Воронежские новости - Присягнувший песне

04.02.15

Присягнувший песне

Из дневников и блокнотов военного корреспондента

Григорий Улаев

(Продолжение. Начало в NN50-53 за 2014 год, NN1, 2, 4 за 2015 год )

- Может, помните имя отважного разведчика, откуда родом? – спрашиваю.

- Зовут Иваном, а родословную не знаю, - ответил виновато комиссар.- Когда он израненный вырвался из лап фашистских палачей, было не до расспросов. Когда ж вышли из окружения, врач спешно эвакуировал его в госпиталь, посадив на попутную машину. После наводили справки, но героя не нашли.

- Мы тоже «охотились» за Пашковым и тоже безрезультатно, - признаюсь.

Таким оказалось начало нашей беседы. Я попросил Шляпина излагать события в хронологической последовательности, с раскрытием обстановки, действий. Он внял просьбе. Мне оставалось только записывать его повествование.

Записывая рассказ, я уже в половине его пришел к мысли, что надо давать не корреспонденцию, а развернутую статью и за подписью автора. Поэтому старался уловить его фразеологию, лексику. Концовку даже почти застенографировал дословно.

- Устраивает вас мой рассказ? - спросил Шляпин в заключение.

- Вполне.

- И я могу считать себя свободным от прессы?

- Конечно. Назовите только еще несколько фамилий отличившихся бойцов, - отвечаю.

- Еще несколько? - задумался Шляпин, потом решительно. - Этого сделать нельзя, все сражались геройски. Мы назовем их в наградных листах.

- Тогда условимся вот о чем. Для большей достоверности, целесообразнее дать статью за вашей подписью. Я добросовестно записывал и оформлю ее, как надо. К примеру, концовка будет такой: "Теперь мы снова в железном строю войск, защищавших родную советскую землю.

Двадцать дней жизни и боев в тылу врага показали, что при организованности, высокой сознательности и мужестве бойцов, командиров и политработников, любая часть, попавшая в положение, подобное тому, в каком мы находились, может выйти из него с честью и наносить врагу чувствительный урон в самом его уязвимом месте. Где господствует организованность и дисциплина, где коллектив сцементирован единой волей к борьбе - там нет места панике. А где нет паники и разброда - там победа!"

- Так это же мои слова, я так говорил! - воскликнул Шляпин.

- Вашими будут и все остальные. А озаглавим статью, если не возражаете: "С боями из вражьего тыла".

- По смыслу заголовок подходит. И если в интересах дела надо, давайте завизирую статью своим именем.

Протягиваю блокнот. И он размашисто написал: "Полковой комиссар Н.Шляпин". Встал, пожал на прощание руку, вышел. "Настоящий военный комиссар, полпред партии и армии", - с гордостью подумал я о нем.

За подготовкой статьи к печати просидел у информаторов до полуночи, а ранним утром, с попутной машиной, махнул в Вязьму, чтобы "штурмовать" начальство на свежий набор. Однако ни замредактора, ни секретаря убеждать не потребовалось. Они поняли все с "первого захода" и предоставили статье "зеленую улицу". На следующий день я уже выслушивал лестные отзывы о ней.

- Вот так и надо писать о действиях наших войск, - заявил ярый противник трескотни и шапкозакидательства старший инструктор политуправления по информации батальонный комиссар Мохначев. - А то, разгромив роту, шумят будто расхлестали дивизию противника.

Статью заметили и корреспонденты центральных газет. При встрече Петр Лидов сразу же заговорил о ней.

- Со Шляпиным ты опять добрый, "фитиль" вставил другим. А где автора подловил, если не секрет?

- Здесь, на КП. Выехать в армию мне не удалось.

- А я целый день охотился за Иваном Васильевичем Болдиным. Его залучали то командарм, то командующим фронтом. Моя встреча произошла уже вечером и ненадолго.

Довелось выслушать положительную оценку и из уст Алексея Суркова. Он заехал на командный пункт, возвращаясь от авиаторов.

- Обстоятельная статья! - сказал Сурков. - И как жаль, что мы не напали на Шляпина, когда разыскивали Пашкова. Наверняка корреспонденция о герое была бы ближе к эпосу… Вскоре редакционный лагерь перебрался в район командного пункта.

Я этому обрадовался основательно, сколь смог воссоединиться, жить в коллективе, вариться в общем соку.

