Предлагаемые отрывки из документального повествования «Вот моя деревня…» принадлежат Михаилу Николаенкову. Выпускник юридического факультета ВГУ, он успел к своим 57 годам поработать следователем, банкиром, начальником юридического отдела на заводе. Но всегда считал и считает самой главной профессией на земле – труд хлебороба и кормильца. И потому так душевно и трогательно он пишет о своем деревенском детстве.
Михаил НИКОЛАЕНКОВ
г.Воронеж
Странники
Редко в нашу деревню приходили чужие люди, но иногда могли забрести совсем уж необычные. Это были странники - худые и корявые, будто только что из подземной пещеры. За спиной - холщевая котомка на палке-посохе, которая была натерта от износа до блеска, как фабричная.
Они приходили в деревню в неведомой мною одежде, обросшие, с бородой, но с очень добрыми отрешенными от мирской суеты лицами.
Обычно заходили в дом молча, почти совсем не разговаривали с родителями. Мать их кормила - так было издавна принято; ели странники мало, чему мать удивлялась; если просились переночевать, то ютились где-нибудь в углу дома. Относились к странникам трепетно, так как их приход считался хорошим знаком.
Я их сначала боялся, потому как они были уж очень необычно одеты и высказывали непонятные мне мысли. Потом же, видя их добродушное поведение, привыкал к ним.
Каждый раз, когда со стороны поля к нашему дому на окраине деревни приближались "странные люди", радовался их приходу, так как к нам очень мало приходило людей ранее еще мне неведомых. Уходя из нашего дома, они обычно останавливались у порога, поворачивались лицом к хате, крестились, что-то говорили, а мать с каким-то особым душевным трепетом провожала их.
Есть хочется
От постоянного недоедания меня покидала природная стеснительность, и я шел к бабушке на другой край деревни. Она про себя поворчала по поводу не совсем желанного гостя. Я стоял и молчал. Бабушка отрезала кусок хлеба, ни о чем меня не спрашивая, поливала его подсолнечным маслом, посыпала солью. А я все смотрел: большой или маленький кусок она отрежет. Уходил тоже молча. Бабушка меня недолюбливала, а я все равно к ней ходил.
Букварь
Хорошо помню себя шестилетним в ту далекую зиму и в тот день, когда я отправился за букварем в школу. произошло это под впечатлением книги о Филиппке. Подходил к порогу школы раза три. Постою, постою и опять не решаюсь войти в помещение. Учитель для меня был неземным божеством. И такое почитание передалось от взрослых, ибо они очень уважительно относились к деревенским учителям. Их было у нас в начальной школе двое.
Но вот наконец решился, открыл дверь, четко выговорить имя Капитолина Петровна, так звали учительницу, не смог, она была из города, и таких имен в деревне не оказалось. Сказал только одну фразу: "Хочу букварь".
Прибежал с букварем домой и стал возле буржуйки рассматривать его как какое-то чудо: цветные картинки, диковинные павлины и иные звери, которых я еще не видывал, телевизора тогда не было в деревне. От переизбытка чувств даже обнюхал букварь. Не понимаю, почему старший сын Тараса Бульбы закопал букварь в землю, пожалуй, правильно, что за это его секли нагайкой.
Глагол и геолог
Самым нелюбимым и непонятным для меня было слово "глагол". Не понимали его и взрослые, поскольку многие из них имели не более трех классов. Учиться им помешала война.
"Мишка, кем ты будешь, когда вырастешь? - спрашивала мать, когда мы по вечерам грелись на печке. "Геологом", - определенно отвечал я. Мать это слово никак не могла запомнить, поэтому деревенским бабам говорила, что я выучусь и буду "глаголом". "Мишка, ты каким это глаголом собрался быть! - допытывалась тетка Полька. - Ты что, будешь глаголом жечь людей?" .
Тетка Полька - родом из лесной деревни Авчухи, имела один класс образования. Фразу - "глаголом жечь сердца людей" - слышала от сына Толика, который учил вслух стихи. Я же и в школе значение слова "глагол" толком не понимал. Лишь после того взял в толк, когда старший брат Витек объяснил мне, что глагол обозначает действие. "Вот ты лезешь на печку... - говорил он. - Так, "лезешь" и есть глагол". После такого образного объяснения я, прежде чем найти глагол в предложении, представлял, что я лезу на печку, а затем легко находил все глаголы в предложениях.
Братья Николаенковы. Крайний слева, самый младший из них - Михаил.
Изведав мир в пределах двух-трех окрестных деревень, в воображении я был неутомимым путешественником. Погревшись на русской печке, спускался с приполка на подпол, он по размеру чуть больше лежанки, и по нему, закрыв глаза, ходил кругами, представляя, что взбираюсь на гору, плаваю по морю, или, заблудившись в тайге, спасаюсь от зверей.
