|
22.05.13
Губернские истории. Борисоглебские были
Разное помнят борисоглебские дома и улицы. Фото Михаила Вязового
Виктор ЕЛИСЕЕВ, краевед
Тягался с самим губернатором
В 1795 году городничим в уездном Борисоглебске был некто Флячко-Карпинский. Был он порядочным и честным чиновником. В это время во главе Тамбовской губернии стоял Неклюдов. Он покровительствовал в Борисоглебске содержателю питейных сборов Котельникову. Последний наживал огромный барыш, и кое-что оседало в кармане губернатора (позднее его отдадут под суд Сената). Не выдержав нападок, городничий направил Нелюдову письмо, где писал: «Александр Македонский, Ваше Превосходительство, всегда челобитников одним ухом слушал, оставляя другое для ответчиков, но вы пожертвовали обоими для государственного вора Котельникова и тем самым нарушили свой долг оберегателя казенных интересов. Счастье Вашего Превосходительства и мое, что я не труслив, иначе в угоду Вашу публично совершалось бы корчемство и интересу казенному наносился бы ущерб. Сию истину примите, Ваше Превосходительство, благосклонно, тем паче, когда имею честь напомнить вам об Императорском указе, данном генерал-прокурору Самойлову 1794 года августа 22 дня. Если же моя неробкость не нравится вам, и вы потребуете от меня, чтобы я был слепым, немым, глухим и в должности ничего не действующим, то извините, что меня одолел страх перед законом. На случай же Вашего Превосходительства гонений буду утешаться словами одного философа: хотящему быть добрым человеком надобно иметь или гораздо верных друзей или же великих неприятелей. Соблюду и Эпиктово о терпении нравоучение, заключенное в сих двух словах: сноси и воздержись, я снесу и воздержусь - дондеже предан буду уголовному суду, в котором и надеюсь оправдаться. Один из премудрых сказал: тот человек несовершен, кто наперед видеть не умеет. И я, по силе понятия моего, со дня прибытия Вашего Превосходительства занявшись примечанием разных обстоятельств, положил за необходимость иметь кроме полицейской собственную архиву. Оная в критическое время совершенно мне поможет избавиться от притеснений вашей распутной канцелярии». После этого письма и начавшихся очередных преследований со стороны губернатора Флячко-Карпинский был вынужден подать в отставку. Его даже отдали под суд уголовной палаты и Тайной экспедиции. Немало ему пришлось изведать огорчений, сидеть в тюрьме. И в 1804 году восторжествовала справедливость. По указу императора Александра Первого борцу с несправедливостью была назначена пенсия в триста рублей и ее выплачивали бывшему борисоглебскому городничему со дня его отставки.
Чиновник-правдолюб
В тридцатых годах XIX столетия в уездном Борисоглебске жил некий чиновник Казанский. Он постоянно утверждал, что повсюду отсутствует правда, и особенно в чиновничьем мире, который был падок на подношения и мзду. В это время в Борисоглебске местный питейный откуп открыл множество кабаков в неположенных местах и постепенно начал разорять крестьянство и горожан. Водку раздавали даже в долг и вскоре откупу задолжали огромнейшую сумму - около тысячи рублей. Уездные власти смотрели на все это как на обыденное дело. Многие из чиновников были подкуплены. Чтобы взыскать задолженность, избы многих крестьян и горожан ломали, отнимали разные пожитки и скарб. Казанский, видя все это, стал жаловаться тамбовскому губернатору, тогдашнему шефу жандармов А.Х.