Наталья Моловцева
...Так жизнь и идет: встань в четыре, убери за скотиной, накорми, напои, подои. Съезди на базар, продай мясо… Грядки для нее после всего этого – уже почти что не работа, а удовольствие. Дышишь свежестью зелени, видишь, как лучок да морковка из земли лезут-стараются. Правда, к этому времени, ко второй половине дня, начинают болеть ноги. И если начинает прополку Люба, как все бабы, - кормой кверху, то продолжает так: становится прямо на колени, да и продвигается вперед, с корнем вырывая осот, лебеду, молочай. А когда и на коленях становится невмоготу - бросает на землю старенькую безрукавку, да и падает на землю между грядок, лицом вверх, чтобы передохнуть. Глядит на застывшие в знойном мареве облака, каждый раз удивляясь тому, как быстро они меняют свои очертания.
Вот только над тобой было гигантское лицо молодого мужчины, но за какие-то немногие минуты оно успело постареть, а потом и вовсе распалось. Зато на его месте возникло чудное видение - женская головка в шляпке. В шляпке, которых Люба сроду не носила. Тем интересней: шляпка, оказывается, женщину здорово украшает. Но вот и шляпка стала вытягиваться, утончаться, менять очертания... Господи, уж не царевна ли лебедь теперь по небу плывет?..
Хорошо... Хорошо в такую вот минутку, когда никуда не надо торопиться. Лежи себе, думай про все сразу... Вспомни, например, свою свадьбу. Да что свадьбу, свадьба - дело обычное, заранее во всех своих главных моментах распланированное. А вот до свадьбы...
Жила Люба в своей Рожновке и ни о каких романтических (так теперь молодежь говорит) встречах думать не думала - некогда было. Отец пил, сестренки и братишки младше ее - кто матери помогать будет? Она, Люба. Она и помогала - и по дому, и со скотиной. Походы в райцентр за покупками были для нее как сейчас прополка - одно удовольствие. Иди да гляди вокруг, сорви попутно полевой цветочек, удивись его невычурной, но греющей душу красоте...
Вот так шла она однажды и шла; пять километров - не расстояние, но уж больно сумка тяжелой на этот раз оказалась. И потому она обрадовалась, когда рядом остановилась машина. «Садись, подвезу», - говорит водитель. Она и села, чего не сесть? Шофер оказался молодой, но все же ее постарше и такой... такой... Как артист Джигарханян в молодости: роста невысокого, кости некрупной, а мужского обаяния - через край. И глаза - умные и смешливые сразу.
Спрашивает: "Как зовут?" - "Ну, Люба..." - "А я Вовка". Люба засмеялась: поняла уже, что не водитель он этой машины, а наоборот, из тех, кого возят. Ради баловства за руль сел, или настоящий шофер заболел. Так потом и оказалось: председатель соседнего колхоза он - Вовка, Владимир Константинович...
В общем, пока ехали, Люба голову потеряла. И так-то в ней было не больно много, в ее голове, а тут совсем опустела. Одни только глаза его да голос - такой уж приятный, смешинками начиненный... Про остальное она от самого мужа знает.
Когда Вовка убедился, что обид держать она не умеет (все обиды входят в нее, как нож в воду - вынул, и вода снова сомкнулась, и уже не помнит его, ножа), так вот, когда Вовка убедился, что обидам она не разрешает задерживаться ни в голове, ни в сердце, рассказал, как все было.
... Когда он заявил матери, что собирается жениться на ней, Любе, будущая ее свекровь заявила, сурово поджав и без того тонкие губы:
- Да уж догадывалась... Но не одобряю. Девка-то без образования.
Вовка помолчал. Потом поглядел на потолок, на стены. В стол. И - так же немногословно:
- Женюсь, мам. Ты уж как хочешь, а я женюсь.
- Не о такой жене для тебя я мечтала, - скажет еще свекровь, понимая, что все слова бесполезны: раз сын решил, значит, так оно и будет.
