11.02.15
Присягнувший песне
Из дневников и блокнотов военного корреспондента
Григорий Улаев
(Окончание. Начало в NN50-53 за 2014 год, NN1, 2, 4, 5 за 2015 год)
Заявлял: «Опубликовали – их дело, а я остаюсь при своем мнении».
Тогда Сурков вынес претензии на широкую общественность. 12 июня 1942 года, выступая с докладом на открытом партийном собрании московских писателей (сокращенная запись доклада под заголовком "Стихи в строю" помещена в 4-м томе Собрания сочинений автора), он заявил: "У меня, например, был такой случай: лучшее из моей фронтовой книжки "Декабрь под Москвой" оказалось нашей газетой "Красноармейская правда" отвергнутым, а печатались на ее страницах только стихи, которые я потом не мог включить в эту книжку стихов".
Сказано, пожалуй, чересчур мрачновато, сколь очень наболело. А как было в действительности? В газете "Красноармейская правда" за 22 декабря 1941 года опубликован цикл стихотворений, объединенный общим заголовком "Декабрь". Это толика той книги.
Так вот, из восьми стихов пять мы находим в сборнике "Смелого пуля боится", подготовленным к изданию самим автором и выпущенным Воениздатом в 1964 году. Значит, большинство опубликованных тогда стихотворений продолжают жить.
Вообще же, в этом выступлении Алексей Сурков был предельно точен, по-особому искренен и доверителен, выражал беспощадно откровенно мысли, родившиеся под воздействием всего виденного и пережитого за почти годичное пребывание в действующих войсках. У докладчика сложились выводы, суждения по многим проблемам и литературного творчества. О поэзии в целом он заявил так: "Война… сделала нашу поэзию, как никогда в предыдущие годы, поэзией народного сердца, прямо адресованной душе народа".
Объективно и требовательно оценивая, что писалось о будущих сражениях до войны, поэт пришел к такому нелицеприятному выводу: "Мы слишком "облегченно" изображали войну. Война в нашей поэзии выглядела как парад на Красной площади... До войны читателю порой подавали будущую войну в пестрой конфетной обертке, а когда эта конфетная обертка 22 июня развернулась, из нее вылез скорпион, который больно укусил нас за сердца - скорпион реальности трудной большой войны..."
В том же выступлении Алексей Сурков выразил и такую истину, которой сам следовал неукоснительно: "Война не терпит противоречия между словом и делом. В призыве к смертному подвигу читатель должен учуять сердцем готовность автора к героическому самопожертвованию". Тут, как говорится, нечего добавлять.
И еще одну истину выразил Алексей Сурков, которую постиг еще в финскую войну, а теперь многократно проверил. Иным, далеким от фронта, она показалась почти странной, другим - малозначимой, хотя в ней и мудрости, и значения в избытке. Поэт говорил: "И эта война нам подсказала: "Не ори, говори тише".
На войне кричать не надо. Чем ближе человек стоит к смерти, тем больше раздражает его громогласная болтовня. На войне все на солдата кричат - и пушки, и пулеметы, и бомбы, и командиры. И все на это имеют право. Но нигде в уставах не записано, что поэт тоже имеет право кричать на солдата лозунговым пустозвонством. Воюющий человек любит прямое слово, раскрытое слово, прямо соответствующее его существованию на войне. Это есть в лучших стихах некоторых наших поэтов, написанных за войну".
Если суммировать все, на что акцентировал внимание участников партийного собрания Алексей Сурков, можно понять - он делился своими мыслями о том, какие стихи всего более нужны на войне. Причем он считал, что нужно не только "засекать сегодняшнее движение души народа, но и предвидеть завтрашнее ее превращение, способствовать ему, чтобы не остаться лишь "регистратором явлений народной войны".
Случилось так, что из нашего коллектива на собрании писателей кроме, естественно, самого Алексея Суркова, никто не присутствовал. Вскоре после первомайского праздника редакция покинула гостеприимные апартаменты "Гудка" по улице Станкевича и на собственном полиграфическом поезде перебазировалась с Московской окружной железной дороги в район Юхново, на станцию Обнинская. Поэтому, когда поэт появился в "родных пенатах", его стали донимать расспросами.
