01.08.14
Первая мировая. Август четырнадцатого: сто лет назад
Ровно столетие отделяет нас от трагических событий, потрясших всю Европу (да и не только Европу) и унесших свыше 10 миллионов жизней
Первая мировая война стала для большинства людей полной неожиданностью. Она серьезно поколебала веру человечества в силу разума и гуманистических ценностей. Причем Россия оказалась в числе тех стран, по которым Первая мировая особенно безжалостно прошлась своим огненным колесом. И сегодня было бы непростительной ошибкой не попытаться осмыслить исторический опыт тех печальных лет.
Владимир ГУРЕЕВ,
кандидат филологических наук,
доцент Воронежского госуниверситета
К размышлениям на эту тему нас во многом подталкивает книга А.И.Солженицына «Август Четырнадцатого» – первый роман (или, как обозначил его сам автор, "Узел I") десятитомной эпопеи "Красное колесо".
Первая его редакция, завершенная в 1970 году и опубликованная на Западе в 1971 году, вызвала бурное возмущение в советской прессе. Роман (в ту пору мало кем прочитанный) был безоговорочно осужден, а сам писатель, через три года ставший самым известным советским изгнанником, продолжил работу с использованием ранее ему недоступных западных архивов. В результате "Август Четырнадцатого", разросшийся до двух томов, был в таком виде полностью издан в США в 1983 году. А через семь лет пришел уже и к советскому читателю.
Роман посвящен одному из трагических эпизодов самого начального периода войны - окружению и разгрому двух корпусов Второй русской армии генерала Самсонова в Восточной Пруссии, под Танненбергом.
В июле 1914 года, после сараевских событий, хорошо всем известных по любому школьному учебнику истории, император Николай II после немалых колебаний дает согласие на проведение в стране частичной мобилизации, по возможности не слишком это афишируя. Однако начальник Генерального штаба Янушкевич ошеломляет его известием о том, что это никак невозможно, поскольку в Генеральном штабе проект такой мобилизации, оказывается, вообще никогда не разрабатывался. Зато есть проект всеобщей мобилизации, которую в организационном отношении провести намного удобнее. Под нажимом Генштаба и министра иностранных дел Николай II подписывает указ о начале всеобщей мобилизации.
Скрыть это от европейской общественности, естественно, не удается, и на следующий же день Германия объявляет войну России.
На передовой
По нормативам российского Генштаба на приведение армии в полную боевую готовность отводилось 29 дней с момента объявления мобилизации. Зная это и рассчитывая на извечную российскую неповоротливость, германское командование в первые дни войны все основные силы сосредоточило на Западном фронте, создав серьезную угрозу для французской столицы. В этой ситуации Франция через своего посла в Петербурге обращается к России с просьбой незамедлительно начать наступление на Берлин.
И вот тогда, желая угодить своим французским союзникам и не руководствуясь никакими здравыми расчетами, правительство Николая II решает начать наступление на две недели раньше.
Стратегические планы России предполагали крупную войсковую операцию в Восточной Пруссии силами двух армий. Первая армия генерала Ренненкампфа, двигаясь на севере в направлении Кенигсберга, и Вторая армия под командованием генерала Самсонова быстрым ударом с юга должны были отсечь всю восточно-прусскую группировку немцев.
Однако после пересечения границы русские войска, к удивлению своему, противника не встретили, а начали движение как бы "в пустоту" - по лесной и озерной местности, оставленной и войсками, и местным населением. Наступавшие были совершенно не в курсе, что незадолго перед войной немецкое командование как раз в этих местах проводило крупные маневры, предусматривающие заманивание противника в глубокий тыл с последующим окружением.
И русские корпуса, понукаемые вышестоящим начальством, продолжали шагать прямо в мешок готовящегося окружения, "расточительно оставляя на передовых, мостах и городах свои боевые части, оттого что не подходили второочередные дивизии на подпор дивизиям первой линии… Никаких боев не было, но при расстройстве тыла сама скорость движения становилась губительна".
