Роскошь открытого после долгого-долгого ремонта здания Воронежского театра драмы ошеломляет: стекло, серебристый металл и хрусталь светильников создают холодноватую гамму интерьеров, развешанные в коридорах изображения артистов – не обычные цветные фотографии, а стилизованные под старину портреты, удобные мягкие кресла, подвижная авансцена - все невероятно впечатляет. Невольно думаешь: какие же спектакли должны ставиться в этом помещении, чтобы ему соответствовать?
Вторая премьера в обновленном здании после платоновской «Реки Потудань» - так и хочется написать - "Укрощение строптивой" В.Шекспира, - что может быть лучше, чем пьеса величайшего драматурга? Но о название сразу спотыкаешься: оказывается, перед нами - "Приручение строптивой", а жанр обозначен как "игра в комедию Шекспира". Автор - некий Аркадий Застырец.
Признаться, я решила, что это какая-то литературная мистификация, но Интернет выдал справку, что такой автор есть, и проживает он в Екатеринбурге. "Да, - подумала я, - бывают же смельчаки!.."
Впрочем, как историку театра мне прекрасно известно, что Шекспир до середины XIX века всегда шел в переделках, так как классицисты и просветители считали его тексты слишком грубыми и вульгарными. В советские же времена, при наличии таких первоклассных переводчиков, как Т.Щепкина-Куперник, А.Радлова или Б.Пастернак, переводы отрабатывались очень тщательно. Другое дело, что при сценических постановках кое-что приходилось сокращать из-за архаичности пояснений. Но сюжеты шекспировских пьес бессмертны, он ведь и сам брал их из различных источников. Так, сюжет "Укрощения строптивой" взят из старинного английского фарса, довольно грубого и непристойного.
Застырец весьма искусно и близко к тексту (по крайней мере, к переводам) пересказывает шекспировский сюжет. Сохранен даже пролог, который обычно во всех постановках отбрасывался. В текст умело вплетаются реалии современной жизни, цитаты из хрестоматийных произведений, всем известные понятия.
Казалось бы, это должно придать постановке легкость, изящество, современную иронию, наконец. Но ничего подобного не происходит. Конструкция спектакля выглядит тяжеловесной, чему в немалой степени способствует и сценография А.Бугаевой. Три устрашающе огромных бюста (два женских, один мужской) катаются по сцене, иногда поворачиваясь тыльной стороной, где среди металлических покрытий разыгрываются некоторые сцены. Актерам в них неудобно, как в клетках. Разгадать их назначение оказалось выше моего разумения.
Спектакль начинается тяжелой, грубой сценой ссоры бомжа Жука (Сергей Буков) с хозяйкой пивной в чистом поле (Татьяна Беляева). Предмет ссоры - алкоголизм и импотенция бомжа. Что же, дело житейское…
Затем на уснувшего пьяного бомжа натыкается Лорд (Денис Кулиничев) со слугами, у которого рождается идея обставить пробуждение бомжа таким образом, чтобы он был как бы Лорд: в богатой постели, с вкусными кушаньями и тонкими винами и с Пажом Лорда, переодетым в женское платье (Владимир Летунов). А в качестве увеселения Лорд приказывает бродячим актерам разыграть перед бомжом комедию. И действие начинается.
Шекспир писал еще в эпоху дорежиссерского театра, писал на конкретных актеров труппы театра "Глобус", чьи возможности он хорошо знал, и поэтому в чтении образы его пьес кажутся недописанными, как бы недопроявленными, так как он знал, что артисты разошьют эту канву своим бисером. Оттого-то пьесы его поддаются любой трактовке.
Непритязательный фарс "Об укрощении строптивой жены" Шекспир превратил в высокую комедию, обогащенную гуманистическими идеалами эпохи Возрождения.
