Память двадцатилетней давности до сих пор жива, и когда вспоминаю последний сентябрьский день 1993 года, липкий озноб безысходности вновь наполняет душу
Волею судьбы я оказался в эпицентре многомесячного противостояния исполнительной и законодательной власти российского государства. И те сутки, что провел вокруг окруженного со всех сторон Дома Советов, заставили по-другому воспринять жизнь. Убедился, что люди, сумевшие однажды захватить власть, ни за что на свете не отдадут ее, и не задумаются даже, если для этого придется положить тысячи жизней. Я увидел тупую силу военщины, которая, прикрываясь словами о присяге, готова, не рассуждая, выполнить любой преступный приказ командования. Оказавшись на волоске от гибели, поначалу даже не понял этого, и только спустя несколько часов осознал последствия собственного безрассудства, и тогда пришел страх. Весь тот день практически беспрерывно сеял мелкий дождь, но промокшая одежда не охлаждала взаимную ненависть двух сторон, а лишь увеличивала ее. Воочию ощутил гнев десятков тысяч бедных людей, сплоченных одной идеей и стоящих плечом к плечу, и равнодушие других десятков тысяч, которые в те часы, когда под снарядами танковых орудий гибли люди, сидели в ресторанах, гуляли по дорогим бутикам или, разинув рты, наблюдали за кровавым спектаклем.
Борис Ваулин
Поезд из Воронежа прибыл в Москву около семи утра. Сразу «нырнул» в метро и через полчаса уже выходил со станции "Баррикадная".
Чем ближе подходил к Дому Советов, тем все больше возникало тревожное чувство. Быть может, причиной тому было хмурое утро, мелкий дождь и неулыбчиво-напряженные лица москвичей. Несмотря на ранний час в направлении Краснопресненской набережной вместе со мной двигались десятки людей.
Вот сейчас будет улица Рочдельская, так что я у цели.
Неожиданно впереди завиднелась огромная человеческая масса, стоящая на месте. Пробрался сквозь толпу и увидел шеренгу омоновцев в касках, плащ-палатках, с короткоствольными автоматами на груди. За их спинами виднелись офицеры милиции, в 4-5 метрах от них почти вплотную стояли оранжевые автополивочные цистерны и водометные машины, а еще дальше – бронетранспортеры. Проход к Дому Советов был плотно перекрыт.
В толпе объяснили, что ночью путь был свободен, но под утро стали подгонять машины и выстраивать их заградительной стеной. Потом прибыл ОМОН, и в пять утра проход к парламенту был закрыт.
О возможности подобной ситуации я не мог и предположить. Потолкался в толпе, не зная, что предпринять. Но потом возникла мысль: в многокилометровом заградительном рубеже найдется какая-нибудь щель, в которую можно просочиться.
Пошел вдоль улицы и постепенно стал сворачивать в какие-то мелкие краснопресненские переулки, тупички, глухие дворики. Нет, все напрасно: все тропинки, ведущие к площади перед ДС, были под контролем милиции. Два-три раза, когда казалось, что я нашел щель между какими-то строениями, меня останавливали грубые окрики: "Эй, парень, ты куда лезешь? Поворачивай назад!". Не спорил, молча отходил в сторону, но продолжал упорно двигаться по кольцу, ориентируясь на громаду белого здания с развивающимся флагом.
В конце концов дошел до набережной. Здесь, на открытом пространстве, народу почти не было, но омоновцы тоже стояли, хотя не так плотно, как у сквера. Подошел к одному из них, попросил позвать офицера. Сержант пробуравил меня взглядом, но офицера позвал. Объяснил майору, что приехал из Воронежа, чтобы принять участие в работе десятого Чрезвычайного внеочередного съезда народных депутатов. Удостоверение у меня есть, могу предъявить. Либо мой сугубо мирный провинциальный вид вызвал у майора доверие, либо по другой причине, но ответил он вежливо и даже на "вы":
- Здесь скоро такой "съезд" начнется, что дай Бог в живых остаться. Так что уезжайте поскорее назад в свой Воронеж. Подобру вам советую.
Повернулся и пошел прочь.
