04.03.15
Присягнувший песне
Из дневников и блокнотов военного корреспондент
Григорий Улаев
(Продолжение. Начало в NN50-53 за 2014 год, NN1, 2, 4-8 за 2015 год)
Выход самолетов из пике находился вне поля нашей видимости. Они предстали взору при втором заходе. Причем теперь пулеметные очереди захватили и наш лагерь. Пули свистели, визжали, секли ветки берез, брезент палаток. А бомбы опять адресовались командному пункту.
«Юнкерсы» исчезли так же внезапно, как и появились. По-воровски укрываясь в облаках.
Поднятые в воздух наши истребители явились, как говорят, к шапочному разбору, взывая справедливые нарекания всех, кто оказался в зоне бомбежки. У нас тоже.
- Эх, летчики-молодчики, где вы были раньше, - укорил Николай Лакирев, будто те могли услышать его.
- Провозились, копухи, - добавил Ракитин злее.
Я незамедлительно отправился на КП, чтобы узнать последствия налета. Шел волнуясь. Боялся увидеть на местах домов руины. Тревожился за людей, среди которых обрел много хороших знакомых.
Не мог отрешиться и от мысли, что гитлеровские стервятники наверняка знали, по какому объекту наносили удар. Иначе не стали бы рисковать, тратить столько бомб на два одиноких здания. Может, и момент налета им подсказан каким-нибудь лазутчиком или, того хуже, предателем Родины, переметнувшимся к фашистам.
О работе во фронтовой газете с Александром Твардовским
Григорий Улаев издал книгу в 1986 году
Бомбежку следовало считать интенсивной. Буквально на пятачок было сброшено до сотни бомб среднего калибра. Причем с малой высоты, прицельно. Поэтому сознание рисовало ужасающую картину.
Она почти подтвердилась. Разрушения оказались значительными. От кирпичного здания остались только стены. Разметаны взрывами также кухня и столовая Военного совета. Двухэтажный деревянный дом чудом уцелел, но в его окнах не осталось ни одного стекла.
Это я увидел еще на подходе. И сразу проникся тревогой за людей. В кирпичном здании размещались оперативщики, их начальник генерал-лейтенант Маландин Г.К.
Член Военного совета дивизионный комиссар Лестев Д.А., постоянный осведомитель корреспондентской братии генерал-майор Рубцов, другие штабники.
"Живы ли?" - забилась в висках мысль.
Пробую убыстрить ход, но ноги предательски сдавали.
Руины разбирала группа красноармейцев и командиров. Значит, имеются жертвы. "Сколько? Кто?.." - волновалось сердце.
Из знакомых первым увидел нового инструктора-информатора старшего политрука Ивана Ивановича Бидина. С пишущей машинкой он направлялся к опушке леса, где саперы заблаговременно оборудовали убежища. Нагоняю его, трогаю за плечо.
- Среди политуправленцев пострадавших, кажется, нет, - ответил Иван Иванович на мой безмолвный вопрос. – У штабников много, видите, что осталось от здания?
- А Лестев, Маландин, Рубцов живы? - выпаливаю с тревогой.
- О них разговоров не слышно. Погиб секретарь Военного совета батальонный комиссар Астапов.
Для меня и эта утрата была тягостной. За короткое знакомство он раскрылся передо мной человеком скромным, душевным, заботливым.
- Пойдемте в убежище, там узнаете и о других, - предложил Бидин.
Убежище, в которое перебралось политуправление, представляло весьма внушительное сооружение. В глубокий и вместительный котлован вела лестница из полутора десятков ступеней. Крыша в четыре наката толстых сосновых бревен и земляной насыпи до двух метров высотой. Она защитит от бомб среднего калибра при прямом попадании.
Под потолком горели электрические лампочки от походной электростанции. Информаторы абонировали правый дальний угол. Мохначев и Рудаков приготавливали места для работы. Заместитель начальника политуправления бригадный комиссар Григоренко восседал за столом в центре. Впервые я увидел его бездеятельным, удрученным.