Решили вместе посумовать. Собрались на лесной поляне в вечерние сумерки. Рассказывая о собрании, о выступлениях писателей, Сурков повторил и значительную часть своего доклада. Причем положения и выводы раздумий излагал по-особенному тихо, проникновенно.
И хотя многие из них мы уже слышали от него ранее, в общем контексте они звучали почти с первородной силой и оригинальностью. А сам поэт раскрылся перед нами с невидимой, внутренней стороны...
Но вернемся назад, в август-сентябрь 1941 года. Вынудив противника перейти к обороне, войска фронта сами предприняли наступательные действия. И небезуспешно.
Августовское наступление 19-й и 30-й армий изменило моральный климат в частях. Красноармейцы, командиры и политработники с трепетной надеждой думали: а не станет ли оно той самой первой ласточкой, которая приносит весну? Более нетерпеливые даже утверждали, что "лед тронулся", что победный ветер подул в наши паруса.
Радоваться и восторгаться было от чего. Смоленское сражение обрело для наших войск новый характер - от оборонительного перешло в наступательное. Под их решительными ударами фашистские полчища, неудержимо двигавшиеся на восток, к Москве, вначале запнулись, а затем стали пятиться назад. Такое, да еще в таком масштабе, за два месяца войны случилось впервые. Потому-то оно быстро обратилось в "притчу во языцех", обуяло всех, укрепляя веру в возможность разгрома гитлеровских оккупантов.
Редакционные товарищи измеряли время от утренней моей информации о ходе контрнаступления до вечерней. Днем выбрасывались в части за материалами, набирали "фактаж". И костерили военную цензуру, не позволявшую пока раскрыть наступательную операцию.
Корреспонденции давались по частностям, без итоговых данных и общего фона. От этого они очень проигрывали.
Мне хорошо запомнились испытующие взгляды товарищей, которыми они встречали мои приходы с командного пункта. В глазах всех отражался один и тот же нетерпеливый вопрос: ну как, наступление продолжается? (Они боялись получить отрицательный ответ). И когда я подтверждал словами, кивком головы - глаза их сразу теплели, оживлялись. Следовали направляющие реплики: "Рассказывай... Поподробнее..." И я старался ответить им. Нередко обращался к топографической карте начальника фронтового отдела майора Баканова, аккуратно наносившего на ней оперативную обстановку.
Вечерняя аудиенция 21 августа превратилась в ночную. И вот почему. Когда я пришел к оперативщикам, чтобы сориентироваться в обстановке, заместитель начальника оперативного отдела, добрейший и милейший генерал-майор Рубцов с радостью сообщил:
- Можете прославлять коневцев, они разгромили немецкую пехотную дивизию. Обобщающие данные возьмите из сводки.
Естественно, поблагодарив генерала, я вник в вечернюю оперативную сводку.
Данные примечательные. Согласованными действиями авиации, артиллерии, танков и пехоты была разгромлена 16-я пехотная дивизия противника. Уцелевшие остатки ее частей бегут. Нашими войсками захвачены большие трофеи: 40 орудий разных калибров, три танка, две бронемашины, семь автомашин, 80 велосипедов, две радиостанции, 40 пулеметов и автоматов, 7 минометов, 45 ящиков с минами, около трех тысяч снарядов и более 35 тысяч патронов.
Иван Конев
"Коневцы" - это 19-я армия, которой командовал генерал-лейтенант И.С.Конев. Его соединения располагались севернее Ярцево. Во взаимодействии с войсками 30-й армии генерал-лейтенанта В.А.Хоменко должны были уничтожить вражескую группировку северо-восточнее Смоленска.
Видимо, задумавшись над тем, где добыть средства передвижения, чтобы доставить материалы в поезд, у меня был весьма удрученный вид, сколь генерал спросил: "Вы чем-то озабочены?" Я, конечно, признался, и он благословил мне дежурную машину своего управления. Лишь попросил: "С приездом на станцию Туманово машину сразу отпустите, она понадобится здесь".