Побрел и я назад к скверу, к толпе москвичей и приезжих людей. Под холодным моросящим дождем дошагал до знакомого места. Народу здесь стало еще больше. Собирались группами, обсуждали события последних дней и часов, рассказывали друг другу о своей нищенской жизни, слали проклятья Ельцину и его окружению, пытались заговаривать с солдатами, стоящими в оцеплении. Они молча слушали, косились на офицеров, проходящих мимо, и в диалоги не вступали.
Время от времени из оцепленной территории выходили мужчины и женщины. Они были либо техническим персоналом Дома Советов, либо ополченцами, пришедшими несколько дней назад на его защиту. Выходившие рассказывали, что у осажденных заканчиваются продукты, вода и свет отключены, связь не работает. Вокруг здания - баррикады, возле них сложены булыжники, колья, арматура.
Через милицейский кордон к зданию никого не пропускают, даже "скорую помощь". Вооружение у защитников есть, но оно никому не выдается. С пистолетами ходят только офицеры армии и милиции, перешедшие на сторону депутатов.
Среди осажденных есть и трое священнослужителей, которые днем организуют крестные ходы вокруг здания.
Вокруг милицейских кордонов, стоящих плотным кольцом, непрерывно двигались во всех направлениях сотни и тысячи намокших людей. Мужчины и женщины, крепкие парни с армейской выправкой и худенькие подростки с горящими глазами, лица славянской, среднеазиатской и кавказской национальностей. У каждого свое выражение лица - у кого-то спокойное и сдержанное, но у большинства яростное, сверх всякой меры наполненное гневом и злостью.
Многие оскорбляли стоящих в шеренге омоновцев, те не отвечали, лишь желваки ходили на скулах. По солдатским каскам скатывались дождевые струйки, плащ-палатки были уже мокрые, но люди в погонах терпели, хотя видно было, что в них тоже клокочет ярость, и они едва сдерживают себя.
Через каждые 30-40 минут громкоговорители, стоящие на машинах, начинали уговаривать людей разойтись по домам и не нарушать общественный порядок. Эти просьбы вызывали лишь негодование и насмешки толпы.
- Для чего вы перекрыли проходы к площади? - кричали люди милицейским чинам. - Кто вам дал такое право?
- Это сделано для охраны порядка, таков приказ, - слышалось в ответ.
- Чей приказ, почему вы нарушаете законы? - громко кричала толпа.
На кабину поливальной машины забрался какой-то парень и начал снимать на кинокамеру все происходящее. Кто он - телеоператор, оперативник КГБ, провокатор? Через минуту в снимающего полетел камень, ударил его в грудь, и парень исчез за милицейскими спинами. Голод, влажная от дождя одежда, полная неопределенность дальнейшего стали вызывать у меня раздражение.
Неожиданно заметил народного депутата СССР Виктора Алксниса. Встречался с ним, когда летом 1993 года он приезжал в Воронеж, хотел выступить перед депутатами облсовета, но представители демократических партий решили не допускать его в зал. Все, кто хотел его послушать, собрались в скверике возле здания Администрации области.
Сейчас на лацкане черного пальто Алксниса был депутатский значок, на голове фуражка, руки в карманах. Он стоял среди крепких высоких парней и что-то им говорил. Я подошел поближе. "Вечером пойдем в прорыв", - донеслось до меня. (Уже потом из московских газет узнаю, что около 6 вечера накопившаяся на одном из участков заграждения толпа молодых людей вдруг разом бросилась на оцепление, смяла его и прорвалась к защитникам парламента).
Но самого Виктора среди них не было, потому что за два часа до этого на людей, стоящих возле памятника Героям революции 1905 года, напал отряд омоновцев. Видимо, у милиционеров не выдержали нервы, и они бросились с резиновыми дубинками на женщин, стариков, подростков.
Если попадались мужчины, то их заваливали на землю и пинали ногами. Алкснису пробили голову и сломали правую руку. Когда вал озверевших спецназовцев откатился в сторону, лежавшего без сознания депутата подняли какие-то женщины и отвезли в институт Склифосовского.
Около двух часов дня пришла весть, что власть разрешила пропустить к осажденным знаменитого спортсмена, а теперь писателя Юрия Власова, известного художника Александра Шилова и группу депутатов во главе со Светланой Горячевой. Смелая женщина шла впереди с мегафоном и кричала милиционерам: "Пропустите народных депутатов!"
