Воронежские новости - Литературное былое. Жил-был пастух Федя

Заповедный лес на реке Усманке под Воронежем – последний на границе донских степей. Он слабо шумит, прохладный, в запахе трав, но стоит выйти на опушку - и в лицо ударит жаром, резким светом, и до последнего края земли откроется степь, далекая и ветреная, как море. В степи, недалеко от старого, липового парка, поблескивает в отлогой балке маленькая река Каменка. Она почти пересохла. Только в небольших бочагах налита чистая прогретая вода. По ней шныряют водяные пауки, а на берегах сидят и тяжело дышат - никак не могут отдышаться от сухой жары - сонные лягушки.

Я приходил на Каменку. Подымалось солнце. Блестела росистая степь. Вокруг не было ни души. Даже самый зоркий глаз не мог бы заметить никаких признаков человека…

Это - начало очерка замечательного русского писателя Константина Георгиевича Паустовского. Под названием «Воронежское лето» очерк более полувека тому назад был напечатан в журнале "Новый мир", а впоследствии вошел в полное собрание сочинений классика.

Владимир ПЕТРОПАВЛОВСКИЙ

г.Воронеж

Уроки Паустовского

Прост, бесхитростен сюжет повествования. Стоило Паустовскому закинуть удочку, как тотчас из балки выныривали босоногие мальчишки. Они, сопя, выстраивались за спиной писателя, и дружный клев тут же прекращался наглухо.

Чтобы откупиться от мальчишек, Константин Георгиевич раздавал каждому из них по золоченому крючку. И - тут началось! Стали появляться за спиной новые мальчишки. Еще издали кричали:

- Дяденька, дай крючкя!

Паустовский понял, что совершил грубейшую ошибку. Надо было предпринимать что-то более решительное. И вот на следующий день, когда мальчишки опять, сопя, окружили Константина Георгиевича, и рыба перестала клевать, он сказал мрачным голосом:

- А вы знаете, ребята, что за это полагается штраф в сто рублей?

- За что? - спросил самый шустрый мальчик.

- А за это, за самое... - загадочно ответил Паустовский.

Мальчишки переглянулись и, не спуская с удильщика глаз, начали медленно и осторожно пятиться. Так, пятясь, они прошли шагов тридцать, потом сразу повернулись и бросились врассыпную в степь.

Константин Георгиевич сам не менее мальчишек был поражен тем, что случилось. Он засмеялся. В ответ из-за кустов лозняка кто-то хихикнул. Там, уткнувшись лицом в росяную траву, лежали и тряслись от смеха два белобрысых мальчика с длинными веревочными кнутами.

- А вы чего остались? - спросил Паустовский.

- Нам нельзя, - сказал мальчик постарше. - Мы - пастухи. У нас стадо тут, за бугром.

- А если бы не было стада?

- Все одно бы не убегли, - ответил Федя (старшего мальчугана звали Федей). - Мы большие. А те - махонькие. Что им ни посули - они всему верят. Теперь забоялись. Долго не прибегут.

Так у Паустовского началась дружба с пастушонком Федей, который еще виртуозно умел собирать стадо, пиликая на своей дудочке, сделанной из прибрежного тростника. Как все пастухи, этот Федя знал всякие травы, цветы и любил о них говорить. Паустовский тоже знал кое-что о растениях. Но здесь, под Воронежем, было много таких трав и цветов, какие не встречались под Москвой. Поэтому писатель был очень доволен, что захватил с собой определитель растений. Он приносил с берегов Усманки, из заповедного леса охапки разных цветов и трав и определял их.

"Так постепенно, благодаря Феде, - писал Константин Георгиевич, - я погрузился в заманчивый мир разнообразных листьев, венчиков, лепестков, тычинок, колосьев, в мир растительных запахов и чистых красок. Моя комната стала похожа на жилище деревенского знахаря. Связки сухой травы висели на стенах, и лекарственный дух степных растений так прочно поселился в ней, что не мог вытеснить даже запах отцветающих за окнами лип".

Не зря старался Константин Георгиевич про все разузнать, что растет по берегам Усманки и Каменки.

- Будет дождь, - как-то сказал он Феде.

