28.01.10
Суд идет. Но куда?
О несовершенстве российских законов твердят постоянно. Но от одних разговоров они лучше не станут
По данным всевозможных социологических институтов, большинство населения страны не верит нынче судебной системе. По данным Фонда "Общественное мнение", 62 процента опрошенных заявили, что российский суд в своих решениях руководствуется не законом, а "другими обстоятельствами". Аналитическому Центру Юрия Левады только 16 процентов опрошенных в регионах России сказали, что "суды заслуживают доверия".
Приведенные данные, безусловно, тревожны. Однако когда вопрос ставится ребром - "Доверяете ли вы судебной системе или нет?", то ответ чаще всего очевиден, даже если респондент ни разу не сталкивался с судом. Во-вторых, упоминая о "других обстоятельствах", граждане, очевидно, считают, что законы в нашей стране прекрасны, а вот судьи - плохи. Поэтому надо бы их в значительной мере заменить.
Но так ли уж прекрасны российские законы? Да и нужна ли судебная реформа в стране?
Такая реформа нужна, считают руководители Российской Федерации. И о необходимости реформы они говорили уже не однажды. Более того, по распоряжению Президента страны для реального продвижения судебной реформы создана рабочая группа во главе с министром юстиции Александром Коноваловым. По словам министра, группа "будет заниматься приведением судебной системы к состоянию, близкому к безупречному".
Думается, это весьма амбициозное заявление молодого чиновника. Хватит ли сил, чтобы решить задачу, достойную Геракла? Сегодня уже многим ясно, что законы наши, не только принятые в угаре последнего десятилетия прошлого столетия, но даже в недавние времена, не способствуют одному из главных принципов суда - быть справедливым.
Прав полпред Правительства в Конституционном, Верховном и Арбитражном судах Михаил Барщевский: "Менять надо многое, начиная с Гражданского, Уголовного, Уголовно-процессуального, Арбитражного Кодексов, всех нормативных актов, касающихся судопроизводства, и заканчивая всеми законами, регулирующими экономическую деятельность государства..." Но обновление - дело небыстрое, и люди в мантиях вынуждены руководствоваться тем, что им предлагают законодатели. А выпускают они в свет весьма удивительные порой документы.
В ближайшие дни, например, начнется новая избирательная кампания, и на судей вновь обрушится вал всевозможных жалоб. Немалую роль в увеличении их числа сыграет новая редакция Закона "Об основных гарантиях избирательных прав...". Им фактически введен запрет на критику конкурирующих кандидатов, "на распространение информации, способствующей созданию отрицательного отношения" к тому или иному претенденту на депутатский мандат.
Но политическая конкуренция, если она ведется честно, не может обойтись без острой полемики. Она немыслима без критики кандидата, независимо от того, какую партию он представляет. Запрещение такой критики есть не что иное, как нарушение статьи 29 Конституции, то есть. ограничение свободы мысли и слова. Так же, как отмена графы "против всех" есть не что иное, как "умаление права гражданина" голосовать против тех кандидатов, которым он не верит. То есть, это уже нарушение статьи 55 Конституции.
Что делать судье, получившему жалобу во время выборов, - руководствоваться новым федеральным законом и тем самым не обращать внимания на Основной закон страны?
Безусловно, политик, как и человек любой другой профессии, имеет право на защиту чести, достоинства и репутации, ущерб которым может нанести критика его действий и высказываний. Но критика - оценочная категория, и рассматривать ее в качестве диффамации - невозможно. Такой подход был отражен в решении Европейского Суда по правам человека. Было заявлено о том, что руководитель и политик, добровольно идущий во власть, должен быть готов к самой жесткой критике своих действий и высказываний.
Решения Страсбургского суда обязательны для российской юстиции. Об этом и Пленум Верховного Суда РФ заявил. К сожалению, даже за прошедшие после ратификации Конвенции 12 лет не все судьи усвоили это требование. Многие российские чиновники, депутаты, бизнесмены, увидев критическое выступление в свой адрес, тут же бегут в суд защищать честь и достоинство. Им бы охладиться и подумать, но куда там - кровь кипит от благородного негодования. И судьи внимательно, по нескольку лет, выслушивают эти бурлящие эмоции.
