Воронежские новости - Публицистические заметки. Мы все спешим за чудесами...

Есть начало таких простых дел, которое не требует ни усилий больших, ни материальных затрат. Эта простота порой обескураживает до такой степени, что невольно думается: а стоит ли этим заниматься? Ведь и ни дело вроде, а так себе, забава. Состояние сродни, когда считаем, что нет пророка в своем Отечестве, когда спешим за чудесами, не замечая их рядом.

Александр ВЫСОТИН

г.Воронеж

К счастью, есть и другие люди, которых называют чудаками или «не от мира сего». Мотивы их поступков вместе с мировой литературой постоянно пыталась понять и русская литература. Вот в повести Валентина Распутина "Пожар" – Афоня Бронников: "Из старой дозатопной деревни парень, теперь уже не парень, давно - мужик". Про него другой герой повести, Иван Петрович, думал, как про затопленную водохранилищем родную деревню Егоровку Афоня скажет: "…в нас она, в нас. Думал, начнет говорить, что уедем мы отсюда - и будто не было ее, Егоровки нашей, никогда, а пока здесь - и память о ней живет. Потому что и сам так же рассуждал. Но сказал Афоня:

- Найдешь ты место, на воде, где стояла Егоровка?

- Не знаю. Прикину - найду.

- А я вот хочу нонешним летом знак какой поставить на этом месте. Что стояла тут Егоровка, работницей была не последней, на матушку Россию работала".

Житель Калача Иван Алексеевич Письменный, взявшийся по собственному уразумению и доброй воле устанавливать памятники на месте умерших хуторов, в отличие от своего литературного тезки Ивана Петровича, обошелся без рефлексий. Разница объяснима: Иван Петрович замысел писателя - Иван Алексеевич подопечный обстоятельств и реальной жизни.

Опасаясь, что в пересказе деяния Ивана Письменного не произведут нужного впечатления, поэтому лучше всего обратиться за помощью к Александру Сергеевичу Пушкину:

Два чувства дивно близки нам -
В них обретает сердце пищу -
Любовь к родному пепелищу,
Любовь к отеческим гробам.

Обычно останавливаются на этом четверостишии, особенно на последних двух строчках. Четверостишия, действительно, с лихвой хватает, чтобы им обозначить присутствие любви, которое питает неустойчивое сердце человека двумя вышеназванными чувствами. И редко когда кто-нибудь процитирует следующее за первым четверостишие. В советские времена, может быть, не цитировали потому, что в нем упоминался "Бог Сам". А сейчас не цитируем по привычке. А жаль...

Во втором четверостишии как раз и обозначается нечто большее, чем данность этой любви, а именно: роль человека в конкретном утверждении "двух чувств". Посредством любви деятельной:

На них основано от века
По воле Бога Самого
Самостоянье человека, -
Залог величия его.

А теперь на фоне стихотворения и сказанного только что - о подвижничестве Ивана Алексеевича Письменного.

Начиналось оно незавидно просто. Поехал однажды Иван Алексеевич, а было это ровно в девяносто восьмом году, в родной хутор Арнаутов, как всегда, на велосипеде. И увидел то, что привык видеть... Одичавшие сады, пруд, подернутый зеленым слоем ряски, разваливающиеся строения, заросшее кладбище.

И защемило сердце Ивана Письменного. И - пронзило: а от хутора-то родного Арнаутова скоро и следа на земле не останется. Хутор не просто зарастает, он - землей заплывает! Матушка-земля словно втягивает бывший хутор в себя, хоронит его вглубь, чтобы скрыть мерзость запустения и разрухи:

А были беленые хаты,
Родимый здесь хутор стоял...
И взор опускается долу,
И сердце сжимает холод,
Свист ветра и всхлип колес...
Пропали и люди, и даты.
В руинах родные пенаты,
И выцвело небо от слез.
Здесь зори особо рьяны,
Здесь тени терзают бурьяны,
И редок непрошеный гость...
Ни правых, ни виноватых,
Быльем поросло...
И Бог весть,
где есть тот погост...

Конечно, стихотворение (написанное, кажется, новохоперской поэтессой) тогда Иван Алексеевич не знал, после только удивился: как близко все сходилось.

Так было - и в Арнаутове: пропали и люди, и даты.

Так было - и в Арнаутове: ни правых, ни виноватых.