- Покорнейше благодарю вас, - раскланиваюсь.
Чтобы в темноте не плутать проселками, отправляемся окружным путем, с выездом на автомагистраль Москва-Минск. Так в два раза дольше, зато по асфальту, можно выиграть на скорости. И выиграли. Спустя час с небольшим домчали до станции. Как и просил генерал, машину сразу отпускаю.
Редакторат застал в сборе, за чаепитием.
Помимо них присутствовали: ставший начальником издательства старший политрук Карханов и начальник фронтового отдела майор Баканов. Последнему обрадовался, он имел машину, и будет на чем доехать до лагеря.
Моему визиту начальство удивилось. Однако, выслушав причину, одобрило, пригласило на чашку чая. Потом -за дело.
- Пор-радок на тр-ран-спор-те! - прорычал с подъемом белорус Иван Семенович Бубенков и направился к метранпажам.
Первую полосу готовившегося номера газеты пришлось переделывать. Сверху на все пять колонок поместили призывную шапку: "Громите фашистов так, как громят их доблестные бойцы командира Конева!"
Мою корреспонденцию о разгроме немецкой пехотной дивизии набрали двухколонным набором и заверстали под шапкой на отлет. Под ней поставили две, тоже мои, информации о боевых успехах авиаторов и военкоровскую заметку о мужестве политрука роты. Получилось заметно, броско.
В лагерь мы вернулись глубокой ночью. Но товарищи по палатке не спали. Более того, услышав их восторженные крики, пришли соседи, братья-писатели Алексей Сурков, Вадим Кожевников, Морис Слободский, Михаил Матусовский, Цезарь Солодарь и художник Орест Верейский.
- Ну, где ты запропал? Чем порадуешь? - с ходу забросал вопросами Алексей Сурков.
- Знаешь, без вечерней сводки и сон не в сон. Рассказывай, и отпусти наши души на покаяние.
- Могу-могу проинформировать, - говорю.
- И есть о чем. Садитесь, располагайтесь, как дома.
Огня не зажигали, и пришлось рассказывать по памяти. Но это не представляло сложности, сколь докладывал общую картину. Что соединения 19-й армии разгромили немецкую пехотную дивизию, а соединения 30-й армии тоже значительно продвинулись вперед.
- Завтра газета сообщит о победе коневцев, разрешено называть их в печати, - сообщаю.
- Только именовать не армией, а части командира Конева.
- А какое положение на левом крыле фронта? - спросил Вадим Кожевников. - Можно ли направиться в район Ельни?
- Ельненский выступ теперь не относится к нам, - объясняю. - Он передан резервному фронту. И знаете, кто командует им? Генерал армии Георгий Константинович Жуков.
- Что был начальником Генерального штаба и членом Ставки Верховного Главнокомандующего? - уточняет Гладких.
- Он самый. А начальником Генерального штаба назначен Шапошников.
- Чем объясняется такая замена? - выпытывает Алексей Сурков.
- Не знаю, Алеша. Штабники и политуправленцы тоже не могут дать на это вразумительного ответа.
- А нет ли слушков, что немцы готовятся применять газы?
- Разговоров таких не слышал. А что?
- Да есть одна задумка, - протянул Сурков, не раскрывая смысла своей задумки.
Она раскрылась через два дня. В газете был напечатан стихотворный фельетон "Как Гриша Танкин Филе мозги вправлял". В нем речь шла о противогазе, который боец должен беречь и содержать в постоянной готовности к применению. Красноармеец Филя пренебрег этим требованием, превратил сумку противогаза в торбу, где хранил всякую всячину - портянки, консервные банки, мыло, сахар и баранки. За это и взял его в оборот Гриша Танкин! После учиненного им разноса и наставлений "Филя выгрузил запас и достал противогаз".
- В порядке профилактики. У многих бойцов отношение к противогазам плевое, надо менять, - объяснял Алексей Сурков причину появления фельетона.