Несколько лет назад рассказал, например, журналист "Коммуны" о грубых нарушениях закона работниками одной из силовых структур Воронежской области. Генерал-начальник очень обиделся и потребовал полтора миллиона рублей за "нервное потрясение". Ему предлагают выступить в газете и сказать - в чем же был неправ автор публикации. Но лампасный командир отказывается: сначала - деньги, потом - опровержение.
Или вот газета написала о том, что выбранный депутат весь год занимался бизнесом и присутствовал только на одном заседании областной Думы. Представленные документы не в пользу прогульщика, тем не менее народный избранник требует наказать журналистов и заодно деньги с них получить.
Директор дома инвалидов в одном из районов области вел себя по отношению к проживающим, мягко говоря, неадекватно. Документы и свидетельства очевидцев налицо, но истец требует опровержения публикации, а для восстановления здоровья - сначала полтора, а два миллиона рублей. При этом доказать ухудшение своего здоровья ничем не может.
Абсолютно бестолковые, длящиеся годами, отнимающие массу дорогого времени процессы, как правило, заканчиваются не в пользу истцов. Их адвокаты (кстати сказать, защищающие чиновников за госсчет) плетут словесные кружева, пытаются доказать мнимые страдания своих доверителей. Сами истцы, как правило, вообще не появляются на судебных заседаниях, доверяя защиту своих оскорбленных амбиций чужому человеку. Понятно, каков уровень их моральных устоев, но не понятно другое. Когда речь заходит о компенсации морального вреда, то, согласно Постановлению Пленума Верховного суда, истец сам должен доказывать степень физических и нравственных страданий. Однако некоторые судьи считают, что вполне можно обойтись красноречием защитника.
С этим еще можно согласиться, когда иск подают потерпевшие от уголовного преступления. Утрата имущества или близкого человека (быть может - кормильца семьи), невозможность в результате случившегося продолжать общественную жизнь, а порой невозможность даже присутствовать в зале суда, - эти незаживающие душевные раны можно понять. Но почему крепкие, здоровые люди, считающие, что их обидели, сами не доказывают пагубность этой обиды?
А может быть, стоит рискнуть и поумерить аппетиты истцов-сутяг? Пусть законодатель введет 10-процентную пошлину на сумму требуемой компенсации. Если полагаешь, что твои моральные страдания действительно стоят миллиона рублей - плати в казну сто тысяч. Тех, кто считает, что его претензии обоснованны и должны быть поддержаны судом, это не остановит. Те, кто решил позабавиться и "пощекотать нервы" журналистам, подумают - стоит ли овчинка выделки?
Суд не должен быть площадкой для удовлетворения лично-корыстных интересов.
В конце 2009 года заместитель прокурора одного из районов Хабаровского края изнасиловал трех 15-летних девочек. Милиция задержала его, но по требованию районного прокурора, подозреваемого тут же отпустили. Заполошные крики журналистов, что рука, мол, руку моет, были безосновательны. Прокурор действовал в строгом соответствии со статьей 447 УПК РФ, которая выделяет некую группу неприкасаемых лиц, добраться до которых правосудию так же сложно, как верблюду - пролезть сквозь игольное ушко. Здесь и депутаты, и судьи, и прокуроры, и прочие высокопоставленные госчиновники, для которых созданы особые правила привлечения к ответственности. Хотя статья 19 Конституции гласит: "Все равны перед законом и судом".
Выходит не все.
