24.12.14
Присягнувший песне
Из дневников и блокнотов военного корреспондента
Григорий Улаев
(Продолжение. Начало в NN50-51 )
Мы восприняли весть, как глоток холодной воды в знойный день. Каждый готов был немедленно отправиться на тот участок. Алексей Сурков тоже встал, чтобы выразить свою просьбу. Поднялся и я. Туда меня тянуло с особой силой. По словам редактора, в состав конной группы входила 21-я горно-кавалерийская дивизия, в которой осенью 1936 года я начинал воинскую службу. Наверняка, еще найдутся знакомые командиры и политработники, а то и сослуживцы-однокашники по команде одногодичников.
Порой письменным столом Алексею Суркову служил пенек
Сообщив радостную весть, Миронов однако не торопился отдать распоряжение о посылке в 21-ю армию корреспондентской бригады. Более того, он сразу как-то потускнел и остыл. Хмуря брови, смотрел поверх людей невидящим взглядом. Потянулась пауза, тревожная и тягостная, как ложно-обманчивая тишина перед грозой или ураганом.
Мы насторожились, стали ждать удара. Удар последовал. С силой выжимая слова, редактор заговорил об угрожающей обстановке, сложившейся на Смоленском направлении. И заключил ошеломившим нас выводом: - Не исключено, что уже предстоящей ночью придется передислоцироваться на другое место… Редактор уехал в типографию, прихватив начальника издательства полкового комиссара Михаила Афанасьевича Носова. Тот положил в машину весь свой походный скарб, видимо, не рассчитывая вернуться сюда.
Люди расходились по палаткам молча, удрученные тяжестью надвигающейся трагедии. Разговоры возобновились лишь минут через десять-пятнадцать. Вначале робко, одиночными фразами, потом оживленнее, с возражениями и доводами.
Примерно через час в нашу палатку пришел Алексей Сурков. К нему сразу же обратился старший батальонный комиссар Молчанов.
- С чем пожаловали, Алеша?
- Да я, собственно, к вам, как старшему по званию, - ответил тот.
- К вашим услугам.
- Хочу заручиться поддержкой.
- В чем, перед кем? – выспрашивал Петр Алексеевич.
- Решил настаивать о поездке в двадцать первую армию. Наши войска там наступают, освобождают города, а в газете об этом ни слова.
- А перед кем ходатайствовать, ведь редактор уехал?
- Перед Бакановым, он же у нас в лагере старший.
- И я пойду с вами, - подхватил батальонный комиссар Гладких.
- Меня не забудьте включить в экипаж, - выразил и я просьбу.
Из палатки они вышли втроем решительные, уверенные в своей правоте, а вернулись без Суркова и поникшие. Им не удалось уговорить Баканова направить корреспондентскую бригаду на левый фланг. Тот твердил односложно: «Раз редактор не распорядился - значит пока не надо посылать».
Потянулся день, знойный и тревожный. Многие, все ж, трудились в поте лица - писали, правили и отдиктовывали машинисткам материалы. Несмотря ни на что газета должна выходить изо дня в день, воины-фронтовики ждали ее.
Под вечер нежданно-негаданно в лагерь нагрянули работники белорусских республиканских газет - писатель-прозаик Михась Лыньков, поэты Петрусь Бронка и Пимен Панченко, журналисты Ефим Садовский и Рудько. Наши братья-писатели и те, кто лично знал гостей до войны, как могли стали занимать визитеров. Главным радетелем выступал Алексей Сурков. То и дело слышались к нему обращения: "Алеша!", "Алеша!".
Но обстановка явно не годилась для гостевания. И потому визит оказался коротким.
- Сами понимаете, товарищи, время не для застолий, - извинялся Сурков. - Встречу отложим до лучшего часа...
Когда гости уехали, он искренне поскорбел и перед своими:
- Жаль, конечно, что так получилось, но, я думаю, мы не могли поступить иначе. Сейчас - не чаи распивать.
Майор Баканов отправился на КП к оперативщикам сориентироваться в обстановке. Мы ж исподволь стали собирать свои рюкзаки, хотя думали о другом. Ждали сущего чуда. Чтобы, вернувшись, Николай Александрович с радостью объявил: "Мальчики, никуда не едем, обстановка на фронте изменилась".
Но нет чудес, и мечтать о них нечего. Баканов принес вести еще более тягостные, нежели рассказал утром редактор. Нагнетавшаяся опасность окружения нашей смоленской группировки войск стала уже прямой зловещей угрозой. На участке 13-й армии противник полностью отрезал от главных сил защитников Могилевского укрепрайона. И мы не могли не подумать с тревогой, что именно туда направились Константин Симонов и фотокорреспондент газеты "Известия" Павел Трошкин. Как сложился их путь, где они теперь?