Телеграфная связь работала с перебоями, а если и работала, то телеграммы с донесениями не шифровались, делая оперативную информацию доступной для всех. Для связи использовались в основном конные нарочные, день и ночь скакавшие по чужой и враждебной земле. Об изменении места расположения своих частей штабы узнавали с задержкой почти на сутки. "Каждый день приходили вчерашние письменные донесения о том, что делали корпуса в основном позавчера, и каждый день писались к вечеру приказы на завтра, которые корпусам никак нельзя было выполнить раньше, чем послезавтра".
О противнике знали и того меньше. Конная разведка была организована из рук вон плохо, авиация почти не использовалась. Между тем как немецкие самолеты в воздухе кружили непрерывно (хотя по количеству самолетов русская армия тогда превосходила немецкую).
На передовой
Распоряжения военного руководства, нелогичные и непоследовательные, выматывали силы солдат и офицеров строевых частей. Практически ежедневно приходили приказы об изменении направления движения. И зачастую эти направления оказывались прямо противоположны тому, что прошагали солдаты днем ранее.
Немецкое же командование, хорошо осведомленное о всех этих хаотичных перемещениях русских войск, на первых порах пребывало в состоянии сильнейшего замешательства, безуспешно пытаясь разгадать тайный замысел русских. И немцы из осторожности отказывались наносить удары даже в выгодных для себя позициях, подозревая, что именно здесь кроется какая-то ловушка.
В сознании как высших, так и низших чинов русской армии начинает усиливаться сомнение в разумности всего происходящего.
Командир 15-го корпуса генерал Мартос внезапно обнаруживает большое скопление немцев на своем левом фланге (т.е. на западе), в то время как ему из штаба настойчиво предписывают смещаться направо (строго на север).
Чтобы дать солдатам отдохнуть и подтянуть тылы, командующий Второй армией генерал Самсонов просит разрешить хоть на один день остановить наступление, а командующий фронтом Жилинский кричит в ответ, что тот трус, который просто боится встречи с врагом.
Солдаты испытывают серьезные трудности с питьевой водой и продовольствием, а с началом военных действий - недостачу снарядов и даже патронов, а в ответ им звучат советы побольше молиться.
Само собой разумеется, что в таких условиях войскам трудно было быстро и адекватно реагировать на изменяющуюся оперативную обстановку. И здесь автор возлагает серьезную вину прежде всего на тех, кто занимал высшие ступеньки военной лестницы. Почти каждый из них больше думал не о пользе дела, а о том, как он будет выглядеть в глазах вышестоящего начальства и императорского двора.
Полной противоположностью им представлен офицер Генштаба полковник Воротынцев. Этот вымышленный персонаж был одним из тех молодых выпускников военной академии, кому доступно было понимание сущности и требований современной войны. Именно в таких высококвалифицированных военных специалистах и нуждалась в тот момент армия. Однако из-за "возраста их службы" никому из них не предоставлено было право принимать решения. Они могли разве что исподволь воздействовать на вышестоящих начальников с целью незаметно "подправлять их ошибки" (что удается, увы, далеко не всегда).
И поэтому когда немецкие войска, воспользовавшись многочисленными ошибками русских, начали наконец действовать в соответствии со всеми правилами военной науки, когда они полноценно задействовали свою артиллерию (по которой Германия имела 7-кратный перевес), то русские потерпели полный разгром, цифры которого говорят сами за себя - было потеряно 20 тыс. убитыми и 90 тыс. пленными.