- Откуда вы знаете?

- По цветам, - и показал пастушонку на закрытые цветы.

- А зачем они перед дождем затворяются? - спросил Федя.

- Чтоб дождь не сбивал пыльцу.

- Откуда вы все это взяли? - очень удивился Федя.

- Из книг.

- Эх, если б я так-то знал! - признался Федя.

- Что ж? - поинтересовался Константин Георгиевич. - Перестал бы пасти коров? Уехал бы в Воронеж?

- Нет! - ответил Федя. - Я здешний. Мне тут привольно. Вырасту большой, сделаюсь председателем колхоза вместо Силантия Петровича, заведу у себя в деревне парники, цветы. Чего-чего я тут не напридумываю! Еще медовую фабрику открою.

Бегство в город

По очерку Константина Паустовского "Воронежское лето" я, будучи студентом Московского Литературного института имени М.Горького, написал курсовую работу. Смысл ее сводился к тому, что человек должен везде стремиться жить по призванию, по велению сердца. В таком образе жизни заключается величайший здравый смысл, потому что человек, живущий по своему сердцу, в согласии с матерью-природой, всегда - созидатель, обогатитель, художник.

Еще написал я о своей встрече с пастушонком Федей, мечта которого разомкнулась с жизнью. Не сделался он председателем колхоза вместо Силантия Петровича. Не завел у себя в деревне парники, цветы. И медовую фабрику не открыл. Лаптевку объявили неперспективным "населенным пунктом". Окна хат позабивали. А пойму у речки Каменки расплужили по самые берега.

Как-то здесь прошел ливень. Он длился около суток, и Каменка превратилась в бурный густой поток. Она уносила в течение нескольких дней смытые ливнем ломти классического чернозема, и, пожалуй, не было ничего страшнее этого зрелища опустошения земли.

Заповедный лес на реке Усманке под Воронежем - последний на границе донских степей

Название воронежской речушки Каменка тоже исчезло с географической карты. И Усманка помутнела. Пойманная рыба все чаще припахивала от сточных вод химических заводов Воронежа и еще какими-то нехорошими городскими запахами.

Ломалась природа. Ломались и людские судьбы. Многие уехали в город. Бросил Лаптевку и бывший пастушонок Федя. Я его потом разыскал на пыльных подъездных путях депо "Отрожка" с увесистой сумкой слесарного инструмента.

- Федя, - сказал я, - выходит, ты изменил самому себе?

- Выходит... - смущенная улыбка тронула его губы. - Как закрыли нашу деревенскую школу, так и я убег. Скучно мне сделалось. Для кого разводить парники, цветы? И ребятишек теперь в Лаптевке - раз, два и обчелся. Только разве дачные...

Когда я рассказал обо всем этом Константину Георгиевичу (я встретил его в скверике литинститута), он опустил плечи, проговорил приглушенно:

- Может быть, это вам покажется странным, но такую концовку своего очерка я предвидел. Природу нужно не охранять, а сохранять. Как, например, вы сохраняете свой знаменитый Воронежский заповедник. Не количеством "зеленых патрулей" мы должны гордиться, а тем, сколько сбережено, приращено, выпестовано. Воспитание бережного, благоговейного отношения к природе не просто как к объекту потребления должно пронизать все наше экономическое, экологическое образование. Если каждый из нас встанет на защиту каждого родничка, деревца, если каждый душой озаботится о красочном и свежем наряде земли, то никогда никому не станет Родина чужбиной. Я все больше убеждаюсь - неприбранная земля влияет точно так же на людей, которые вынуждены жить среди ее неприбранности. И - наоборот. Надеюсь, вы уловили этот подтекст в моем "Воронежском лете"?

Конечно же, я не только уловил подтекст, но и постарался потом еще несколько раз встретиться с героем очерка Паустовского, по-серьезному потолковать: если человек зависит от природы, то и она зависит от него. Она - сделала, он ее переделывает. Но как?

Огорчение от козы Мани

Поведал мне бывший пастушонок Федя, которого на вагоноремонтном заводе за его обстоятельность, за здравое понимание вещей стали величать Федором Ивановичем, как, обосновавшись в Отрожке, купили они с женой Олей козу Маньку, как стали попеременно выводить ее на свежую травку.