Хутора подтачивать разруха взялась в конце сороковых - в начале пятидесятых годов, когда началось укрупнение колхозов. Вроде потом как-то приспособились, притерлись, а тут годы - семидесятые ... Хутора и вовсе объявили "неперспективными", оставили умирать уже окончательно.

Фото Михаила Вязового

На центральной усадьбе, как объясняли хуторянам, легче провести водопровод, проложить по улицам тротуары, быть со школой-десятилеткой, современным медицинским пунктом, с другими объектами, как тогда именовали, соцкультбыта, чтобы можно было привлечь в современное село учителей, медицинских работников, работников культуры. И еще среди такой инфраструктуры строить для колхозных семей добротные дома.

Летописец своего края Егор Малыхин, посвятивший землякам, их жизненным проблемам пять книг, в одной - "В книгах. В сердце. В памяти" привел документальную запись подслушанного им разговора на автостанции: "Переехали с хутора на центральную усадьбу. А что было делать? Сначала в начальной школе из четырех оставили первый, второй и третий классы.

Учеников сразу стало меньше, потом сказали, как это? - не комплектная, что учительницу у нас невыгодно держать, организуем подвоз детей в десятилетку. Какое там! То придет автобус, то нет, а потом сказали, что надо переезжать по возможности на центральную усадьбу. Товар и продукты тоже стали подвозить с перебоями, продавщица молодая у нас была, быстро рассчиталась и уехала. Коров с фермы угнали, сказали что ферма, как это? - нерентабельная.

Оставили лишь телят, а какой с них заработок, сама посуди, за уход только и платили. Пришлось мне с мужем и тремя ребятишками-школьниками переехать на центральную усадьбу. Сначала думали, что временно, пока учебный год закончится. Выделили нам полдома казенного, ни одного сарая, чужое все. А ведь что у нас на хуторе было, ведь что оставили, что оставили! Дом железом крытый, сруб дубовый. Сколько труда вложили, думали, вот будем в нем до старости жить..."

Вот бы академику Заславской, главному идеологу сселения малых деревень и хуторов, послушать этот разговор-причет. Хотя вряд ли бы он тронул ее сердце, ей-то самой переезжать не требовалось, ее-то интересовал собственный престиж. И как же она легко тогда играла цифрами. Из 705 тысяч имеющихся в стране сельских поселений, по ее расчетам, дальнейшее развитие должны были получить только 120 тысяч. Остальные подлежали сселению как не отвечающие современным требованиям жизни.

И в соответствии с этими наметками рекомендация директивного плана: "Необходима активная целеустремленная работа по сселению мелких и мельчайших поселков...", настоятельно-требовательно писала Заславская.

На местах эта концепция была принята на ура. Еще бы, теперь можно было не ломать голову о благоустройстве маленькой деревни, хутора. Все равно будут сселять.

Такое настроение по душе было и всем районным службам. Помнится: большой резонанс вызвала публицистическая статья "Хутора на обочине" журналиста "Коммуны" Петра Чалого. Отлично понимая, что участь хуторов предрешена, он все равно настоятельно обращал внимание общественности, всех служб Россошанского, Ольховатского, Кантемировского районов на то, чтобы хоть в чем-то помочь оставшимся хуторянам в самом элементарном: расчищать зимой к ним дороги, регулярно подвозить хлеб...

Был в той статье упреждающий посыл: если не смогли сохранить хутора, то сыновья обязанность сохранить наглядно память о них: установить памятные знаки на месте исчезнувших селений, в краеведческих музеях составить местную энциклопедию населенных пунктов.

Будоражил общественное мнение авторитетный журналист районной ольховатской газеты Григорий Ворона. Но более настоятельным из всех оказался он, пенсионер Иван Алексеевич Письменный, уроженец хутора Арнаутова. Из дошедших легенд выходило, что первые поселенцы Арнаутова чуть ли не разбойно жили: врывались в соседние села, умыкали невест. Легенды, они, конечно, и есть легенды, хотя все может быть.

Как выяснили современные краеведы, "арнаут" на турецком языке означал "вольный, свободный". Арнаутами турки называли и албанцев, которые под турецким игом постоянно напоминали о себе непокорством.

Многие албанцы бежали, осев на Украине, в дальнейшем переселяясь в Дикое поле, как называли тогда южные окраины Руси. Поскольку фамилии прибывшим сюда на жительство поселенцам давали по прозвищам местности, откуда они прибыли, то есть доля вероятности, что так определилось имя хутора - Арнаутов. Из уст же своей бабушки Иван Алексеевич слышал быль о том, как умело арнаутовцы занимались земледелием, бортничеством, как прасолы Шабиян и Цибуля гоняли на убой в Воронеж и в Москву тучные стада.