...Мэр города, остановленный за превышение скорости "гаишниками", не может выбраться из автомобиля, поскольку пьян до безобразия. Служивые должны бы отправить его на освидетельствование, но сделать этого не имеют права, потому что мэр входит в число избранных. Несколько лет назад работник Прокуратуры Центрального района Воронежа ночной порой сбил насмерть своим джипом двух молодых людей. Он признал себя виновным, однако наказания не понес. Депутат Воронежской областной Думы, директор одного из крупнейших перерабатывающих предприятий "пьяным в дым" сел за руль и сбил на дороге троих школьников. Двое умирают на месте, третий - инвалид. И этот гражданин наказания избежал. Причина - одна и та же: убийцы (давайте называть вещи своими именами) сумели откупиться от родственников погибших, и те свои претензии отозвали.
Жизнь есть жизнь. Родственники могут быть довольны внесудебной компенсацией морального и материального ущерба. Это их право. Но почему государство идет на попятную и не хочет наказывать тех, кто чужую жизнь смял?
Отменяя смертную казнь, руководители страны заявляли о бесценности человеческой жизни - никто, мол, не имеет права отнимать ее. Но ведь отнимают, и без всякого наказания за это. Видимо, сладкоголосые депутаты Госдумы не замечают, что в России, как и в прежние времена, процветают двойные стандарты. За два мешка муки, утащенных со склада, безработный мужик получает два года колонии. А банкиры, прикарманившие миллиарды, отпущенные им из госказны, чтобы кризисные дыры залатать, жизни радуются. На Канарах загорают и шампанское пьют. Так для кого закон суров?
Первого июля 2010 года вступает в силу Закон "Об обеспечении доступа к информации о деятельности судов". Поскольку "прозрачность" судебной системы, защита прав журналистов и прочих граждан на возможность получения такой информации вызывает в последние годы серьезные нарекания, то такой документ давно был ожидаем обществом. Оказалось, однако, что некоторые положения новой юридической нормы весьма ограничивают декларируемую на словах открытость судебной системы.
Появился, например, удивительный термин "информация ограниченного доступа". При этом делается оговорка, что перечень этой информации регулируется неким федеральным законом, но каким именно, не известно. Заявляется о публикации в электронном виде судебных решений сразу после их принятия, а приговоров - после вступления их в законную силу. И тут же делается оговорка: "...в целях обеспечения безопасности участников судебного процесса из указанных актов исключаются персональные данные, кроме фамилий и инициалов судей, рассматривавших дело, а также прокурора и адвоката. Вместо исключенных персональных данных используются инициалы, псевдонимы или другие обозначения, не позволяющие идентифицировать участников судебного процесса".
Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! Теперь вообще невозможно будет узнать, о ком идет речь в решениях и приговорах. Тогда какой смысл в огласке таких документов? Как вызвать у читателя соответствующую реакцию и ненависть к реальному серийному маньяку-убийце Чикатило, если журналист вынужден будет настоящего убийцу называть вымышленным Васей Пупкиным.
Как рассказать о потерявших человеческий облик соседях, убивающих друг друга из-за клочка земли? Как показать бесчувствие родственников, равнодушно наблюдающих за этим, и при этом не назвать их по именам - в назидание другим? Кстати сказать, Европейский Суд по правам человека, который публикует все свои решения сразу же по их принятии, не скрывает имен участников споров.
Депутаты Госдумы обеспокоились, почему то не безопасностью жизни судьи, прокурора или адвоката потерпевшей стороны, которым действительно могут угрожать подельники тех, кто получил суровое, но справедливое наказание. Нет, законодатели озаботились судьбой тех, кто оказался за решеткой.
Могут возразить, что, запрещая называть фамилии участников процесса, государство думает о свидетелях, которые дают показания в пользу потерпевших. Неужели думает? По долгу службы бывая на различных судебных процессах, неоднократно замечал, что потерпевшие и свидетели вдруг начинают путаться в показаниях, давать невнятные пояснения. Когда их вызывают вновь, некоторые вообще "забывают" о чем говорили, а то и отказываются давать показания. Во время перерыва в заседаниях я иногда доверительно беседовал с некоторыми из них, и люди признавались, что, конечно же, сознают уголовную наказуемость своих действий, но пока их жизнь и здоровье не защищены от угроз, они боятся говорить правду в зале суда.