Так получилось, что палатка братьев-писателей опять оказалась рядом с нашей. Благоустраивая жилище, мы видели трудившихся в поте лица Вадима Кожевникова, Михаила Матусовского, Федора Левина, Цезаря Солодаря, Ореста Верейского и новичка - Мориса Слободского. Верховодил ими, как и всегда, Алексей Сурков. Обладая солидными навыками в организации походного быта, он не чурался перенимать опыт других. Здесь писатели многое делали по-нашенски.

Переезд редакции во многих отношениях был положительным. Теперь и утром, и вечером я информировал коллектив об обстановке. Начальники отделов могли лично связываться с нужными им фронтовыми управлениями. Стало возможным оперативно выбрасывать корреспондентов на участки, где назревали интересные для печати события.

Тут же все узнали, что Алексей Сурков - заядлый грибник. Уже во второе утро, с рассвета, он стал обшаривать окрестные леса. Вернулся к общему подъему с богатой добычей. В каске, в подоле гимнастерки виднелись крупные грибы. А любитель "тихой охоты", запрокидывая голову, радостно кричал:

- Посмотрите на дары леса! Шестьдесят боровиков снял!

Сборщик пожертвовал их на общий стол. Повар нажарил несколько сковородок и выдавал желающим в качестве сверхнормативного блюда. Те ели, похваливали, просили добавки.

На следующий день за грибами отправилось до десятка человек. Из нашей палатки трое - Алексей Петров, Михаил Навигатский и я. Все из отдела информации, пропагандисты не раскачались.

А Алексей Сурков уже манил любителей "тихой охоты" дальше. Показывал, как надо сушить и солить грибы. У всех палаток появились вывешенные для сушки снизки опят, маслят, боровиков. И если кому-то удавалось поехать в Москву, он непременно вез родным и знакомым щедрые дары смоленских лесов.

В это же время произошло и другое событие, тоже приятно обрадовавшее весь наш коллектив. С Дальнего Востока прибыл специально оборудованный полиграфический поезд. Тем самым отпала необходимость пользоваться местными территориальными типографиями. Редакция стала более мобильной и менее уязвимой для авиации противника.

Поезд поставили на станции Туманово, что в сорока километрах северо-восточнее Вязьмы и в восемнадцати километрах от КП, если ехать прямиком, проселками. Бригадный комиссар Миронов знал его. Когда редактировал газету ОКДВА "Тревога" редакция пользовалась поездом во время больших учений. Поэтому он вошел в салон-вагон привычно, поселился в том же купе, в котором жил ранее.

За полиграфкомбинат на колесах коллектив расплатился щедро - на Дальний Восток, редактировать газету "Тревога" выехал полковой комиссар Устинов Сергей Семенович, к которому все успели привыкнуть и которого оценивали по достоинству.

- Очень жаль, хорошего человека и порядочного начальника теряем, - высказал общее мнение Алексей Сурков.

Последовала передвижка кадров, коснувшаяся и товарищей из нашей печати. Старшего батальонного комиссара Молчанова Петра Алексеевича назначили заместителем редактора, и он переехал в поезд.

Начальником отдела пропаганды стал батальонный комиссар Лакирев Николай. На освободившееся спальное ложе перешел из палатки фронтового отдела техник-интендант 2-го ранга Нортман Степан. Белорус, оперативный журналист и весьма компанейский парень из резервистов.

Редакторат намеревался переселить в поезд и писателей, в салонвагоне имелись свободные купе, но встретил их отрицательный "реагент".

Особенно возражал Сурков, считая, что это оторвет писателей от каждодневного информирования в оперативной обстановке, от коллектива литературных "штыков", от питающих творчество почвы и среды.

Редакторату пришлось отступить. А мы лишний раз убедились в объективности Алексея Суркова. Что он исходит не из личных удобств, а из общественной целесообразности.

Свои газетные выступления Алексей Сурков стремился тесно увязывать с оперативной обстановкой, с задачами, которые решали войска в тот или иной период. Когда положение на фронте стабилизировалось, и обе стороны перешли к обороне, а в частях стали получать пополнение, поэт подготовил серию стихотворных выступлений "Гриша Танкин беседует с молодыми бойцами". О чем же беседовал, полюбившийся воинамфронтовиками герой? А беседовал он: "Про немецкую пехоту", "Про немецкие танки", "Про длинные уши и длинный язык", "Про разведку".

В других публикациях про Гришу Танкина рассказывалось, как он, действуя тактически умело, добивался победы над врагом. В частности: "Как Гриша Танкин десант ликвидировал", "Как Гриша Танкин из окружения ушел", "Как Гриша Танкин фашистов обманул", "Как Гриша Танкин фашистов стравил".