Также на злобу дня поэт подготовил и последующую публикацию - "Гриша Танкин в ночной разведке". Нередко наши наступающие подразделения, особенно в ночное время, попадали под сосредоточенный огонь вражеских заслонов и засад, несли большие потери. Требовалось усилить службу разведки, придерживаться народной мудрости: "Не зная броду, не суйся в воду".
Наступление наших войск продолжалось.
Об успехах 19-й армии я, как правило, готовил развернутые корреспонденции. Ей посвятили и передовую статью "По примеру коневцев - вперед, воины!" По коневцам равняли других.
Стремительный бросок сделали и соединения 30-й армии. О них я информировал по-особому. Начинал корреспонденции удовлетворяющими цензуру фразами: "Отважно сражаются наши части и на другом участке" или "Значительных успехов добилось также Н-ское соединение".
Вскоре, а именно - с 26 по 27 августа, ночь бдения устроил нам Алексей Сурков. Вечером он поехал в поезд, чтобы продвинуть в текущий номер написанный почти экспромтом стихотворный фельетон "Как Гриша Танкин десант ликвидировал". Писал он тоже на злобу дня. На участке 22-й армии немцы предприняли две попытки забросить за линию нашей обороны десантные группы.
Правда, припозднился Сурков с возвращением в лагерь по другой причине. ("Танкина" редактор одобрил сразу). В то же самое время радистка стала принимать текст Ноты Советского правительства иранскому правительству. В ней говорилось о вводе наших войск в Иран. Почему? Зачем? Это хотелось узнать, не откладывая до завтра. Потом еще пообсуждали случившееся. Словом, выехал он со станции в одиннадцатом часу ночи, а ровно в полночь поднял нас с постелей возбужденными возгласами:
- Э-гей, хлопцы, вставайте! Сообщу важную новость. Вставайте!
Теперь мы пошли к братьям-писателям. Они тоже не зажгли огня. Решили, как и тогда, посумовать в темноте.
- Товарищи! - обратился Сурков торжественно. - Произошло неожиданное и весьма важное событие - наши войска вошли в Иран. Вошли войска и Великобритании. Производится совместный поход двух союзных армий, преследующих общую цель.
Сообщение ошеломило нас. Мы знали о стесненном положении с резервами даже на нашем направлении, прикрывавшем Москву. И вдруг целая группа войск, по всей вероятности немалая, отвлечена в сопредельную страну, находящуюся в другой, почти противоположной стороне от фонта.
Далее Сурков передал квинтэссенцию Ноты Советского правительства правительству Ирана, акцентируя наше внимание на причинах ввода войск. Что таким образом срывался коварный замысел немцев совершить в Иране переворот и установить фашистский режим, а значит, обеспечивалась безопасность наших закавказских и среднеазиатских границ и безопасность нефтеносного района в Азербайджане. Англичане стремились обезопасить свою богатейшую колонию - Индию.
В пору было удивляться, как много вобрал в память Сурков с одного прочтения Ноты. Он изложил ее подробно и бойко, будто выучил наизусть.
Сообщение вызвало желание обменяться мнениями. Все сходились на том, что Советское правительство предприняло мудрый и дальновидный шаг, упредив противника, сорвало его коварный замысел. Это было равносильно выигрышу большого стратегического сражения.
Я невольно подумал о дружках из газеты "Фрунзенец" Среднеазиатского военного округа. Раз округ направил в Иран группу войск, значит последовали туда и "дивизионки", и журналисты из окружной газеты. Может, создана групповая газета, куда определили многих из знакомых мне ташкентцев. Надо написать письмо, запросить, кто попал в экспедиционные войска.
Мы вышли из палатки писателей, когда на востоке заалел рассвет. Нарождалась среда, 27 августа, шестьдесят второй день войны. По всему чувствовалось, будет он погожим, знойным.
Через час с небольшим Сурков, почти не поспав, стал скликать любителей "тихой охоты". На этот раз их собралось более десятка.
Источник: газета "Воронежская неделя", N 6 (2200), 11-17 февраля 2015 г.
Источник: Газета "Коммуна"
[Последние]
[Архив]
© Информсвязь, 2015