Русская печка
Она для деревенского дома, как солнце для земли. Помнится за окном стоял март. Электричества в доме еще не было. Вечер. Я лежал на печке. В трубе сильно завывал ветер, и мать попросила закрыть юшку, оставив самую "крыхатку", по ее разумению, чуть-чуть. Юшка - это заслонка трубы, когда ее закрываешь полностью, то шум в трубе глухой, а когда "крыхатку", то вой в трубе в разумных пределах, похожий, как говорили взрослые, на "волчий вой на луну".
Вой в трубе удивителен по разнообразию, поскольку в деревне ни у кого не было ни телевизора, ни радио, он дивил меня, будто ветер хотел рассказать о неведомом мире. Он то стонал, то злился, то выл и ревел. Он удивителен и по разнообразию звучания: то усиливается, то стихнет, то невзначай рассвирепеет и переливается в разных тонах.
Грел я бока на камнях печки и слушал, как во дворе бушевала метель. "То как зверь она завоет, то заплачет как дитя..." - Пушкин написал это от впечатлений, лежа на русской печке, думал я. Когда в доме оставался один, то воя в трубе побаивался, так как слышал разговоры старших: одни утверждали, что через трубу в хату влезает ведьма и начинает в ней творить неладное. Правда, мужики над таким объяснением посмеивались и называли подобное "басней".
Другие утверждали, что ветер, как и человек, "жаден", везде хочет быть, завидев трубу, забирается в дом, потом не может обратно выйти и оттого начинает бесноваться. А третьи не соглашались с таким мнением, заверяли, что это злые духи от холода находят пристанище в трубе, а так как они не могут жить, чтобы не причинять зла людям, то и творят "черт знает что". А буря или ураган, по их разумению, бывают от пляски чертей с ведьмами. Правда, все спорящие оказывались едины в одном: трубу на ночь лучше закрывать, так мир и покой никто в доме не нарушит.
Хлеб на капустном листе
"Мишка, пойди-ка, на капустник - сними с самого большого кочана последнюю шкурку", - просила мать.
Я с удовольствием выполнял это задание, шел к реке к капустникам и с самых больших кочанов снимал самые большие листья. Был рад такому заданию, ибо уже знал, что утром будут печь хлеб в русской печке, а капустные листья необходимы для того, чтобы подложить их под тесто. Подовым называли такой хлеб.
Полдня - в предвкушении ожидания хлеба: нижняя корочка краюшки хлеба пропахнет листьями пропаренной свежей капусты и достанется мне, как самому младшему в семье. Если же еще сверху теплой свежей коврижки хлеба полить подсолнечным маслом и добавить еще сольцы - верх наслаждения.
По осени, ранним утром, перед тем как идти в школу, в печке разложишь на крышки чугунных сковородок яблоки, разрежешь гарбуз (так мы называли тыкву) и тоже - в печку. Выбранные из тыквы семечки на угольках у загнеты на сковородке поджаришь - и пока три километра идешь в школу, наешься вдоволь и сыт до обеда. Еще и мозги по дороге проветришь. А в обед, после школы, приходишь домой, из печи вынешь яблоки и тыкву томленые. Все губами можно есть, да еще и молоком топленым запиваешь.
А в сентябре борщ из мяса гуся варили. Бывало, и гуся с антоновскими яблоками готовили - царский обед.
Зимой, с мороза со школы, иль, когда накатаешься на лыжах по оврагам, на коньках по реке, набегаешься озябнешь, придешь домой и быстрей заберешься на печь - на нее родимую, погреешься, и на душе становится тепло и радостно.
Мне снова снилось детство,
Как будто наяву.
Осталось мое сердце
В том благостном краю.
Вкусна горбушка хлеба,
Тепла в реке вода,
И радуга - в полнеба,
И слова нет "беда".
И есть везде участие
Друзей в твоей судьбе.
Все это было счастье,
Теперь понятно мне.
Эти стихи не мои, а Лилии Ерофеевой из Воронежа. Мне они очень нравятся.
Все эти нынешние олигархи, чиновники имеют конюшни, катаются в Швейцарии с гор на лыжах и даже играют в хоккей. Все это было и в моем детстве. Но только не в Швейцарии, а в родной деревне. Но они, олигархи, не катались с гор на "бычках", на "гавнушках" - обделенные жизнью люди. Мне понадобилась целая жизнь, чтобы понять, что в родной деревне я жил естественной, полнокровной жизнью...
Божница
В противоположном углу от того места, где я спал на русской печке, располагалась Божница с образом Христа.Тогда я не знал, что он Богочеловек, изменивший взгляд многих на мир, и потому сегодня два миллиарда людей называют себя христианами.
Христос сказал людям, что земная жизнь - временная, а их ждет жизнь вечная, иначе она бессмысленна, и они ему поверили. В то время, когда я рос, Советская власть запретила людям верить в Бога, но Христос все равно жил в селах и деревнях в каждом доме на Божнице.
(Окончание следует)
Источник: газета "Воронежская неделя" N 23 (2164), 04.06.2014г.
Источник: Газета "Коммуна"
[Последние]
[Архив]
© Информсвязь, 2014