Театр | Воронежская «Чайка» – еще один спектакль про то, как хорошие люди не смогли поставить себя на правильную ногу
Сцена из спектакля
Чехова за всю историю Воронежского академического театра драмы имени А.В.Кольцова ставили уже столько раз, что об этих спектаклях можно было бы написать отдельную книгу. Какими виделись эти пьесы и их герои в 1930-е, 1960-е, 1990-е? В этом сезоне у зрителей появилась возможность увидеть совсем нового Чехова. "Чайку" поставил художественный руководитель Кольцовского театра, Заслуженный деятель искусств России Владимир Петров.
Виталий Черников
Сравнивать подходы к А.П.Чехову Петрова и его предшественника Анатолия Иванова пока, конечно же, рано. Одна деталь почему-то показалась мне важной: там, где у Иванова звучал негромкий гитарный перебор, у Петрова - тревожные звуки пианино.
Действие своей "Чайки" режиссер перенес из парка или дома на берег реки или озера. На переднем плане - несколько лодок, то ли полузатопленных, то ли безнадежно увязших в песке (если в зале холодно, может показаться, что во льду). С другого берега доносится музыка, необъяснимым образом транслируемая кем-то незримым (режиссером?) из двадцать первого века. Никто из персонажей не удивится этому феномену, никто не догадается переплыть на тот берег. Впрочем, Заречная, кажется, забрела в конце концов именно туда. Хорошим это не кончилось.
"Я прочел очень интересную книгу о том, как один молодой человек полюбил одну молодую особу, а эта молодая особа любила другого молодого человека, а этот молодой человек любил другую молодую особу, а эта молодая особа любила опять-таки другого молодого человека, который любил не ее, а другую молодую особу", - писал где-то Даниил Хармс.
Все персонажи той интересной книги кончили плохо. Один под поезд бросился, другой застрелился, третий наелся толченого стекла и тоже умер.
Персонажам "Чайки" повезло больше, и как раз это удивительно. Ведь у каждого - словно на лбу написано: "Безысходность". Играют ли они на пианино, целуются ли, смеются ли, пытаются ли стоять на голове, - безысходность в каждом взгляде и движении. Ирина Николаевна Аркадина (Заслуженная артистка России Ольга Рыбникова) отрепетированно прячет ее за маской Актрисы Актрисовны. Что чувствует на самом деле, и чувствует ли, не узнают ни сын, ни любовник.
Быть может, лишь юная Нина Заречная (Алевтина Чернявская) пытается жить, а не существовать. Монолог про людей, львов, орлов и куропаток произносит от лица птенца, только что вылупившегося из яйца. Вокруг "холодно" и "страшно", а он скорее с любопытством, чем с ужасом, наблюдает за тем, что осталось на Земле после того, как "все жизни, свершив печальный круг, угасли" и осознающего себя "общей мировой душой".
Но зрители позевывают еще до начала этого моноспектакля: им непонятно, из-за чего огород городить, всем и так известно, что ничего нет. Тем более среди зрителей - профессиональная актриса и профессиональный литератор, уж они-то знают, как пьесы писать, и поставят на место юного графомана! Писатель Тригорин в исполнении Антона Тимофеева хоть и молод, выглядит порой серьезнее, основательнее Константина, сына Ирины Николаевны (Егор Козаченко). Есть минуты, когда даже кажется: он - главный герой спектакля.
Перед малознакомой Ниной исповедуется всерьез, не для того, чтобы закадрить милую девушку. Да и многих ли женщин расстрогали бы его признания в страстной самоненависти? Аркадиной он ничего такого не говорил - да и вообще предпочитал в ее присутствии многозначительно молчать. Кажется, тимофеевский Тригорин с удовольствием бы уничтожил свое второе "я", зачем-то поселившееся в теле "чужого", который заставляет свою оболочку хоть на свадьбе, хоть на похоронах доставать из кармана записную книжку и превращать в буквы чужую жизнь или смерть. Но с писателем ничего не случится, он допишет повесть и получит гонорар. Умрут другие. Которые, в общем-то, сами виноваты: не надо было высовываться, разбрасываться словами про "новые формы".
Однако, выговорившись, Тригорин отходит на второй план, в полумрак сцены, а после спектакля больше думаешь о Треплеве, сыгранном Егором Козаченко. На фоне "настоящего литератора" начинающий драматург Треплев выглядит слишком капризным: вечно требует к себе внимания, портит отношения с хорошими людьми, совершенно не способен приспособиться. "Свою повесть прочел, а мою даже не разрезал!" - заметит он, листая тригоринский журнал, и этот сарказм ревнивца его не красит. "Ботаном", "маменьким сыночком" с оголенными нервами останется он до самого финала, до последней встречи с Заречной, уже переставшей быть "молодой девушкой". Встречи, после которой жить станет уже невозможно.
Почему у молодой женщины, героини "Чайки" в 2014 году все сложилось именно так? Кажется, у большинства прежних Заречных все-таки была в глазах вера в завтрашний день. Ведь не просто же это "каприз режиссера", не просто "эпатаж", как порой любят говорит любители хороших финалов, возвращаясь домой со спектакля, показывающего, что "для веселия планета наша мало оборудована". У той книги, про которую писал Хармс, был реальный "прототип". "Эпатировал" ли автор или всего лишь показал предреволюционному российскому обществу зеркало? Разочарование, безысходность, - эти чувства ведь свойственны и значительной части современного общества. Как поет группа "Самое большое простое число", "здесь жизни нет и не будет, жизни нет и не будет, жизни нет и не будет, не возвращайся никогда".
Боюсь, что веру, надежду даже актеру в 2014 году убедительно изобразить сложнее, чем отчаяние.
Финал воронежской "Чайки" отделен от всего происходившего на сцене ранее - и не только прозрачными занавесками, которые вдруг станут темными. Начинается какой-то совсем уж другой спектакль - где все происходит как бы в полусне, полубреду, по ту сторону, а свою смерть Треплев организует в форме какого-то странного, едва ли не магического ритуала. Жил человек, жил, мучился, ругался с окружающими, что-то искал, сам не знал что, делал глупости, однажды открыл дверь, а за дверью - ад.
Источник: газета "Коммуна" N 25 (26241), 20.02.2014г.
Источник: Газета "Коммуна"
[Последние]
[Архив]
© Информсвязь, 2014