Бенкендорфу. Написал он письмо и императрице, жене Николая Первого. В нем он писал: "Августейшая монархиня, всемилостивейшая государыня! Вот уже четыре месяца, как я просил местное начальство взойти в исследование злоупотреблений борисоглебского откупа, от коего казенные крестьяне пришли в крайнее разорение. Однако, не видя никакого распоряжения, я нашел себя вынужденным отнестись к графу Бенкендорфу, но и здесь успел не более. Я хотел просить августейшего супруга вашего, нашего всемилостивейшего государя Николая Павловича, но известен будучи о милостях, кои он изливает на его сиятельство, я не осмелился повергнуть просьбу мою к стопам его. Осмеливаюсь умолять вас, яко мать благоутробную и нелицеприятную: воззрите благосердным оком на угнетенный народ свой, гибнущий от злоупотребления власти сильных вельмож, которые не только не хотят открыть существующее зло, но сверх того сами более или менее увеличивают оное и, забыв долг присяги и христианства, похищают казну вашего величества. Для объяснения же подробно существующего зла желаю быть пред лицом вашего императорского величества". Такими жалобами на "высочайшее имя" он нажил себе множество врагов. Однажды даже "неизвестные люди" схватили его, положили в телегу и привезли в один из загородных кабаков. Затем кабак заперли и с угрозами стали требовать от Казанского, чтобы он отказался строчить "доносы" и сделал "письменное показание о благоприятности винного откупа". Потом его лишили места на службе. И на этом преследование честного чиновника не закончилось. Вскоре его арестовала полиция и "томила голодом и жаждой". Правда восторжествовала лишь в 1841 году.
И грабили, и обирали крестьян…
В 1919 году по тогдашнему Борисоглебскому уезду стали распространяться слухи, что по селениям вскоре специальные реквизиционные отряды начнут изымать излишки хлеба. Лето 1918 года выдалось урожайным. Крестьяне не только запасались хлебом, но и вели успешную меновую торговлю с мешочниками. В некоторых селениях усиленно гнали самогон, ибо водка в продаже отсутствовала. Вскоре слухи подтвердились. В апреле со станции Обловка в волостное село Подгорное нагрянул отряд в пятьдесят человек. Разделившись на партии по пять-шесть человек, они начали обход крестьянских изб. Внимательно осматривали хлев, амбары. Крестьяне ждали этих поборов и приготовились к приходу продотряда, закопали и спрятали хлеб. Пострадали от них более зажиточные крестьяне. Продотрядники увезли в Борисоглебск и на станцию Обловка несколько возов с хлебом. Борисоглебский уезд неоднократно входил в состав прифронтовой полосы. Крестьянам Подгоренской волости приходилось ежедневно и во всякое время суток давать по двадцать и более подвод бесплатно. Заставляли их доставлять грузы, войска на своих лошадях и на своем корме. А до уездного Борисоглебска было неблизко – около семидесяти верст. Особенно обременительным и разорительным для крестьян была доставка разных воинских чинов, их снаряжения и продовольствия, причем последнее часто бралось у самих крестьян. После этих воинских чинов часто прибывали разные инструкторы и ревизоры, "большею частью зеленая молодежь, часто плохо грамотная и невежественная, не знающая совсем того дела, по которому приехала, но очень самолюбивая, нахальная, самоуверенная и решительная, сильная своей безответственностью, как члены большевистской партии...". Всю эту ораву нужно было не только "отвезти куда-нибудь, самое близкое верст за десять...", но и накормить. Всякие приезжавшие инструкторы и ревизоры норовили и еще что-нибудь получить. Кто-то не гребовал коровьим маслом, другие брали просо, подсолнечник. По сути, они и приезжали для этого, чтобы поживиться за счет крестьян. Каждый день из Борисоглебска по телефонограмме предписывалось послать в город два воза ржаной соломы или воз сена. В крайнем случае довольствовались двумя мерами овса или несколькими пудами проса. От всех этих поборов и тяжелой бесплатной подводной повинности "волость воем выла". А потом "еще больше завыла", когда был объявлен дополнительный сбор ржи в соответствии с посевной площадью каждого двора.