Характерными для того времени были и публикации, воспитывавшие у молодых бойцов любовь к оружию.

В том же разделе стихотворного фельетона появилась публикация: "Гриша Танкин учит любить винтовку".

Но поистине широкий резонанс получило стихотворение Алексея Суркова "Тульская винтовочка". Его распевали, как частушки. В разных частях на свой манер. Вот оно:

На полянке, под тальянку,
Про заветную свою,
Про винтовочку-тулянку
Я вам песенку спою.
Не красна тулянка с виду,
А до выстрелов дойдет -
Никому не даст в обиду,
Никогда не подведет.
Ржа тулянку не пятнает,
От того она метка,
Словно зеркало сверкает
От затвора до штыка.
Я тулянку вытру чисто,
Смазку тонкую сменю,
Я немецкого фашиста
Меткой пулей догоню.
Бей же, промаха не зная,
За родимые края,
Боевая, нарезная,
Безотказная моя.
Богатырская сноровка,
Безотказная винтовка
Наводи, не унывай,
Немцам жару поддавай!

(Газета "Красноармейская правда" Западного фронта за 12 сентября 1941 года).

Наградной лист поэта Алексея Суркова

Выше говорилось о произведениях Алексея Суркова, печатавшихся во фронтовой и центральных газетах, в журналах по мере их написания. Но в это же самое время поэт создал немало лирических стихов, которые увидели свет много позднее, а иные даже после войны. Принимая войну сердцем и душой, остро осознавая свою выстраданную близость к бойцу, стараясь жить с "правдой вдвоем", он отражал события и выражал свои чувства в их первородном стиле и обнаженности, что подчас не понималось и не принималось редакторами.

Одни заявляли: "А разве это нужно на войне?". Другие считали стихи даже ущербными, пессимистическими.

При отчете на военной комиссии Союза писателей в июле 1943 года правдолюбец Сурков так говорил об этом: "Я хочу тут вспомнить, как в первый раз после начала войны, в сентябре 1941 года, приехал в Москву и привез первый цикл стихов об этой войне. Они назывались "Я пою ненависть".

И когда мне сказали: "Алеша, чего ты ноешь? К чему это?" - мне стало стыдно не за себя, а за них. Тогда я сказал им: "Товарищи, как в жизни происходит: миллионы людей срываются с насиженных мест, угоняют на восток лошадей и коров, целые заводы десятками смещаются с постоянных незыблемых мест. Это же тяжко!" Они сказали мне: "А разве это нужно на войне?"

...До войны редко кто из нас мог себе представить, что людям, носящим на пилотке или на фуражке красную звезду, можно сказать, что не все они герои, что есть среди них трусы. Война научила нас тому, что людям, которые очень часто обливались кровью, своими жизнями загораживали дорогу на восток, можно и должно прямо в лоб говорить о старухах, женщинах, ребятишках, которые провожают их молчаливо, провожают их, уходящих на восток, скорбными и негодующими взглядами. Война научила нас реалистическому отношению к тому, что происходит в жизни, и тем открыла нам путь к сердцу читателя".

И далее:

"На войне, может быть, как никогда в другое время, упрощаются и уточняются отношения между пишущим и читающим человеком... Самые правдивые рецензии, которые литераторы получают от читателей, во время войны особенно, - это те самые газетные вырезки, которые лежат в левом боковом кармане гимнастерки человека, идущего сегодня в бой... А человек, стоящий перед лицом смерти, - человек требовательный и неподкупный". (Цитирую по стенограмме, приведенной в книге О.Резника "Алексей Сурков". М., 1979г., стр.103-104).

Нам Сурков не раз читал свои неопубликованные лирические стихотворения, в том числе и из цикла "Я пою ненависть". Мы были посвящены и в сентябрьскую поездку поэта в Москву, и в разговор, который вели с ним издатели. И целиком разделяли его переживания. И вместе радовались, когда четыре стихотворения из цикла "Я пою ненависть" опубликовали "Известия". Среди них была и такая, нам особенно нравившаяся миниатюра:

Человек склонился над водой
И увидел вдруг, что он седой.
Человеку было двадцать лет.
Над лесным ручьем он дал обет
Беспощадно яростно казнить
Тех убийц, что рвутся на восток.
Кто его посмеет обвинить,
Если будет он в бою жесток?

(Алексей Сурков "Смелого пуля боится" М., 1964, Воениздат, стр.126).

(Продолжение следует).

Источник: газета "Воронежская неделя", N 5 (2199), 4 - 10 февраля 2015 г.

Источник: Газета "Коммуна"

[Последние] [Архив]