Арнаутов хутор стоял в стороне от большого скопления и движения людей. Это был тихий и уютный уголок природы. И вот в 1981 году он перестал существовать. Тогда уехала из него последняя семья - семья Варвары Сергеевны Палевской.

"Удивительно, почему так? - не раз думал после этого события Иван Алексеевич. Жила всего одна семья! - и хутор считался живым. Ну что могла значить одна семья? Если то, что Варвара брала палку в руки и выгоняла с хутора приблудившийся скот. Может, и так..."

Реальный Иван Алексеевич Письменный и его тезка из повести "Пожар" - Иван Петрович... И какая же поначалу схожесть мыслей! В повести: "Думал, начнет говорить, что уедем мы отсюда - и будто не было ее, Егоровки нашей, никогда, а пока здесь - и память о ней живет". В реалиях, на хуторе, и у Ивана Письменного: "Жила всего одна семья! - и хутор считался живым, жилым". Тишина здесь оглушительная. Скоро и погост не найдешь, и сам хутор:

Каким он "До" был и "Потом" -
Понятно всем, но кто услышит?

На счастье, Иван Письменный услышал. Покатил на своем велосипеде обратно в Калач, а, как сам после вспоминал: "На мне лица нет..."А вот дальше поступил, как Афоня: "Зашел к одному земляку, к другому, сказал: "Давайте, хоть столб вкопаем и напишем на дощечке "Здесь был хутор Арнаутов". Земляки поддержали, только сошлись во мнении, что столб - сооружение недолговечное, и что, если вместо столба установить памятник - как умершим?

Ну как не коснуться таинства, при коем литература, эта плоть воображения писателя, преображается в реальную жизнь. Словно Валентин Распутин предвидел, что в той или иной форме, но народное сознание придет к мысли о необходимости оставлять знаки памяти на месте исчезнувших по различным обстоятельствам селений. Так что же получается: когда писатель чутко вслушивается в реальную жизнь, пристально всматривается в ее носителей, мудро размышляя по тому или иному обстоятельству, явлению, событию, то все это так или иначе вернется в реальную жизнь?

...После общего согласия установить на месте исчезающего хутора памятник стало очевидно, что нужны деньги. Послали Письменного, как самого грамотного, в Меловатскую сельскую администрацию. Здесь пообещали помочь. Иван Алексеевич сел за составление сметы. Потом стал думать: к кому обратиться за деньгами, чтобы табличку отлить - помог предприниматель Николай Бондарев.

В текст постарались вместить историю хутора за 230 лет: "Хутор Арнаутов. Возник в 1751 году. Не стало в 1981 году. Дворов в 1940 году - 66, население - 362 человека. Колхоз "Красная гвардия". Погибло в ВОВ - 34 человека.. Здесь жили семьями: Величко (6 дворов), Деркачевы (12 дворов), Письменные (3 двора)".

Установили памятник, но Иван Алексеевич не успокоился. Надо рядом и другому памятнику быть - людям, надо увековечить память хуторян, погибших на фронтах Великой Отечественной войны. Два года ушло на поисковую работу: запросы в военные архивы, сбор денег на изготовление мемориальной плиты.

Управился в аккурат ко Дню Победы.

В этот день в ожившем хуторе Арнаутове появилось столько народу из ближайших сел, сколько не было за все 230 лет: 400 человек! Именно с этих акций Письменного и началась в Калачеевском районе установка памятных знаков на месте хуторов - как в Арнаутове.

Всегда трудно понять, почему одно и то же дело одним людям удается, а другим нет. Обычно считается, что дело в характере человека, с этим не поспоришь - он у Письменного был, судя хотя бы по этим вот словам собственного признания: "Тридцать лет проработал в техникуме механизации. Любил работу до изнеможения. Когда другие шли домой, я снимал учебные кинофильмы, делал магнитные записи - ими до сих пор пользуются на уроках. А жена и сейчас ворчит: "Не сидится тебе, дома столько работы". А разве это не работа: искать все, что стало нашей историей. Судьба, видно, благословила на эту работу".

И - небеса: как же без них!

Источник: газета "Воронежская неделя" N 1 (2142), 04.01.2014г.

Чтобы оставить комментарий, необходимо войти или зарегистрироваться.

Источник: Газета "Коммуна"

[Последние] [Архив]