Воронежские новости - Сельский Гамлет

Судьба и книга

Александр НЕСТРУГИН

Петропавловский район, Воронежская область

(Продолжение. Начало в NN91,92)

Эх, жизнь, какая сложная она, какая запутанная! Выясняется вдруг, что председатель Басов, человек жесткий и властный, гроза всего колхоза, состоит в любовной связи с женой бригадира Артамонова, и ребенок у нее, у Ленки Лавровой, – от него. А взрослая, на выданье дочь грозного Басова Светлана, задевшая сердце бывшего матроса Отарова и сама к нему потянувшаяся, эту самую Ленку Лаврову видеть не может. Узелок на узелке, и затянуты крепко, не развяжешь.

Впрочем, узелок с дракой, не без помощи парторга Томышева, разрешился как бы сам собой: молодые ребята, поддержавшие, был грех, в драке той Петьку Кулика - Коська, Миша-Фомич и Миша-Кузьмич - милицейскому следователю все рассказали честно. Да и сам следователь не лыком шит оказался.

Остальные узелки единым махом попыталась разрубить, по-девичьи неловко, Света Басова, но смогла: ее поспешный отъезд в Чудогорье («восемь часов поездом») не поставил, да и не мог поставить точку в повести, написанной поэтом.

Но прежде, до отъезда Светланы, был вечер, посвященный человеку, о котором главный герой повести сказал так: "Он был поэтом нашего времени. А познакомились мы по радио. Диктор прочел его стихи в защиту матерей, перенесших горькую людскую молву, но сохранивших жизнь своим детям, родившимся без отцов. Эти стихи были написаны сердцем, так, что поэт словно сам вырос из такого же, как я, "нахаленка". Я написал ему. Он ответил…"

Вечер не задался: расстроенная, потерявшаяся Светлана не смогла увлечь, "взять на себя" зал. Не помогли ей и девчонки, читавшие стихи за трибуной, заглядывая в листки. Спасать положение, кроме Эдуарда, было некому: "Я вышел из-за стола и, минуя трибуну, стал у первого ряда. Молчал и думал: с чего начать? Как сразу показать лицо поэта? В зале требовали начала фильма.

Кто-то сострил:

- Чего молчишь? Садись - два!

Я сжал кулаки и громко, с вызовом, бросил в разноголосье зала первые строки стихотворения:

Не могу отмалчиваться в спорах,
если за словами узнаю циников,
ирония которых распаляет ненависть мою.

Стало тихо, и я услышал свой голос:

И когда над пылом патриотов
Тешатся иные остряки,
Я встаю навстречу их остротам,
Твердо обозначив желваки.
Принимаю бой! Со мною вместе
Встаньте здесь, сыны одной семьи,
Рыцари немедленного действия,
Верные товарищи мои.

Слова летели свободно, точно я посылал их не в душную тесноту зала, а в бесконечную пространственность степи:

Мы из тех, кто шел босой за плугом,
Помогая старшим в десять лет,
Кто в депо грузил тяжелый уголь,
Чтоб пойти с любимой на балет.
Кто, в себя до дерзости поверив,
В двадцать лет пластует целину,
К зрелости обдуманно намерен
Повести ракеты на Луну.
Принимаю имя одержимых!
Нам дремать по-рыбьи не дано,
Кровью, ударяющей по жилам,
Сердце в наши будни влюблено.
Пусть во всем, что сделано моими
Твердыми ладонями, живет
Душу озаряющее имя,
Знамя поколенья - патриот!

В зале стояла тишина..."

Так главный герой повести спас вечер и, конечно же, доброе имя поэта. И автор, обозначив пунктиром дальнейшее развитие сюжета (Эдуард и Светлана возвращаются в Лебяжье), поставил в повести точку. Шел 1974 год. А через несколько лет, когда жестокой судьбой точка будет поставлена уже в жизни автора, на помощь ему, автору, придет поэт - да-да, то самый, из повести "Самая кровная связь".

Будто бы возвращая свой условный литературный долг, он подготовит для Центрально-Черноземного издательства рукопись посмертного сборника стихов Юрия Бобони, напишет к нему предисловие. Занятный "сюжет для небольшого рассказа", не правда ли? И это будет не придумка в стиле расплодившего нынче сериального "мыла", а реальный факт из той, уже отшумевшей жизни. Думаю, он, этот факт, многое скажет вдумчивому читателю.

Здесь самое время назвать имя "поэта из повести". Или вы его уже знаете? Ведь стихотворение, которое прочитал Эдуард Отаров землякам-лебяженцам, было некогда широко известным. И имя автора тогда звучало широко и гордо: Владимир Гордейчев.

Книга стихов Юрия Бобони "Улица" вышла в Воронеже в 1978 году. Тонкая, на скрепках - как укор многим нынешним самовлюбленным авторам, пытающимся "поддомкратить" свои далекие от совершенства стихотворные опыты монументальной "кирпичностью" изданий. Об этом я говорил своим коллегам, самодеятельным поэтам Петропавловского района, когда мы проводили заседание литературно-поэтического клуба "Отчий край", посвященное Юрию Бобоне.

Всего-то сорок шесть стихотворений, - а разве нужно больше, чтобы увидеть поэта? Понятно, что здесь сошлись и доброжелательная, отеческая взыскательность старшего друга и наставника Владимира Гордейчева, и обычная для того времени редакторская требовательность (редактор - Людмила Шевченко), но разве поэт этим обижен, ущемлен?

А потом мы читали стихи - те, что легли на душу. Мне так что-то свое, очень личное, виделось-слышалось всегда в заглавной "Улице", стихотворении-судьбе:

Вихрем скачу я верхом на коне,
Лихо стреляют мальчишки по мне.
Палка-скакалка, палка-ружье,
Улица, улица - детство мое...
Вечер вихрастый спускается с крыш,
Ты у березки березкой стоишь.
Стонет за речкой охрипший баян,
Улица, улица, юность моя...
Всхлип материнский, наказы отцов,
Слезы и строчки несказанных слов.
Я покидаю родные края,
Улица, грусть молодая моя...
Вновь с чемоданом по стежке иду,
Улицу вижу и сам на виду.
Слез набежавших совсем не таю,
Праздную улицу - верность мою.

(Продолжение следует)

Источник: газета "Коммуна" 93 (26309), 01.07.2014г.

Источник: Газета "Коммуна"

[Последние] [Архив]