Ненависть висела в воздухе. Зная характер Руцкого и Хасбулатова (у обоих брал в свое время интервью, у Руцкого даже дважды и к тому же провел с ним пару дней), я был уверен, что добровольно они не сдадутся. От Ельцина тем более бесполезно ждать благоразумия. Значит, в ближайшее время произойдет взрыв.
Решил посмотреть, как живет город в преддверии гражданской войны. Центр Москвы жил своей фривольной столичной жизнью. Москвичи улыбались, сидели в кафе, пили вино, молодежь целовалась, нищие просили милостыню, в подземном переходе гармонист наяривал на гармошке и пел веселые частушки. Никому не было дела до того, что в паре километров отсюда лицом к лицу сошлись в смертельной схватке граждане одной страны, и до первой крови недалеко.
Около восьми вечера вновь вернулся в эпицентр главного события. Шел от станции метро "Баррикадная" и мимо промчалась "скорая". Потом узнал, что она увезла парня, который забрался в кабину автоцистерны и хотел направить машину на омоновцев. Его вытащили из кабины и забили до полусмерти, при этом едва остановили майора, который пытался пристрелить бунтовщика. Через два дня, когда начнется штурм ДС, на этом месте расстреляли трех защитников парламента.
Я опять походил мимо строя милиционеров, соображая, что можно сделать в такой ситуации. Рядом оказалась какая-то замызганная женщина с испитым лицом в рваной куртке. Она встала перед строем и на чем свет начала материть Ельцина. Офицеры, стоящие поодаль, молчали, но видно было, какой яростью наливаются их лица. И здесь я не нашел ничего лучшего, как подойти к сержанту, который показался мне более спокойным, чем остальные, показать ему редакционное удостоверение и сказать, что мне нужно пройти в парламент для организации репортажа.
Мужику было около тридцати лет, по его широкому лицу стекали капли дождя, из-под каски виднелись слипшиеся волосы, и едва он открыл рот, как на меня пахнуло густым перегаром. Он несколько секунд молча смотрел на меня, как будто переваривал услышанное, потом поправил автомат на груди и вдруг мгновенно передернул затвор, вгоняя патрон в ствол:
- Репортаж, говоришь… - белесые глаза его подернулись ненавистью. - Вали отсюда, сука, пока я тебя насквозь не продырявил!.. - услышал я хриплый голос. И черный зрачок автоматного дула уперся мне в грудь.
Не делая резких движений, отступил на шаг от возбужденного человека, медленно опустил в карман удостоверение, повернулся и пошел прочь.
В тот момент я не испугался. Осмысление происшедшего пришло позже, когда стал понимать, чем могла закончиться моя глупость.
С 1 октября ощущение неминуемой беды нарастало с каждым часом. Весь мир наблюдал за агонией законодательной власти в России. Но кровавый финал еще можно было предотвратить.
2 октября газета "Советская Россия" опубликовала обращение к Патриарху Алексию известных деятелей культуры, народных артистов СССР и РФ Игоря Горбачева, Татьяны Дорониной, Сергея Бондарчука, Станислава Говорухина, Людмилы Зайцевой, Михаила Ножкина, писателей Валентина Распутина, Владимира Крупина, композитора Георгия Свиридова и других. Патриоты призывали главу Православной церкви силой слова осудить беззаконие и расправу над безоружными людьми, отозвать благословение, которое он дал Ельцину в храме Христовом на глазах десятков миллионов жителей России. Церковный иерарх не откликнулся на крик о помощи.
Многие светочи-интеллигенты забились в свои подмосковные дачи или сидели в квартирах, отключив телефоны. Ждали, чья возьмет. А кое-кто даже приветствовал все происходящее. Мной любимая когда-то Лия Ахеджакова просто бесновалась перед телекамерой: "Борис Николаевич, да убейте же вы эту гадину, засевшую в "Белом доме".
4 октября в 7 утра начался финал кровавой драмы. Десяток бронетранспортеров выскочили на набережную и открыли пулеметный огонь по зданию. "Белый дом" молчал, его защитники понимали, что автоматы бессильны против брони. Около 9 утра подошли танки элитной Кантемировской дивизии и ударили из орудий по верхним этажам.