На общем мрачном фоне светлое пятно создавали лишь войска левофланговой 21-й армии. Развивая контрнаступление, они вслед за Жлобиным и Рогачевым освободили город Речицу и десятки других крупных населенных пунктов. Особенно глубоко вклинилась конная группа, оседлавшая железную дорогу Жлобин-Мозырь. Но на много ли хватит у армии "пороха", резервы у нее хлипкие. Невольно зарождалось опасение, что контрудар захлебнется, и наши части сами окажутся в весьма трудном положении.
Глубоко переживая тяжесть общей обстановки, мы терзались и своими частностями. Нас удручало, что мы не могли осветить в газете успешные действия соединений и бойцов 21-й армии. Мы волновались за Симонова с Трошкиным и за лейтенанта Николая Гроховского, который не вернулся из поездки в Дубровно, хотя назначенный срок для пребывания его там истек еще вчера. А того больше всех угнетал переезд.
Слух о передислокации командного пункта и редакционного лагеря подтвержден категорическим приказом с указанием дня и часа. Она должна произойти наступающей ночью и опять в сторону Москвы.
По расчету, объявленному заместителем начальника издательства старшим политруком Александром Кархановым, на путь следования люди распределялись так. Работники фронтового отдела, возглавляемые старшим политруком Алексеем Зеленцовым, получали трехтонный грузовик. Отделы пропаганды, партийного и информации сводись в один экипаж во главе с Молчановым.
Отдел боевой подготовки объединялся с писателями под началом майора Ивана Кононенко.
Распределение воспринималось, как должное. Только когда Карханов сообщил, что Алексей Сурков поедет на легковушке с машинистками и Бакановым, он отрицательно покачал головой. Несогласия вслух не выразил, а направился на личную аудиенцию к Николаю Александровичу. Их разговор не получил огласки, но Алеша убедил оставить его с товарищами на грузовике.
Собрались быстро, спустя полчаса тронулись в путь. То была молчаливая, скорбная процессия.
Сидя бок о бок с другими, каждый все ж оставался наедине со своими тяжкими мыслями. Так безмолвно возвращаются с похорон. Выехав на Витебское шоссе, машины развернулись вправо, в сторону Красного Бора. Конечного пункта следования мы не знали. Говорили, что от Смоленска колонну поведет редактор, а он, мол, посвящен в план передислокации.
Встречные транспорты попадались редко, поэтому наши шоферы смогли развить порядочную скорость. По пути они нагнали кавалькаду штабных машин и пристроились к ним. На перекрестке шоссе с автострадой Москва - Минск те повернули по автостраде на Москву, наши пересекли ее, продолжая двигаться к Смоленску.
Вскоре город предстал взору пожарищами от дневных бомбежек. Остро пахло паленой шерстью, металлической окалиной, расплавленным асфальтом. По улицам кишели муравейники из армейских машин, гражданских повозок, людских толп. Все это входило в наши и без того взметенные души.
Мысленно мы прощались с городом. Но сознание непокорно твердило: "Мы вернемся! Мы вернемся к тебе, Смоленск!" В сознании оставалось убеждение, что смоленская битва тем не окончилась, она только начинается. Его подогревали слухи о резервах, которые выдвигает на Западное направление Ставка Верховного Главнокомандования и конкретная реальность - еще не введенные в бой войска 16-й армии.
Прощаясь с городом, я опередил события. Начальство распорядилось мной по-другому. Пришлось проститься с товарищами. Когда машины, достигнув площади Смирнова, остановились у Дома печати, редактор уже поджидал нас. С заместителем, секретарем редакции, начальником издательства. Рядом на газах стояла их "эмка".
Последовали быстрые действия.
Майор Баканов доложил, как снялся лагерь, о наличии людей, не преминув упрекнуть батальонного комиссара Кольцова за отсутствие лейтенанта Гроховского. Однако Миронов не стал выяснять причин, торопился сделать свои распоряжения. Определив порядок движения колонны, вызвал меня. И с ходу объявил:
- Вы назначаетесь ответственным за выпуск завтрашнего номера газеты и за людей, которые здесь остаются! Отпечатанный тираж постарайтесь сдать на полевую почту. Если не удастся, раздавайте войскам по пути следования. Задача ясна?
Подтверждаю и интересуюсь транспортом.
- В ваше распоряжение выделен грузовик с шофером Игнатовым, - ответил редактор. Затем вполголоса: - Ищите нас в районе Вязьмы.
И колонна тронулась. Успеваю только взять с машины плащ-накидку да проститься с товарищами... Для выпуска номера газеты за 14 июля, по шутливому докладу выпускающего Дмитрия Воропаева, были оставлены: пулеметчица-линотипистка Ольга Максакова, снайпер-корректор Мария Гофман, бронебойщик-стериотипер Мильток и артиллерист-зенитчик печатник-ротационер Иван Антоненков.
Я же заметил с нарочитой серьезностью:
- Хорошо представил, с мыслью, только не всех. Забыли танкиста-шофера Игнатова и нас самих.