Докладываю ему, что в редакционном лагере никто не пострадал.
- А на КП немало жертв, - сказал он подавленно. - Комендант выясняет, сколько и кто погиб, кто ранен.
Я опять повторяю вопрос о Лестеве, Маландине, Рубцове.
- Они, к счастью, живы, - оживился Григоренко. - Дмитрий Александрович Лестев уцелел просто чудом, такое дважды не повторяется.
И он рассказал следующее.
При первом налете большинство штабников и политуправленцев не успели укрыться в щели. Сигнал воздушной тревоги наблюдатели подали, когда ведущий самолет уже входил в пике. Но бомбы не попали в строения, и все обошлось относительно благополучно. Вторую атаку немцы предприняли коварно, из-за облаков, приблизившись к КП на приглушенных моторах. Сигнал "тревога" опять запоздал.
Дивизионный комиссар Лестев с порученцем старшим лейтенантом Леоновым находился в своей комнате, во флигельке.
Батальонный комиссар Астапов, крикнув им об опасности, кинулся по лестнице на первый этаж, к выходу. Но было уже поздно.
Бомба, пробив карниз, влетела внутрь дома и разорвалась в центральном зале, где размещались оперативщики. Мощная воздушная волна подняла потолок вместе с мезонином и сбросила их со стен. Лестев с Леоновым оказались на земле, счастливо отделавшись только ушибами. А Астапова на лестнице привалило. Погибло и несколько оперативщиков, не успевших покинуть помещение.
В убежище спустился член Военного совета Лестев. Он слышал концовку рассказа Григоренко, сразу поддержал разговор.
- Да, нам с Леоновым по-сказочному повезло. Спланировали со второго этажа, как на ковре-самолете. Погибших жаль. Особенно Астапова, честнейшей души был человек…
Сказано просто. Но в последние фразы Дмитрий Александрович вложил глубокое сострадание, усиливая нашу скорбь. Все умолкли, задумались.
После минутной траурной паузы Лестев обратился к практическим делам. Сообщив о выходе из строя телеграфной и телефонной связи с войсками, предложил бригадному комиссару Григоренко подобрать несколько политработников для посылки в армии связными.
Рассказал он и об обстановке. Она продолжала осложняться. Ударная группировка противника, прорвавшая нашу оборону на стыке 19-й и 30-й армий, овладела Конютино и Холм-Жирковским. Стремиться развить наступление на Сычевку и в обход Вязьмы с севера. Чтобы восстановить положения войска генерал-лейтенанта Болдина и казачья группа генерал-майора Доватора готовятся нанести согласованный контрудар под основание вражеского клина.
С генералом Рубцовым я не стал встречаться, чтобы не растравить боль о погибших. Дополнительного по обстановке он, видимо, ничего не сказал бы. После информирования Баканова тот решительно распорядился:
- Поезжай в поезд и доложи обо всем редактору.
Пока неторопливый шофер Штилевский готовил машину, я успел коротко посвятить в обстановку и последствия вражьего налета на КП товарищей по палатке и пришедших соседей - братьев-писателей. А когда уже садился в "эмку", Алексей Сурков обратился с просьбой:
- Гриша, передай это стихотворение редактору. Оно было начато еще 3 июля, после выступления товарища Сталина по радио. Но осталось незаконченным. Теперь я завершил его. Сейчас, мне кажется, крайне нужны клятвенные обещания воинов в верности Родине, своему народу. И это я старался выразить стихами.
Мой ночной визит Миронов встретил по-своему. Продолжая пребывать в тумане ложного оптимизма, с улыбкой спросил:
- Что, победные вести привезли? Виктория!
- Наоборот, сведения тревожные, даже тяжкие, - отвечаю.
- Откуда они взялись? - тот выразил удивление. - А ну, докладывайте!