Мне скажут: есть Закон "О государственной защите потерпевших, свидетелей и иных участников уголовного производства", который действует уже пять лет. В нем обозначены меры обеспечения безопасности и социальной поддержки этих лиц, определены органы? за них ответственные. Увы, на практике этот закон фактически не работает. За последние пять лет общее число преступлений в стране выросло в два с лишним раза по сравнению с предыдущей пятилеткой. Ежегодно жертвами преступлений становятся до четырех (!) миллионов человек. Хотя? по мнению Уполномоченного по правам человека в РФ Владимира Лукина, правоохранительные органы тщательно скрывают преступность, и "на одно зарегистрированное преступление приходится четыре незарегистрированных".
Уполномоченный знает, что говорит, и цифры, приводимые им, удручают. За последние три года на программу "Обеспечение безопасности потерпевших" выделено 948 млн.720 тыс. рублей, хотя при подготовке законопроекта расчетная сумма на один лишь год составляла 3 млрд. 817 млн. То есть фактически учинили экономию в 10 раз. Неужели с пользой для дела?
Анализируя увиденное и услышанное, все чаще приходишь к печальному выводу. Сегодня правовые нормы опекают отпетого бандита и откровенного мошенника заботливее, чем тех, кто пострадал от них. Казалось бы, в цивилизованном обществе убийце, насильнику или даже обыкновенному вору-домушнику не может предоставляться больше прав, чем потерпевшим от их деяний. Не может, но ведь предоставляется!
Обвиняемый имеет, например, право пользоваться помощью защитника, в том числе бесплатно. Причем право на защиту должно быть обеспечено следователем, прокурором или судом. В некоторых случаях участие защитника обязательно. Потерпевший тоже может пригласить адвоката, но, если у него нет средств, государство вовсе не обязано предоставлять ему бесплатного защитника.
При избрании меры пресечения обвиняемому суд обязан учесть конкретные обстоятельства дела. Мнение потерпевшего при этом никого не интересует. Точно так же не принимается оно во внимание, когда рассматривается ходатайство подсудимого о рассмотрении дела судом присяжных или коллегией судей. Потерпевшего поставят лишь перед фактом.
Все неустранимые сомнения в виновности подсудимого толкуются в его пользу. Мнение потерпевшего по этим сомнениям не имеет никакого значения, и в его пользу ничего при этом не трактуется. При назначении наказания учитываются степень общественной опасности преступления, личность правонарушителя, наличие у него малолетних детей, условия жизни его семьи. Одна уголовная статья приговора "поглощается" другой, и все - в пользу обвиняемого, сидящего на скамье подсудимых.
В каких условиях оказался потерпевший, как он будет жить - изрезанный вдоль и поперек ножами? Где найдет работу с полученной первой группой инвалидности? Как в случае гибели, будет существовать его несчастная семья? Суд это не интересует. Видимо, законодатель считает это вполне справедливым.
Обвиняемый может быть освобожден от уголовной ответственности, или ему дадут условное наказание, он может быть амнистирован или помилован. Мнение потерпевшего при этом не имеет значения. Оно не принимается во внимание, когда решается вопрос об условно-досрочном освобождении преступника, даже в том случае, если он так и не возместил потерпевшему материальный ущерб. Причем пострадавшему бесполезно требовать его быстрого возмещения, потому как осужденный может возвращать его мизерными суммами сколь угодно долго.
Статья 52 Конституции РФ, где указана обязанность государства компенсировать потерпевшему причиненный ущерб, тоже фактически не действует. Условно-досрочное освобождение превратилось в нашей стране едва ли не в обязательно-досрочное. Главное - чтобы тюремный начальник захотел отпустить осужденного. Но к начальнику всегда ведь можно найти "соответствующий подход".
Автор: Борис Ваулин.
Источник: "Коммуна", N 11 (25442), 28.01.10г.
Источник: Газета "Коммуна"
[Последние]
[Архив]
© Информсвязь, 2012