 |
24.10.14
Кремень-человек
Земляки | Выходной костюм со всеми знаками отличия Василий Семенович Машнев надевает раз в году – 9 Мая, в День Победы. Тридцать пять лет прошагал он в праздничных колоннах каменно-щебеночного карьера. Последнее время Машнев - в жутко редеющих рядах ветеранов войны и труда
Василий Машнев. Фото Эмиля Абросимова
Всякий раз при встречах, обмениваясь рукопожатиями, чувствую наждачную шершавость его ладони, огрубевшей от вечных мозолей. Рабочие руки, сполна познавшие, что такое физический труд. Слава Богу, родился он не хилым, крепкой кости. И характера твердого, как сам камень.
Эмиль Абросимов
с. Верхний Мамон, Воронежская область - Василий Семенович, а начало войны помнишь?
- Интересный ты человек… Как не помнить, мне же двенадцать годков тогда стукнуло. Жили мы на этом же месте, еще в старой хате. Отец и мать работали в колхозе. «Вторая пятилетка» он назывался. Когда войну объявили, весь Мамон замер, будто на похоронах. Мужики лицом окаменели, а у баб от слез глаза сутками не высыхали. Люди шли и шли на середку села. Там репродуктор уличный во всю мощь призывал. Митинг начался, а мы в толпе туда-сюда, на нас шикают: тише вы! По правде говоря, не сразу дошла до пацанвы тревога взрослых - ну война так война, она где-то далеко, да и армия нас защитит. Но на десятые сутки у моих корешей отцов забрили. И моего тоже. Набралось их сотни две. Построили у военкомата, сложили на подводы снаряжение и - шагом марш на станцию Бобров. Вот тогда-то мы и сообразили, что война - это беда, еще неизвестно, когда и чем она кончится. Он у родителей - один, а в других семьях трое-четверо осталось. Лишились они главных кормильцев. Те, кто постарше, бросили школу - не до учебы. Впрягались, кто как мог, в колхозную работу.
- Один радостный день помню, когда наконец-то получили письмо от отца, - вспоминает Машнев. - От раненого под Москвой. "Он же ранен, - говорю матери, - а ты улыбаешься". - "Так ведь живой, пишет вот, скоро на передовую". А в начале сорок второго пришло извещение: пропал без вести. И вот тут-то пошли слезы. Ни днем, ни ночью не могла мать сдержаться. Родня, соседи уговаривали: пропал - это еще не убит, гляди, да и объявится. Утешили мало-мальски. И вот с таким ожиданием отца до боли сердечной жила она все военные годы. А в 45-м, когда те, кто мог, вернулись, мать слегла и за считанные дни померла.
Василий Семенович на минуту онемел. Вздохнув, продолжил:
- Прости, что-то я забежал далеко. Ты же о начале войны спрашиваешь. Так вот. Самым страшным для Мамона стал 1942-й. Немцы с осетровских бугров на мотоциклах наш берег Дона в бинокли разглядывают, как бы прицеливаются. Матери просят нас просто так никуда не высовываться, но мы, неслухи, сошлись на облюбованном пятачке у кручи. Внизу - дорога с техникой. Там, где сейчас Хвостиковы живут, - пулеметное гнездо, красноармейцы. Ну а мы играем в "расшибалку" - это когда на кону монеты, и в них надо попасть медяком. Слышим - гул в небе и видим, как немецкий самолет идет на снижение. Мы бегом во двор Сарычевых. Только на порог, а нас как шибануло волной, так в хату и влетели. Обошлось. На других же концах села и людей поубивало, и постройки разнесло. Районные учреждения бомбили, больницу, горело все кругом.
Военное командование объявило осенью об эвакуации населения. И за считанные часы их погрузили в "студебеккеры" и вывезли в Русскую Журавку. Нашелся там угол и Василию с матерью. Такая же, как она, солдатская вдова приютила. И пробыли они в эвакуации до января 43-го. Как снег сошел, из колхозных пацанов сколотили бригаду пахарей. Набралось десятка два, кто во что одет, кто во что обут. Под присмотром старика Сергея по фамилии Летунов отправили ребят в поле. Вместе с уцелевшими волами. Впрягли скотину по две пары на плуг, один - за погоныча, другой - пашет.
Василий Семенович уточняет: "Волдыри натрешь, обмотаешь тряпкой, зубы стиснешь и жмешь дальше, что есть мочи. Кажется, конца-краю не будет. И вдруг замаячит вешка. Ею помечали, докуда нам сегодня пахать".