Подробно излагаю, что говорил о наступлении, силах и замыслах гитлеровцев генерал Рубцов во время утренней аудиенции и что услышал вечером от члена Военного совета Лестева. Рассказал о бомбежке командного пункта, разрушениях и жертвах, о счастливом полете Лестева с поручением.
Миронов слушал, не перебивая. Выражение его лица менялось, оно становилось серьезным. В глазах вначале появилась озабоченность, потом тревога. А заговорил первым Молчанов, который находился в салоне и прослушал мое сообщение. Обращался же он к редактору:
- Обстановка куда сложнее, чем мы думали. Считаю необходимым перестроить первую полосу. Придать ей призывность, ярость к врагу.
- Действуйте! - бросил Миронов и удалился в купе.
Полосу перемонтировали так. В шпигель вынесли выдержку из речи И.В.Сталина от 3 июля, гласящую: "Красная Армия, Красный Флот и все граждане Советского Союза должны отстаивать каждую пядь советской земли, драться до последней капли крови за наши города и села, проявлять смелость, инициативность и сметку, свойственные нашему народу". Далее. На все пять колонок сверху поместили шапку: "Сокрушительными контратаками уничтожай взбесившихся фашистских псов!" Расширили концовку передовой статьи, призывая воинов равняться на героических защитников Ленинграда и Одессы. И, наконец, поставили стихотворение Алексея Суркова, которое я привез.
Пока метранпажи переверстывали полосу, мы втроем (пришел и секретарь редакции Бубенкова) поговорили о завершившей работу конференции представителей СССР, Великобритании и США. Радовало, как сообщало ТАСС, что прошла она успешно, вынесла важные решения и продемонстрировала единодушие и наличие тесного сотрудничества трех великих держав по достижению победы над заклятым врагом всех свободолюбивых народов - гитлеровской фашистской Германией.
Вернулся редактор и, сокрушаясь, выразил свою докуку: - Как меня неправильно проинформировали, а я завел в заблуждение коллектив. Наперед наука. Нельзя брать данные из третьих уст. Запомните это.
Последние слова адресовались мне. Но не в порядке обсуждения, видимо, а совета. Что ж, вывод сделан правильный. Я так и поступил.
На своих осведомителей я мог положиться, как на самого себя.
- Вы докладывали товарищам обстановку? - спросил Миронов.
- Утром рассказал, вечером - не всем. Подполковник Баканов срочно направил сюда.
- Завтра проинформируйте всех, пусть знают действительное положение. А теперь направляйтесь в лагерь.
Мы возвращались под рокочущим небом. И на восток и на запад шли армады самолетов. Разобраться, чьи они, не представляло большого труда. Гул моторов наших самолетов был ровный, на одной ноте, а у немецких - надсадный, завывающий. К тому ж навстречу вражеским армадам с земли выбрасывались негнущиеся лучи прожекторов.
Дежурный по лагерю поджидал меня. Баканов распорядился: с приездом явиться к нему. Иду. В палатке тот оказался не один, с Алексеем Сурковым. Два бывалых воина тревожились неблагоприятно складывающейся обстановкой.
Чтобы отвлечь их внимание от таких мыслей, предлагаю оттиск четвертой полосы будущего номера газеты. На ней было заверстано Коммюнике об окончании работы конференции представителей СССР, Великобритании и США. Этому документу можно было порадоваться.
Пробежав глазами текст Коммюнике, Баканов поинтересовался, нет ли каких-нибудь распоряжений редактора. Получив отрицательный ответ, выразил сожаление, что выделенные для поездки товарищи не смогли вылететь в армии. И заключил распоряжением:
- Завтра ты поспособствуй им через штаб ВВС.
"Завтра... Каким оно будет завтра? Может, товарищам доведется ехать совсем в другом направлении?" - отреагировала мысль.