- Виноват, танкиста не учел, - подхватил Митя как денщик Шельменко. Затем добавил: - А мы с вами - командование. Я - по тактическим вопросам, вы - стратегия.
Не вдаваясь в подробности и перипетии работы по выпуску номера, а полосы пришлось дважды переверстывать, из четырех малых делать две большого формата, неоднократно укрываться от бомбежек, группа успешно справилась с порученным заданием. Газета была напечатана.
Половину тиража удалось сдать на полевую почту, остальные экземпляры раздавали встречавшимся на пути к Вязьме подразделениям и частям.
Получилось так, что не мы разыскивали новую полевую стоянку редакции, а заместитель редактора и секретарь напали на нас в городской типографии, где группа обосновалась, предугадав, что газету придется печатать здесь. Сюда пришел и запропастившийся лейтенант Николай Гроховский. В редакционный лагерь мы с ним поехали уже на следующий день, 15 июля с зам.редактора полковым комиссаром Сергеем Семеновичем Устиновым.
От Вязьмы мы ехали по автостраде к Москве. Асфальтовая полоса стремительно неслась под колеса. Минут через сорок свернули с нее и стали петлять по лесной дороге.Еле заметной, ухабистой. Наконец показались палатки. Из них доносился людской гомон, стрекот пишущих машинок. А от походной кухни тянуло дымком и вкусным запахом варева.
Радуясь возвращению, я мысленно приветствовал: "Здравствуй, родной табор! Здравствуйте, товарищи!"
На пятачок, где остановилась машина, со всех сторон заспешили люди. Мы попадали в крепкие объятия друзей. Особенно тискали Николая Гроховского, за которого уже по-настоящему волновались. У батальонного комиссара Кольцова увлажнились глаза, он считал себя виновным, что тот остался тогда на ночь в части.
- Ну, докладывайте, докладывайте, - перекрывал другие голоса окающий говорок Алексея Суркова. - Ты, Григорий, рассказывай, как выпускали вчерашнюю газету в Смоленске и каков город сейчас. А ты, Николай, поведай о разгроме немцев в Дубровино и под Оршей.
Мы, не отнекиваясь, рассказывали. Исключительный интерес представляло сообщение лейтенанта Гроховского о чудо-оружии, огонь которого обращал противника в панику, испепеляя все, что попадало в радиус его действия. Много позднее мы узнали, что 14 июля под Оршей Николаю Гроховскому довелось наблюдать самый первый залп Отдельной экспериментальной батареи реактивной артиллерии из резерва Верховной Ставки, которой командовал капитан Иван Андреевич Флеров. Батареи знаменитых "катюш", ставших сразу легендарными.
Мне приятно было узнать, что вернулся и Константин Симонов, за которого коллектив тоже порядком волновался. Еще бы, он побывал у защитников Могилевского укрепрайона, когда противник отрезал их от основных сил фронта. По разрешению редактора Константин на ночь выехал в Москву... История вписала в свои скрижали, что Смоленское сражение продолжалось два полных месяца, день в день, с 10 июля по 10 сентября 1941 года. Затем почти месяц протянулась стратегическая пауза, когда обе стороны поддерживали оборону.
Для командного пункта, штаба и управлений Западного фронта этот период являлся также "Вяземским стоянием". Они размещались неподалеку от Вязьмы. В частности, КП привязывался к Касне. За это время редакционный коллектив дважды менял свою стоянку. Сначала перебрался к тыловым службам, потом к командному пункту. Печатали газету в двух местах - в типографии города Вязьмы и в специально оборудованном поезде, прибывшем с Дальнего Востока. 18 июля его установили на станции Туманово. Тем самым редакция обрела свою полиграфическую базу.
После включения в коллектив нашей "могучей кучки" положение с материалами для печати быстро изменилось к лучшему. У секретаря редакции появился запас, между отделами началась борьба за место в газете. И совершенно естественно, что редакторат и партийная организация незамедлительно повысили требовательность и качеству публикаций - литературной отделке, выразительности и оригинальности.
Характерным в этом отношении являлось совещание 18 июля, смысл которого метко выразил Алексей Сурков: "За строчки в красивой сорочке".
С обзорным докладом тогда выступил секретарь редакции Иван Семенович Бубенков. Как и всегда, немножко суховато. Положительно, ставя в пример, он отметил публикации: "Майор Бандурко" Константина Симонова, "Связист Ефимов" Вадима Кожевникова, "Политрук Николай Воронов" Якова Герцовича, отповедь Алексея Суркова на немецкую листовку, маленький фельетон в стихах "Враль Тимоха" Цезаря Солодаря. Была упомянута и моя зарисовка "Наказ колхоза бойцу".
(Продолжение следует).
Источник: газета "Воронежская неделя", N 52 (2193), 24-30 декабря 2014 г.
Источник: Газета "Коммуна"
[Последние]
[Архив]
© Информсвязь, 2014