Особенно разрослась мурава возле автомобильной трассы, и Федор радовался, как полнеет Манькино вымя, как все больше целебного козьего молока набирается в бидончик. Но смущало одно - Манька вместе с травой с удовольствием уминала повсюду разбросанные целлофановые пакетики, которые дурно могли отразиться на ее здоровье. Однако коза не показывала никакого виду, что целлофан ей противопоказан, и все продолжала дополнять им свое "меню".

И тут Федор Иванович впервые задумался: а каким молочком награждает их Манька после таких выпасов? Может, после всего этого делается надой не таким уж целебным?

Не погнушался Федор Иванович бутылку с Манькиным молоком в лабораторию местного рынка отнести. И просто не поверил, когда получил данные анализа: молоко содержало толику опасного яда - окиси углерода! Популярно объяснили Федору Ивановичу, что ни в коем случае нельзя выгуливать скотину у дорог - концентрация окиси углерода от автомобильных выхлопов здесь значительно выше допустимой нормы. Не действует у многих наших авто нейтрализаторы на выхлопных трубах. Да и иномарки не лучше. В основном они те, которые в странах, откуда вывезены, уже никак не проходят по экологическим требованиям.

Впитывают всю эту "химию" и придорожная трава, и деревья. В пору цветения не спешит наведать эти места медоносная пчела: с металлическим привкусом духмяный цвет. И те же вездесущие бабули - охотницы до целебного - стороной обходят эти места, особенно рядом с дорогой.

Пришлось бывшему пастушонку Феде свою козу продать - последнее трогательное напоминание из той золотой деревенской поры. А свою распевучую пастушью дудочку подарил он внучке Даше.

До самой пенсии проработал Федор Иванович Смирнов на благополучном вагоноремонтном заводе. Но все-таки не смог завод разомкнуть его с памятью о деревенских цветах, травах, колосьях, которыми был наполнен когда-то его детский мир, которые с благословения писателя Паустовского стали солнечным лучиком в его жизни.

Такая вот романтика...

Дорожный велосипед Федор Иванович приобрел, чтобы, не дожидаясь маршрутки, почаще выезжать с внучкой за город, туда, где воздух не пропах чихающими авто, где можно вольготно полежать на луговой травке, любуясь проплывающими облаками.

Поинтересовался я как-то у Федора Ивановича: не читала ли его внучка рассказ Паустовского про воронежского пастушонка Федю?

- А то нет! - просиял он. - Еще в первом классе по складам прочитала. Только, знаешь, - подавил он вздох, - попросила меня потом моя Дашутка показать ей всамделишное, некиношное стадо. То есть, свезти ее в мою бывшую деревеньку. Что ж, свез. Но не увидели мы там ни одной коровушки. Даже курочку-рябу с петушком не увидели. Совсем не интересно городским дачникам возиться со всей этой живностью.

И давненько перестал пастух свиристеть на дудочке - собирать коров на луг. Да и должности теперь нет такой - пастух...

Знал когда-то пастушонок Федя всякие травы, цветы, а теперь, сделавшись городским жителем, стал дотошно разбираться в тех продуктах, которые горожане покупают в магазине и которые все больше вызывают недоверие, - столько в них всевозможных нежелательных для здоровья искусственных добавок! И молочко зачастую уж не назовешь натуральным - порошковое. И домашней коровушку теперь не назовешь - фабричной стала.

Не надо теперь буренку выводить на луг, на берег речки: оснащен стандартно-бетонный коровник всякого рода механизмами, приспособлениями, которые и кормят, и доят ее, клеточную стоялицу. Молоко, произведенное на такой фабрике, не поставишь ни в какое сравнение с тем сладостным, сливочным, какое в годы Фединой юности приносила буренка с привольно цветущего луга.

Ушел в прошлое мир трав, растительных запахов, чистых красок, увиденный Константином Паустовским у берегов чудесной воронежской речки Усманки. Сменилась та романтика прозой жизни...

Источник: газета "Воронежская неделя" N 29 (2066), 18.07.2012г.

Источник: Газета "Коммуна"

[Последние] [Архив]