Но на свадьбе Люба все же сидела ни жива ни мертва: ну, как все как-нибудь не так еще повернется? Мало ли... Это она голову потеряла, а он? Мог ведь и вправду с высшим образованием выбрать, а не ее, Любу, у которой всех достоинств - телом крепка. Так сейчас в моде как раз-то совсем другие - бестелесные... 44Но все шло своим путем: гости кричали "горько", пели и плясали... Свекровушка глядела на нее не сказать что ласково, но задумчиво. И вдруг, улучив момент, к ней подсела. И вышел у них откровенный разговор. Свекровь сказала так:
- Я ведь тоже без высшего образования. А у мужа таких образований аж два. Но с собой поделать ничего не могу. Мы с ним как живем: ложится он рядом, а во мне ни одна жилочка не дрогнет. Бревно и бревно привалилось... Пусть у вас по-другому будет - за это и выпью.
Люба сначала опешила. Потом застеснялась...
Она стеснялась этого долго. Стыдно сказать: когда Вовка ложится рядом, в ней все петь начинает. Все начинает петь! Но она виду не подает, прячет глаза под одеяло. И дожидается, когда Вовка положит на нее руку. Прямо на грудь. И тогда все тело вмиг становится легким, как облачко... Так было в молодости. Так было после того, как двух детей родила. Так и сейчас. Кладет Вовка руку на грудь, и она сразу и на земле, и на небе... А уж в самый сладкий момент, в самый-самый, происходит что-то совсем непонятное: Люба чувствует, что стала равна Вселенной... Как это возможно, чтобы обычный человек сравнялся с необъятной Вселенной? Да откуда ей про это знать, Любке без образования? Она только именно что чувствует: Вселенная и она - одно и то же. У Вселенной и у нее - одни жилочки, одна кровь. Одна душа... И причина такому ее необыкновенному чувству - он, муж... Колхоз был для Вовки всей его жизнью.
Вставал он так же, как и она, в четыре, съедал два куска мяса с картошкой и ехал в поле, на фермы ("Ты думаешь, чего я на тебе женился? Знал, что мясом с утра накормишь..."). Домой возвращался затемно. Люба одна управлялась и с хозяйством, и с детьми, а образованный муж крутился на колхозной работе, как белка в колесе, и почитал это за счастье. Люба его работу уважала: она что только по дому да возле дома, а у него забот полон рот... И вдруг в одном из высоких кабинетов прозвучала команда: колхоз - банкротить.
Три дня Вовка ходил, как током ударенный. То ли будет жить, то ли нет... Через три дня в том же высоком кабинете он заявил:
- Я в этом участвовать не буду. Это уж - без меня.
Без тебя так без тебя. Не будешь? Ну и сиди дома, - примерно так разъяснили Вовке его дальнейшую жизнь.
Люба сдуру обрадовалась: теперь у нее помощник будет! Дети выросли, к городу прибились, так что - в самый раз... Но помощник приходить на помощь не торопился. Люба, как всегда, вставала в четыре и шла к скотине: убирала, кормила, доила... Часа через два подходила к кровати: помощник лежал, как поверженный воин - раскинув руки и ноги, в лице - отрешенность, и только из горла - то ли хрип, то ли всхлип, то ли стон... Солнце уж высоко стояло, когда он разлеплял глаза: "Люб, рассолу". - "Вов, может, хватит?" - "Горит, Люб. Вот тут горит..." И прикладывал руку к груди. "Ну, так не водкой же заливать. Водкой-то этот пожар не потушишь".
Поставив у кровати рассол, уходила в огород; приходила, а он опять - как поверженный воин.
Однажды она легла рядом и лежала до тех пор, пока он не очнулся.
- Люб, ты чего?
-А ничего. Или встаем вместе, или пусть вся скотина с голоду передохнет.
- Ну, Люб... Дай рассолу...
Долго пил. Долго молчал. Потом повернулся к ней и положил руку на грудь...
И живут они теперь так: если Вовка утром встает - идут на скотный двор вместе. Если не встает - идет она одна. Скотине не скажешь: хозяин нынче не в форме. Скотину надо обихаживать каждый день. Ноги в такие дни болят сильнее обычного, ну так куда деваться... Зато как рада Люба, когда в дом наезжают гости! Сидеть за столом - это тебе не навоз в узенькое окошко кидать. К опальному Вовке, Владимиру Константиновичу, кто только не приезжает. Но чаще всего - прежние друзья-товарищи.
