 |
15.04.15
Рассказ. Привет от русского соловья
Александр Андреев
г.Воронеж
- Папа, папа! – двенадцатилетний Юрген, запыхавшись, прямиком прибежал с улицы от столба, на котором висел почтовый ящик, и вовсю размахивал конвертом - белым с синими и красными полосками по краям - настоящее авиаписьмо! - Папа, это из Советского Союза! Помнишь, я тебе рассказывал, когда наш класс ездил в Дрезден, то там мы встречались с русскими школьниками. Я у одной девочки взял адрес - ее и младшего брата - и вот брат прислал мне письмо! - радовался Юрген.
В конверте было несколько открыток и фотографий и исписанный листок. Юрген первым делом схватил его, и тут же разочарованно произнес: «По-русски!.. Я думал, в России все знают немецкий ….
- Не волнуйся! В СССР, по-моему, многие знают немецкий язык! - ответил отец, крепкий мужчина лет сорока. - Я был в плену - между прочим, в этом самом Воронеже - и помню, как русские дети играли в войну и то и дело выкрикивали: "Хальт! Хенде хох! Шнель, шнель!». Мы были для них слишком большим потрясением, чтобы так просто нас забыть. И уверен, что папа этого мальчика воевал, а значит, он кое-что знает по-немецки... Другое дело, что сам мальчик имеет полное право писать тебе на своем языке, и не важно - знаешь ты его, или нет. Ну, что там, в письме?
- Так... здесь два послания - и одно на немецком!.. А, это та девочка пишет. Ее брат - ему тоже двенадцать лет - учится в английском классе и не может написать мне по-немецки - поэтому она сообщает: "Здравствуй, Юрген! Я с большой радостью взялась за письмо. Спасибо за теплые слова. Мой брат очень обрадовался, получив твое послание и просил, чтобы я объяснила тебе: не обижайся, что он не может ответить на твоем родном языке. Саша учит английский, но ему очень хочется с тобой переписываться. Ты ведь изучаешь русский в школе - так что у тебя будет хорошая практика, и после школы сможешь приехать к нам учиться. Можешь, конечно, писать на немецком, а я буду брату переводить. Но можешь и по-русски, как у тебя получится, а я буду исправлять твои ошибки и отсылать тебе, чтобы ты совершенствовался в русском языке, а я - в немецком". И в конце - непонятная фраза: "Жду ответа, как соловей лета". "При чем здесь соловей?" - недоумевал Юрген.
- Что еще там, в этом письме? - спросил Ханс Кунад, отец Юргена.
- Фотографии! Это, наверное, местность там, где живут Саша и его сестра Таня. Посмотри, какой крутой берег, под которым течет река - а другого берега как бы и нет - ровная земля до самого горизонта.
- Дай-ка сюда, сын! - Ханс взял у Юргена открытку и внимательно рассмотрел ее. - Это Центральная Россия: ровная земля, простор необозримый. Вот течет не очень-то и большая река, а за ней простирается широкая пойма - рощи, кустарники, болота, камыши - рай для охотника, но сущий кошмар для солдат. Мы в сорок втором дошли вот до той речки, что чуть севернее большого русского города. Тогда почему-то считали, что стоит нам форсировать Дон - главную реку в тех краях - как за ним пойдут ровные, как стол, степи до самого Урала! Наши союзники - итальянцы, мадьяры, румыны - нигде не смогли перейти Дон - кроме излучины, напротив Сталинграда, да и то с нашей помощью! Но и там это стоило такой крови, что на взятие города, носящего имя Сталина, сил уже не хватило. Помню, мы довольно легко захватили оба берега Дона и с ходу ворвались в предместья Воронежа, заняли правый берег той речки - но дальше не продвинулись. С высокого правого берега - вот этого самого! - мы простреливали местность до самого горизонта. Конечно, русские дрались отчаянно, словно спохватившись, что пропустили нас через Дон, но мы были уверены: пройдем и здесь, как проходили раньше в других местах, и никто нас не остановит.
По-моему, нас остановила тогда сама природа, пойма реки. Трудно придумать более непроходимое место. У нас, в Восточной Пруссии, очень пересеченная местность: реки, каналы, болота, озера - и оказалось, что в окрестностях того русского города примерно то же самое. Никакая техника там пройти не могла. Выкопали окопы, расположились в них и сидели, постреливая, все лето, осень и зиму. Оказалось, что русские тогда и не думали на нашем участке наступать. Обошли нас с юга и севера. И как только прислали парламентеров, мы решили: для нас война кончилась!
- И ты попал в плен...
- Да, сын. Трудно было примириться с тем, что твою армию победили. Но, как говорится, победителей не судят. Помню, как от пятисоткилограммовых бомб появлялись пятиметровые воронки - и то были пять метров сплошного чернозема! Эта земля, как я теперь понимаю, и манила Гитлера. Он тогда так и говорил: наш лебенсраум, жизненное пространство...
- Ой, папа, смотри: здесь и фотографии. Вот Сашина сестра Таня, вот он сам, а это его мама и папа.
- Дай-ка, взгляну... Ты знаешь, очень может быть, что мы отцом твоего друга целились из автоматов друг в друга. Вот она жизнь - штука непредсказуемая: отцы воевали, а сыновья дружат. Ты русскому товарищу пиши чаще, рассказывай о нашей жизни в ГДР, пригласи в гости. И родителей его не забудь. Мне бы было интересно с его отцом встретиться.
Ханс замолчал. Резко поднялся со стула, притянул сына к себе, крепко обнял.
- Все-таки хорошо, что я попал в плен, - произнес отец Юргена. - А то ведь еще не известно, появился бы ты у нас с мамой...
Рисунок Александра Анисимова
Источник: газета "Воронежская неделя", N 15 (2209), 15-21 апреля 2015 г.
Источник: Газета "Коммуна"
[Последние]
[Архив]
© Информсвязь, 2015
|