В спектакле же Заслуженного деятеля искусств РФ Владимира Петрова совершен обратный процесс - от высокого к низкому. Отсюда - всякие непристойные намеки, бесконечное обыгрывание названия города "Пиза" и прочие штуки, работающие на снижение. В фарсе это вполне допустимые вещи. Другой вопрос: зачем все это понадобилось режиссеру Петрову, человеку, судя по всему, тонкому, эрудированному, грамотно владеющему профессией?
Рискну высказать предположение. Петрову прекрасно известно, кто сейчас ходит в театр - люди, имеющие весьма отдаленные представления о Шекспире, Островском, Чехове, не говоря уже о драматургах рангом пониже. Люди, чей вкус безнадежно испорчен телевизионной жвачкой и низкопробными американскими фильмами. Значит, и от театра он ждет того же.
Кроме того, мне кажется, что в режиссерском арсенале Петрова присутствует такой элемент, как "провокация", - это было заметно еще в "Аресте". Он много ставил на Западе, а там провокативная режиссура в чести. Вы ждете Шекспира - получайте Застырца! В высокой комедии образы многогранны, в фарсе - однолинейны.
Молодежь, недавно принятая в театр, так и играет - выделив в образе одну основополагающую черту. Таковы Катарина (Екатерина Марсальская), Бьянка (Алевтина Чернявская), Люченцо (Евгений Баханов). Ни малейшего намека на жизнь человеческого духа, развитие образа и прочие "старомодные" понятия.
Но артисты, давно работающие в труппе и владеющие профессией, так играть, к счастью, не могут. Поэтому смотришь ли ты на Портняжку (Заслуженный артист РФ Юрий Лактионов, две реплики); на Винченцо, отца Люченцо (Заслуженный артист Воронежской области Вячеслав Бухтояров, эпизод); Гортензию (Роман Слатвинский), Грумио (Антон Тимофеев); Гремио (Народный артист РФ Валерий Потанин) и, наконец, Баптисту, отца двух дочек (Народный артист РФ Анатолий Гладнев) - ты видишь уверенное актерское мастерство в выстраивании образа, владение речью, пластикой, умелым чередованием драматических и комических элементов, а у Гладнева - еще и тонкую иронию, особенно когда ему приходится произносить хорошо знакомые реплики из чужих пьес. К примеру, "Что за комиссия, создатель, быть взрослой дочери отцом!.."
Мне скажут: "Постмодернизм, однако!" Что же, спорить не буду.
Особо надо сказать о Петруччо - Юрии Смышникове. На его долю выпала нелегкая задача: сыграть этакого сверхмужчину, воплотить, так сказать, секс-символ, под чьим напором не смогла устоять феминистка Катарина. Смышников, дай ему Бог здоровья, сейчас находится в прекрасной как творческой, так и физической форме. Никаких сомнений по поводу того, что ему удастся покорить любую женщину, у меня не возникло. Но актер сумел добиться большего: он ухитрился, демонстрируя грубую мужественность, показать и зарождение чувства, и нежность, и доброту, и широту души своего героя. Финал представления, когда он на руках уносит Катерину в долгожданную супружескую постель, был заслуженно покрыт аплодисментами.
Сцена из спектакля "Приручение строптивой".
Но пора вспомнить о нашем бомже. Ведь это для него было разыграно все представление. Шекспир как-то по ходу дела о нем забыл, никакого эпилога в пьесе нет, а может, потерялся в глубине веков. Но Застырец-то не забыл! Бомж рыдает от умиления в объятиях своей хозяйки и клянется, что больше никогда спиртного в рот не возьмет. И это - не пустая фраза.
Играя с мифами советского театра, где было достаточное количество великолепных шекспировских спектаклей, режиссер высмеивает здесь устойчивый миф об облагораживающем воздействии театра на человеческую натуру.
Смеяться-то можно... А вот что взамен? Воздействие на первобытные инстинкты? Назад, в пещеры? Невесело как-то получается...
Людмила РОМАНОВА,
театровед
Источник: газета "Коммуна" N94 (25922), 30.06.2012г.
Источник: Газета "Коммуна"
[Последние]
[Архив]
© Информсвязь, 2012