Закрыли мельницы
А.Л.Окнинский - чиновник из Петрограда, в 1918 году, спасаясь от голода, вместе с семьей приехал в Борисоглебский уезд губернии. Устроился на работу делопроизводителем в одном из волостных Советов. В 1920 году он благополучно эмигрирует в Латвию, и здесь по горячим следам написал свои воспоминания "Два года среди крестьян. Виденное, слышанное, пережитое в Тамбовской губернии с ноября 1918 года до ноября 1920 года". Обосновался будущий белоэмигрант в Подгоренской волости. Была она небольшой по площади и состояла из волостного Подгорного, где проживало около 3500 крестьян и располагалось селение в двух с половиной верстах от станции Обловка. В состав волости входили деревня Чуевская-Подгорная, где жило четыреста человек, Второе Верхнее-Чуевское с 3 тысячами селян, села Моисеево, Средняя Яруга и Чуевская Алабушка. Как делопроизводитель Окнинский приметил, что в волостном селе было три ветряных мельницы (ветрянки) для размола ржи и три мельницы с лошадиной тягой. На первых двух мололи просо, на третьей - подсолнух для выработки масла. Все мельницы работали до осени 1919 года. Большевики издали декрет о сдаче хлебных остатков зерном, запретили перерабатывать в селах на мельницах просто в муку для печения блинцов и бить подсолнечное масло. В села были присланы так называемые мельничные надзиратели. Один из них прибыл в Подгорное и повелел закрыть мельницы. В первую очередь он закрыл две на лошадиной тяге, а затем очередь дошла и до ветряков. Правда, закрыв три последние чисто из официальных требований, он, тем не менее, разрешил частным образом работу на них по ночам. По-видимому, посланец понимал, что такие запреты могут вызвать недовольство селян. Владельцы мельниц сумели "отблагодарить" надзирателя. Добился открытия ветряка и один мельник, дав хорошую мзду советскому чиновнику. Несмотря на солидные растраты по подкупу надзирателя, мельники не остались в накладе. В село вскоре начался прилив так называемых мешочников, отвозивших в голодающую Москву пшено, муку и подсолнечное масло, меняя их на мануфактуру, драгоценности. Так что мельники ничего не потеряли, подкупив надзирателя. Они, наоборот, обогатились от такого притока мешочников. Их дела пошли в гору.
Такие смешные цены
Конечно, в начале девятнадцатого столетия уездный Борисоглебск в чистоте улиц не блистал. Но одно радовало - дешевые цены. Так, фунт хорошей говядины стоил 3,5 копейки. Чтобы укупить четверть ржи (хлеб в основном пекли из муки этого зернового злака), надо было уплатить 2 рубля 75 копеек. А вот четверть гречихи, о ценах на которую совсем недавно велись целые дискуссии, стоила два рубля. Можно было в уездном городке фунт печеного хлеба купить всего за... одну копейку. В 1804 году любители-гурманы могли полакомиться свежими осетриной, икрой. Так, фунт осетрины борисоглебскому обывателю обходился в тринадцать копеек. Фунт паюсной икры можно было купить за двадцать копеек, а фунт зернистой икры стоил чуть дешевле. Всего без малого тринадцать копеек. Тамбовщина, куда и относился уездный Борисоглебск, всегда славилась своим медом и воском. Так, фунт меда в городе стоил тоже совсем недорого - всего пятнадцать копеек. Жилища в сельской местности отапливались соломой. Горожане топили свои печи дровами. И здесь тоже не было особых затруднений с топливом. На Борисоглебском рынке всегда можно было договориться с торговцем дров. Стоили они очень дешево. За пять копеек можно было купить приличный воз хороших дров. Но не следует забывать, что тогдашние российские деньги, в том числе даже алтын и копейка, чего-то стоили. Слова "обвал", "девальвация", "падение курса" наши прадеды не знали.
Источник: газета "Воронежская неделя" N 21 (2110), 22.05.2013г.
Чтобы оставить комментарий, необходимо войти или зарегистрироваться.
Источник: Газета "Коммуна"
[Последние]
[Архив]
© Информсвязь, 2013
|