На телеэкране было видно, как тяжелые бронированные машины, слегка покачиваясь после каждого выстрела, неторопливо перестраивались, занимая наиболее выгодную позицию. Выжидали минуту-другую -и вновь били боевыми снарядами, расстреливая парламент страны, прицельно убивали людей, которые ничем не могли им ответить. Черный дым и огонь стали вырываться из окон, и нарядное белое здание становилось черно-траурным. Собственно, это и был траур по закону, честности и справедливости.
...В мировой истории ХХ века есть три примера драмы парламентов, которые стоят в одном ряду с самыми подлыми событиями мировой истории.
В феврале 1933 года по тайному приказу Гитлера нацисты подожгли Рейхстаг, и это позволило установить в Германии фашистскую диктатуру. В сентябре 1973 года чилийская военная хунта, возглавляемая министром обороны Пиночетом, разбомбила парламент и дворец президента Чили и убила Сальвадора Альенде.
Чем действия приспешников Бориса Ельцина отличаются от зверств хунты Пиночета? Чилийская военщина согнала тысячи арестованных на стадион Сантьяго и творила дикие издевательства над заключенными. Всемирно известному певцу-гитаристу отрубили пальцы рук. Женщин раздевали догола и напускали на них кобелей-овчарок.
По приказу кремлевских демократов защитников "Белого дома" тоже согнали на московский стадион "Красная Пресня". Вот свидетельства заместителя председателя Госдумы второго созыва Светланы Горячевой, опубликованные "Правдой": "Со мной, безоружной женщиной-депутатом, мерились силами вооруженные автоматами и спецсредствами омоновцы, меня держали 13 суток за колючей проволокой без воды, тепла и хлеба. Я имела возможность лично на себе ощутить "конституционность и гуманность" указов Президента".
Ельцинские держиморды не допускали снисхождений, и об этом рассказывает депутат Госдумы второго созыва Ольга Беклемищева: "Членов Верховного Совета, бывших в "Белом доме", после капитуляции прогнали сквозь строй милиции, потом загнали во дворы подальше от телекамер и стали избивать дубинками. Били по голове, по почкам, ломали ребра. Секретарю Конституционной комиссии Олегу Румянцеву прижигали лицо сигаретой".
В те дни воронежцы выходили на улицы города, требуя отставки Президента Ельцина. Фото из архива "Коммуны
Удивительный у нас в стране народ. Сколько зла принес России Борис Ельцин, а мы все забыли и простили. Забыли, как в 1991 году он разорвал Советский Союз на части, чтобы самому управлять Россией, как в 1992-м вместе с Гайдаром и Чубайсом превратил половину россиян в нищих людей, в 1993-м - расстрелял парламент и потом наградил танкистов орденами и медалями, в 1994-м - развязал многолетнюю кровавую бойню на Северном Кавказе, в 1996-м - наглостью и обманом сумел вновь забраться в президентское кресло, в 1999-м - предал Югославию, которую тут же растерзал на части и утопил в крови международный империализм.
Своим беспробудным пьянством он позорил великую страну перед всем миром, но большинство "дорогих россиян" равнодушно молчали и лишь иногда тихо шушукались на кухнях. Ни митингов, ни манифестаций, ни открытых писем в газеты от деятелей науки, культуры, медицины. Все прикрывали стыд фиговыми листочками и ждали, "куда кривая дальше повезет".
Больше того, власть открывает памятник ЕБН в городе Екатеринбурге, называет Национальную библиотеку его именем - и опять ни звука.
Замечательный писатель Бруно Ясенский сказал удивительно точные слова: "Не бойся врагов - в худшем случае, они могут тебя убить. Не бойся друзей - в худшем случае ,они могут тебя предать. Бойся равнодушных - они не убивают и не предают, но только с их молчаливого согласия на Земле существуют предательство и убийство".
Нам бы помнить эти слова!
Источник: газета "Коммуна" N 147 (26169), 05.10.2013г.
Чтобы оставить комментарий, необходимо войти или зарегистрироваться.
Источник: Газета "Коммуна"
[Последние]
[Архив]
© Информсвязь, 2013