С Алексеем Сурковым мы вышли из палатки вместе. Как радостное я сообщил ему, что стихотворение заверстано в текущий номер и утром его будут читать в войсках.
Поэт воспринял мои слова спокойно, не выразив внешне никаких эмоций. Видимо, его сознание уже было целиком занято обостряющейся обстановкой, и боец превалировал над певцом муз.
Последние трое суток, с 3 по 5 октября включительно, сиречь 72 астрономических часа, отложились в памяти как предгрозье бури, урагана, неотвратимые ступени к трагедии. Опасность возрастала даже не по часам, а по минутам.
Мне приходилось, пожалуй, по-особому тягостно. Три-четыре раза за день выслушивать об ухудшающемся на фронте положении. Пересказывать затем товарищам, начальству. И, наконец, писать обзорные корреспонденции для газеты, сообразуясь с требованиями военной цензуры. Словом, каждый раз переживать, не показывая другим своего волнения.
Как и сообщил член Военного совета дивизионный комиссар Лестев, фронтовой резерв танковых и мотострелковых частей под командованием генерал-лейтенанта Болдина и казачья группа генерал-майора Доватора утром 3 октября провели согласованную контратаку под основание прорыва вражеских войск на стыке 19-й и 30-й армий. Решительным штурмом им удалось выбить немцев из важного опорного пункта Холм-Жирковский.
Однако уже к середине дня подошедшие свежие соединения противника вновь ворвались в него и стали продвигаться на восток, охватывая Вязьму с севера.
Не менее угрожающее положение складывалось на левом крыле, где противник, прорвав оборону на участке соседних армий Резервного фронта, двигался вперед, огибая Вязьму с юга и востока. Тем самым готовилось колоссальное по территории и находящимся здесь войскам окружение.
К исходу 4 октября на КП стали поговаривать о возможном отводе армий на ржевско-вяземский рубеж и передислокации Командного пункта. Установив достоверность разговоров, я посвятил в них Баканова и редактора.
Далее события еще более ускорились.
На второй день, то есть, в воскресенье, 5 октября, возможный вариант уже обрел силу приказа командующего войсками фронта, санкционированного Ставкой Верховного Главнокомандования. Устанавливался и срок для отвода армий - ночь на 6 октября.
Прикрытие маневра возлагалось на группу генерал-лейтенанта И.В.Болдина и 31-ю армию генерал-майора В.И.Долматова, выделенную из резерва Ставки.
Так определялось приказом. Но в действительности этого не произошло. В действительности "вяземский котел" стал кровавой трагедией для многих наших соединений.
Части прикрытия не смогли задержать наступление численно превосходящего противника. Вступив в затяжные бои, они сами попали в окружение. Их остатки пробивались через боевые порядки врага уже на земле Подмосковья.
И, во-вторых, отводимые армии не оторвались от преследования и не закрепились на ржевско-вяземском рубеже. С тяжелыми боями они отходили дальше, к верховьям Волги и на Можайскую линию обороны.
Передислокация КП, штаба и управлений тоже не обошлись без эксцессов. В связи с осложнившейся обстановкой командный пункт вынужденно останавливался в ряде неподготовленных мест. Бывали моменты, когда он утрачивал связи со многими войсками.
Не избежала эксцессов при переезде и редакция, хотя обстоятельно готовилась к нему. Еще с вечера писатели и художник были отправлены в поезд, а остальные распределены по машинам. Вещи погрузили, оставили только палатки для укрытия, накрапывал дождь.
Кстати, успел вернуться из Москвы Григорий Федорович Гладких. Он привез четырех газетчиц, чем вызвал в коллективе переполох. Кто-то должен им уступить место, уйти в армейские газеты или дивизионки.
(Продолжение следует).
Источник: газета "Воронежская неделя", N 9 (2203), 4-10 марта 2015 г.
Источник: Газета "Коммуна"
[Последние]
[Архив]
© Информсвязь, 2015