Стол Люба накрывает быстро, поскольку готовит его по одному и тому же сценарию: яичница-глазунья, красная рыба в кляре, сыры-колбасы. Под маринованные синенькие да соленые грибочки все это идет за милую душу, тем паче что запивается домашними наливками и настойками на терне, сливе, вишне, смородине. На боярышнике - это, считай, уже лечебный напиток.
Мужики выпивают, закусывают, изливают Вовке душу. "Сверху, как всегда, прессуют. Местных инвесторы выживают. Мать-перемать... извини, Люб"...
Люба слушает, особо в разговор не встревая. Ну, чего она, Любка без образования, может подсказать тертым-перетертым мужикам? Хотя иногда ее подмывает обронить: мужики, ну а где же вы были раньше-то, пока можно было упереться рогом? Вовка-то вон уперся. А если бы вы все?..
Фото Михаила Квасова
А недавно... недавно в их доме оказался вдруг гость из области, как выяснилось, самый настоящий писатель. По годам он был им с мужем ровесник, но в селе никогда не жил, и потому сначала обстоятельно беседовал с хозяином, а потом переключился на нее, Любу. Так и закидал вопросами: а вот смогла бы она жить в городе? И неужто сельская глушь совсем ей не надоела? И сельская работа - это же с утра до ночи, без всяких тебе выходных... Больше всего его удивил рассказ о том, как она быка резала.
- Что - сама? - не верил писатель.
- Ну, а чего же... раз надо...
- Но ведь - бык! Громадное животное! Курицу - это я еще понимаю.
- Так курицу тяжелее, - втолковывала ему Люба. - Ты ее, заразу, сначала поймай - набегаешься до упаду. А этот великан, как накинешь ему петлю на шею, сам ложится на землю. Только глядит... ох, как глядит!
Но и писатель уже смотрел на нее, не отрываясь, а когда Вовка вышел за очередной порцией наливки, вдруг произнес:
- Люба, вы - образ самой России.
И - бац - руку ей на коленку. Она ту руку, как муху, моментом смахнула - знала, чем может кончиться, если Вовка заметит... Лежит Люба, смотрит в небо. И нехорошая, непривычная мысль приходит ей в голову: вот если бы она ту руку не смахнула... что дальше-то? Дальше-то - могло бы что быть?
В последнее время Люба себя уже стесняться стала. Располнела. Пальцы на руках, как сосиски. Волосы на солнце повыгорели. Вовка теперь и в глаза, и за глаза "баушкой" ее зовет. А как не баушка, если у взрослых детей внуки уже пошли? И ноги вот разнылись так, что вставать неохота. Но вечернее солнце жарит, надо перебираться под навес. Под навесом у сарая солома накидана, можно отдохнуть, не опасаясь, что подскочит давление.
Что там супруг? Неужто опять...
- Лю-ю-б, ты где?
Легок на помине...
- Лю-ю-б!
-Да здесь я, здесь!
Муж возник в проеме - улыбающийся и трезвый.
- Вот она где скрылась. А я ищу ее, ищу.
- Что, соскучился?
- А то.
- Соску-у- чился... а сам баушкой зовешь.
- А ты что, в моем голосе шутки не слышишь? Всегда, вроде, слышала...
Вовка повел плутовскими глазами по сторонам, проговорил внезапно захрипшим голосом:
- Ты у меня не баушка. Ты - молодка.
- Вот теперь точно слышу. Шутку.
- Ну, все... допекла.
И упал рядом. Она попробовала увернуться:
- Ну, чего ты, чего... От меня навозом пахнет.
- Не чую, Люб. Молоком - чую, сеном - чую. А навозом...
Источник: газета "Воронежская неделя" N 2 (2091), 10.01.2013г.
Источник: Газета "Коммуна"
[Последние]
[Архив]
© Информсвязь, 2013