Что удивительно, никто не жаловался. Такие они были настырные: надо - значит надо. Понимали, что на фронте отцам труднее, там стреляют. Да и местность у них оказалась чистая - без мин, это не то, что в Осетровке, где снаряды под ногами взрывались. Вечерами у костра после тощего ужина - беседа. Старик Сергей вспоминал о том, как до революции жили. Они же мечтали о том, как после войны жить будут: на обеды - одни котлеты.
Так три года пахали, сеяли, убирали. А тут засуха, и опять голод, опять, как на военном положении. Василий остался один, по дому управляться некому.
"Мне свахи проходу не давали, - улыбается Машнев. - "Жениться, - говорят, - тебе пора. Есть у нас на примете хорошая девчонка Фрося Вельянинова, тоже сирота, у сестры живет. Приглядись!" Познакомились, подружились. Чуть пожили вместе - повестка в армию. Говорю Фросе: "Прости и жди меня!" А загудел я на целых три года в артбригаду под Слонимом, это в Белоруссии. Заряжающим орудия, снаряды нянчил. В общем, силушка в руках у меня была, да образование - четыре класса и пятый коридор. Голову ломаю: что делать после дембеля?"
- И как же дальше, Василий Семенович, жизнь твоя сложилась? - интересуюсь.
- Фрося меня дождалась. Честь по чести. Через год первенца-сына родила. Ну и рискнули мы с ней - укатили в Донбасс. За "длинными" рублями. Меня грузчиком на оборонное предприятие приняли, комнату дали. Зажили мы с Фросей как бы и неплохо. Только домой тянуло. Хата-то без хозяев, и родня достает: "У нас карьер открыли, заработки каменоломов хорошие, думай". Ну, думаю, залезу в карьер на пару-тройку лет, а там видно будет. Да и залез на всю жизнь, - усмехается дед Василий. - И не жалею, интересно ведь было.< И скажу тебе, кувалдой тоже надо знать, как махать. Приноровишься расщеплять монолит по слабым его местам, и ты уже лишний куб в план дашь. Каменолом - это сила. Не всякий попадал в наши закаленные ряды. Я, без похвальбы, держался стойко, набирался опыта. И добился кое-чего.
Первой его рабочей наградой был знак "Ударник коммунистического труда" в 1963 году. Свидетельство к медали "За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941-1945гг." Машневу вручали намного позже. Тут в самый раз вспомнить добрым словом первого директора карьера Степана Муконина. Толковый был руководитель.
С Фросей они жили душа в душу. У них еще и Коля родился, радовались за сыновей. Год за годом шла жизнь к лучшему. На карьере перемена за переменой. Особенно, когда подвели электролинию, запустили конвейер. Тысячами тонн грузили на баржи камень и щебень, и уходили они по Дону вверх до Лисок. В 1973-м Верхнемамонский каменно-щебеночный карьер занял третье место среди предприятий добывающей промышленности Воронежской области. Построили токарную, кузнечную мастерские, контору в два этажа, столовую открыли.
Василий Семенович работал в то время машинистом дробильно-сортировочной установки, к пульту конвейера был допущен.
"Стоишь на мостике и видишь все прохождение камня, - рассказывает.- Как экскаваторы черпают породу, как самосвалы доставляют ее в бункера, как питатель тянет горную массу в дробилку, как она ссыпается на грохота. На первый, на второй... Третий делит раздробленный камень на фракции - крупный щебень и клинец. Ну и кувалда при мне - без нее в нашем деле не обойтись: по необходимости куски разбивал. И еще помню майский день 74-го. Все в цвету, солнечно. Так хорошо на душе! А ехал я в Воронеж на областное совещание передовиков, где мне в торжественной обстановке вручили орден Трудового Красного Знамени. Вот тут-то я растрогался до слез. А потом опять работа. И потери. Не стало самого каменно-щебеночного карьера. Кто-то невидимый за пару лет разбомбил наше предприятие, разнес в прах, ничего не осталось".
Прощаясь, я вновь чувствую наждачную шершавость крепкой ладони Василия Семеновича. "Кремень-человек, - мелькает у меня мысль. - Все выстоял, все выдюжил..."
Источник: газета "Коммуна" N 144 (26361), 24.10.2014г.
Источник: Газета "Коммуна"
[Последние]
[Архив]
© Информсвязь, 2014
|
