Документальный очерк
Евгений Романов
Днем и ночью из школы доносились крики пытаемых. Как вспоминали очевидцы тех событий, в обморочном состоянии ребят вытаскивали на снег, а когда они приходили в себя, снова волокли в здание, били, ломали пальцы рук, закладывая их в двери. У Михаила руки почернели, распухли, было разбито все лицо. Так же зверски избили и Никифора. - Мне навсегда запомнилось, - вспоминала свидетельница тех расправ, а в те годы еще подросток, Ефросинья Никитична Жилякова, – как однажды выволокли на снег Кима Чеченева. Некоторое время он лежал без движения. Затем очнулся, застонал, сел на снег и, увидев нас, с трудом раздвигая разбитые губы, крикнул: «Прощайте, родные! И не унывайте. Скоро загремит из-за Дона, и наши придут! Отомстите за нас!» Его схватили и снова потащили в здание школы. 16 декабря немцы неожиданно оцепили все дома, у нескольких жителей нашли спрятанных солдат. Всех их согнали к школе, начали допрашивать. К вечеру кто-то "раскололся" и сказал то, о чем до сих пор молчали ребята: где спрятано оружие. Вечером того же дня арестовали Никиту Жилякова. В его доме при обыске обнаружили автоматы, только без дисков и затворов. - Как я ни уверял, - вспоминал Петр Федорович Жиляков, - что все натаскал я, меня по малолетству не тронули, а брата взяли. Ночью на двух автомашинах под конвоем двух взводов итальянских фашистов четырех комсомольцев и пленных солдат увезли в Чертково. Там арестованных разместили в двух помещениях. В том, где был Никита Жиляков, находилось несколько незнакомых ему солдат, а также директор совхоза "Первомайский" М.М. Орловская с дочками Верой и Таисией. Кима Чеченева, Мишу Курдукова и Никифора Кривобородова поместили в одну камеру, Олега Дробного и Владимира Сыроваткина - в другую. О допросах в Чертковской тюрьме так вспоминал Владимир Сыроваткин: "После этого начались допросы с пристрастием. Били шомполами, нашими русскими - они длиннее немецких - до потери сознания, а затем прочитали приговор: "Повесить…" Дальнейшие события развивались стремительно. Как рассказывал Никита Жиляков, "17 декабря еще продолжались допросы. Требовали сообщить, кто руководил партизанами. 18 декабря об узниках забыли. До этого камеры охраняли немцы. Затем поставили полицейских. Но те вели себя беспокойно, все посматривая в сторону Дона". Фашисты так и не узнали, кто руководил отрядом, они думали уже о другом - как быстрее спасти свою шкуру. Уже через сутки стали слышны канонады. Но радость от того, что наступают наши, омрачалась близостью смерти. В камере их находилось трое. Ее окна располагались на север. То и дело полыхали зарницы, а через какое-то время раздавались канонады. - Ох, и больно же бьют! - сказал Ким. - Жаль, что мы не грохнули Гвозденко... - Наши наступают, наверное, уже на хуторе, - ответил Никифор, - может, еще нас успеют освободить, тогда посчитаемся с полицаями. - Видел, видел, как полыхнуло! - встрепенулся Михаил. - Наши уже близко. Было страшно холодно, кровь запеклась на руках и прилипшей одежде. - Давайте споем напоследок, - предложил Ким, - нашу любимую, "На опушке леса". И они тихо запели:
На опушке леса Старый дуб стоит. А под тем под дубом Партизан лежит. Он лежит, не дышит И как будто спит. Только ветер тихо Кудри шевелит... -
Источник: газета "Воронежская неделя", N 21 (2215), 27 мая - 2 июня 2015 г.
Источник: Газета "Коммуна"