При этом противник столкнулся с ожесточенным сопротивлением русских. "В русской армии Четырнадцатого года арьергарды - не спасали себя сдачей. Арьергарды - умирали", - отмечает Солженицын и в подтверждение этого рассказывает о заслоне из остатков Эстляндского полка, которым заткнули "дыру" во фронте под Найденбургом, а также о судьбе Дорогобужского полка, оставленного вести арьергардные бои, без указания конечного срока. Причем артиллерии дорогобужцам не дали совсем, и подвоз патронов не был обеспечен, отчего остался у солдат против немецкой артиллерии практически только русский штык. И все-таки даже при таком раскладе "дорогобужцы стали и держались всю солнечную вторую половину дня и светлый вечер. Там кончились у них и все патроны, там трижды всем полком ходили они в штыковые контратаки... три раза поднимались и шли на огонь с беззвучными штыками".
Там и полегли все дорогобужцы вместе со своим командиром полковником Кабановым.
Подобными рассказами о стойкости и героизме русских солдат автор убедительно доказывает, что основная доля вины за свершившуюся трагедию лежит на императорском дворе и на высшем военном командовании. Тем более что практически все высшие ступени военной лестницы занимали в тот момент царские любимцы, оказавшиеся на этих местах и при столь высоких чинах отнюдь не в силу своего военного таланта. "Кто легко нахватывает чинов, тому серьезно в голову не приходит, что существует какая-то наука управления войсками, и она меняется каждое десятилетие, и надо все время учиться, меняться и поспевать... Ведь устроена лестница так, что лучше продвигаются по ней не волевые, а послушные, не умные, а исполнительные, кто больше сумеет понравиться высшим".
Молебен перед наступлением в полках 37-й пехотной дивизии. Карпаты, лето 1916 г..
Однако одним лишь описанием военных действий "Август Четырнадцатого" отнюдь не исчерпывается. Задача писателя намного шире.
Подобно тому, как безымянный автор "Слова о полку Игореве" вдруг в самый напряженный момент прерывает повествование о второй битве русичей с половцами и обращается к событиям, по времени куда более отдаленным, чтобы прояснить причины свершившейся трагедии, - точно так же и Солженицын, логически еще не завершив рассказ о гибели русских корпусов, обращается к событиям, по времени значительно предшествующим началу Первой мировой войны.
Особое значение имеют здесь главы, посвященные П.А.Столыпину, который наметил для России путь разумных реформ, для чего настоятельно требовал лишь одного - не допустить втягивания России в какое-либо военное противостояние (предрекая, что это может закончиться революцией и всеобщим хаосом).
И если бы русский император внял советам великого реформатора, то не исключено, что история России была бы избавлена от многих печальных страниц. Но Николай II в изображении Солженицына хоть и не производит отталкивающего впечатления, однако предстает личностью заурядной и совершенно непригодной на роль крупного политического деятеля, да еще и в столь сложную эпоху, что выпала на его долю.
И сам император, и все его ближайшее окружение оказались не на высоте задач, поставленных временем. А потому следует закономерный вывод: не большевики развалили великую Российскую империю, а в первую очередь - верхние правящие слои этой империи.
А силы, несущие гибель самодержавию, уже начали свою незримую работу. На страницах романа появляется Ленин, погруженный в раздумья о том, как можно использовать в своих политических интересах начавшуюся общеевропейскую войну. В ожидании отправления поезда в Швейцарию он стоит на перроне, у большого колеса паровоза, и отыскивает наконец нужную формулировку о превращении начавшейся войны в Гражданскую. (Именно в этих главах и появляется впервые образ стронувшегося с места и ускоренно начавшего набирать обороты "красного колеса" истории).
Далеко не случайно, что для своего большого повествования о русской революции Солженицын в качестве отправной точки избрал именно август четырнадцатого. Для автора самым существенным стал вопрос о том, как сказалась война на судьбе России, как повлияла на ее дальнейший исторический путь.
Вступление России в мировую войну нарушило отлаженный ход жизни, усилило разлад в стране и в обществе и в конечном счете привело к революционному взрыву.
Из всего этого стоит сделать глубокие исторические выводы и помнить о полученном трагическом опыте даже столетие спустя.
Источник: газета "Коммуна" 107 (26323), 01.08.2014г.
Источник: Газета "Коммуна"
[Последние]
[Архив]
© Информсвязь, 2014
