, что среди ребят нашего класса он был самым низкорослым.
• • • • •
Вот уже без малого тридцать лет бываю я в Вешках наездами. В станице у меня много самых близких друзей, хотя с каждым годом их круг редеет. Что поделаешь: такова жизнь — другой не бывает.
Живя в Воронеже, я обнаружил в старинном русском городе немало людей, чьи судьбы так или иначе соприкасались с Шолоховым. Один из них, Петр Иванович Власов, двоюродный брат жены писателя, часто гостил в Вешенской. Вместе с Михаилом Александровичем нередко ездил на охоту и рыбалку. Правда, сам Власов более всего любил собирать грибы, которые умел отлично солить и мариновать. Шолохов по достоинству оценил "талант" своего воронежского родственника.
На одной из книг, подаренных Власову, есть такой автограф: "Знаменитому грибнику-опеночнику Петру Ивановичу Власову. М.Шолохов".
Вообще, в скромной воронежской квартире Петра Ивановича все проникнуто искренним чувством к писателю. На самом видном месте — портрет Марии Петровны и Михаила Александровича с теплой надписью Шолохова. Много редких изданий "Тихого Дона", "Поднятой целины" и других книг писателя.
Как-то за чашкой чая мы разговорились с Петром Ивановичем, и я высказал хозяину квартиры свое пожелание встретиться с Михаилом Александровичем. Власов обещал посодействовать. Было это накануне 75-летия писателя. И в мае 80-го года я отправился в Вешки.
Юбилейная суета, множество гостей отнимали у Шолохова много времени, приходилось терпеливо ждать. Тем более что в Вешках Власов снова заверил меня в возможности такой встречи.
Через два дня, как было условлено, я утром пришел к знакомой двери в зеленом заборе, а спустя некоторое время появился Петр Иванович. Был он хмур: "Плохи, Александр Александрович, дела у твоего земляка. Опять тяжелый приступ... Ты уж извини, как-нибудь в другой раз".
Но другого раза не последовало...
И все же чудо произошло. В конце лета Власов вернулся из Вешенской и привез мне воистину королевский подарок: четырехтомник "Тихого Дона" с автографом Шолохова.
После смерти Михаила Александровича Власов затосковал. Стал часто прихварывать. Но пока были силы, увлечения грибами не оставлял. Однажды он вновь пригласил меня в гости, и мы долго "дегустировали" его разносолы. Много говорили о Вешках, о Шолохове.
А когда через год я его проведал снова, то увидел, что "знаменитый грибник-опеночник" заметно сдал. Тем не менее, с каким-то одержимым удовольствием он рассказывал о том, как ловко Мария Петровна "взналыгивала" сазанов на Хопре. "Иной раз даже половчее самого Михаила Александровича…".
Несколько месяцев спустя Власов скончался. Я был на его похоронах, скромных и немноголюдных. Казалось, что Петр Иванович не умер, а ушел из жизни не торопясь, как теплый обложной дождь летней ночью... Ушел из жизни человек, любивший Шолохова любовью брата: преданно и самозабвенно.
• • • • •
Когда устанавливали надгробный камень на могилу Шолохова, один из казаков горестно сказал: "Да не кладите на него камень, как же ему там тяжело будет". Но нелегче жилось писателю и на этом свете. Даже трудно себе представить, сколько мучительных страданий выпало на его долю. Клевета, испытанное оружие интриганов, а то и, сказать попросту, негодяев, ядовито жалила писателя на протяжении всей жизни.
Шолохова яростно обвиняли в плагиате, беззастенчиво подсовывая общественному мнению "белые пятна" в истории создания "Тихого Дона". Но после того, как были найдены рукописи первых двух книг, споры об авторстве великого романа ХХ века сами по себе отпали. А ниспровергатели классика по собственной воле стали клеветниками России.
В этой связи уместно будет вспомнить откровение Шолохова в одном из писем Горькому:
"Сейчас кончаю третью книгу, а работе такая обстановка не способствует. У меня руки отваливаются, и становится до смерти нехорошо. За какое лихо на меня в третий раз ополчаются братья-писатели? Ведь это же все идет из литературных кругов?" Безусловно, ветер дул оттуда. Как писала в 6-м номере (1989 г.) журнала "Вопросы литературы" А. Марченко: "Слухи множатся... Похоже, настала пора заняться всерьез щекотливой проблемой — гласно и официально".
Остановившись на этой фразе, теперь уже, спустя двадцать с лишним лет, подумал: "Сколько же пришлось сломать копий, чтобы доказать пакостникам от литературы абсурдность их обвинений!" И вдвойне странным выглядит то обстоятельство, что критик делала вид, будто впервые слышит о клевете в адрес Шолохова, хотя в собрании сочинений писателя все "любезности" подобного рода давно опубликованы.
И не пора ли "надменным потомкам" остановить свои постыдные усилия по дискредитации и ниспровержению великого соотечественника? Шолохов — гений, в этом вся загадка его творчества. Для кого-то он человек двоюродный, а его землякам, и вообще честным людям, понимающим толк в справедливости, - кровно свой, единомышленник; по меткому сравнению А. Калинина — "незакатное солнце России". А солнце, как известно, трогать немытыми руками опасно. Даже тем, кто на поломанном колесе въехал в круг вип-персон мировой литературы.
• • • • •
Сегодня Шолохова нет рядом с нами. Но есть миллионы почитателей его Слова, которые не дали светлое имя писателя "в трату". Это по-нашему, это по-русски.
Хутор Краснояровский — Вешенская — Воронеж
Источник: газета "Коммуна" N108 (25936), 27.07.2012г.
Источник: Газета "Коммуна"
[Последние]
[Архив]
© Информсвязь, 2012
