 |
28.01.15
Присягнувший песне
Из дневников и блокнотов военного корреспондента
Григорий Улаев
(Продолжение. Начало в NN50-53 за 2014 год, NN1-2 за 2015 год)
Журналистские фронтовые дороги
В Гжатске нас ждало новое разочарование. Красноармеец Пашков в только что развернувшийся госпиталь не поступал. Видимо, с попутной машины в Сафоново, в Вязьме ли он шагнул на ступени вагона «санлетучки», и та умчала его в глубь страны. Так случалось нередко со многими ранеными.
- Вот уж не везет, так не везет, сокрушался Алексей Сурков. – Какой подвиг, какая легенда обеззвучивается! Я понимал его терзания, поскольку и сам глубоко переживал неудачу.
Настрой был сделан на большое, оригинальное, а оно явно уходило из рук. И сказал я обычную прозу:
- Видимо, придется писать корреспонденцию, исходя из сведений политдонесения. Оставлять такой факт втуне - преступление. - Но хотелось создать нечто сродни русскому народному эпосу, - замечает Алексей Сурков, сожалея.
У меня еще теплилась надежда: авось, в политуправление поступили дополнительные материалы о Пашкове. Делюсь ею с Сурковым. Он воспрял, оживился. А водитель, наоборот, помрачнел. Ведь придется, минуя редакционный лагерь, ехать на КП, потом в Вязьму. Он же и без того двенадцатый час за рулем.
- Ничего не поделаешь, крепись, дружок, - говорю ему, положив ладонь на плечо. - Редактору доложим, чтобы он предоставил вам завтра отдых.
- Да я выдюжу, только пальцы деревенеют, - ответил шофер.
На КП приехали к солнцезакату.
По земле тянулись длинные тени от столбов и деревьев, наступала прохлада. У Суркова не было пропуска, и через ворота на территорию командного пункта я прошел один.
Спешу встретиться с информаторами политуправления. На месте из них оказался старший политрук Василий Васильевич Рудаков. Обращаюсь к нему: - Дополнительных сведений о красноармейце Пашкове не поступало?
- Ничего, - отрицательно покачал тот головой. - Но есть сообщение о событии позначительней. Из окружения выведена большая группа бойцов и командиров во главе с генерал-лейтенантом Иваном Васильевичем Болдиным, бывшим заместителем командующего Особого Западного военного округа.
- А корреспонденты центральных газет знают об этом? - спрашиваю.
- Некоторые сообщение читали, - ответил Рудаков.
У меня голова пошла кругом.
Выходит, пока мы охотились за "фитилем", разыскивая красноармейца Пашкова, коллеги подготовили или готовят "фитиль" мне. Что ж, молодцы, не прозевали событие.
- Давно они были? - выпытываю.
- Большинство перед ужином, а корреспондент Совинформбюро Иван Филиппов только что.
"Значит, сейчас они строчат информации", - заключила мысль.
Возникла и другая посылка: "Событие заслуживает солидного выступления, как минимум развернутой корреспонденции. Ее ж не "родишь" махом. Может, отложили на завтра, чтобы хорошенько обдумать, привлечь дополнительные материалы, в частности, свидетельства участников. Это мне показалось более вероятным. Хотя, кто его знает, как поступят корреспонденты. Надо было оградить себя от "филитя".
Решаю попросить Алексея Суркова поехать в типографию и единолично написать о Пашкове, самому ж заняться группой генерала Болдина.
- Ты на полчасика еще задержишься? - спрашиваю у Рудакова.
- Заряжен для ночного бдения, - ответил тот.
- Тогда, Вася, я скоро вернусь.
Алексей Сурков понял ситуацию и только сетовал, что неудобно одному подписывать материал, за которым охотились вдвоем.
- Ваше имя авторитетно и не нуждается в соавторах, - говорю ему. - Получайте мои выписки из политдонесения и сотворите чудо.
- Чуда не получится, а корреспонденцию нашкрабаю, - ответил тот. И добавил сожалеючи: - Подвиг красноармейца Пашкова, презревшего и победившего смерть, достоин самого яркого отображения. Очень жаль, что не разыскали героя…
Алексей Сурков написал корреспонденцию в номер. Сто пятьдесят строк. Не эпос, но вполне добротную, рачительно использовав все фактические данные из политдонесения, согрев их теплотой своей души, усилив ненавистью. Вот она:
"Мужество и стойкость советского воина Это было 6 августа. Красноармеец Пашков вместе с другими разведчиками своей части наскочил на фашистскую засаду. Яростно дрались храбрые разведчики. Оглушенного ударами, обессилевшего Пашкова подмяли фашистские солдаты, скрутили руки, привели в штаб на допрос.
Много вопросов задал Пашкову свирепый немецкий офицер. И каждый вопрос сопровождался руганью, угрозами, побоями.
Многое хотел знать фашистский следователь: и сколько людей в части, и как они вооружены, и что замышляет командование, и кто командиры, и как кормят, и многое другое.
И на каждый вопрос мужественный разведчик, превозмогая боль, отвечал односложно, упрямо:
- Не знаю... Не скажу...
Разъяренный неудачей мучитель приказал: "Расстрелять!" В вечерние сумерки вывели разведчика Пашкова на расстрел. Дали лопату. Велели копать могилу.
Прощаясь с жизнью, выбрасывал обреченный на смерть боец комья сухой, как порох, земли. А мучителям не терпелось, они торопили: "Скорей! Скорей!" И когда под ногами Пашкова образовалась яма, достаточно глубокая для того, чтобы кое-как прикрыть в ней землей человеческое тело, у разведчика отобрали лопату, и залп ударил ему в лицо короткими вспышками огня.
Чувствуя удар в оба плеча и колкий ожог, Пашков упал в яму. Падая, он почувствовал, что мучители не убили его. Сознание подсказало: "Замри, притворись мертвым!" Превозмогая боль в плече, Пашков затаил дыхание и неподвижно застыл на земле.
Мучители подошли к лежащей жертве. Толкали носками сапог, о чем-то говорили по-своему. Потом раздался еще выстрел. Кто-то, должно быть офицер, в упор выстрелил из револьвера в голову Пашкова. Пуля, скользнув около шеи и щеки, ушла в грунт. Рот Пашкова забило песком. Посчитав свое дело законченным, фашисты забросали могилу землей и ушли.
Земля сдавила грудь разведчика, мешая дышать. Свинцовая тяжесть сковала все его тело. Но воля к жизни советского воина победила физическую слабость. Сначала Пашков осторожно отодвинул землю около рта, получив возможность дышать. Потом он руками проделал отверстие наружу в нетолстом слое земли. Прислушался. Кругом было тихо. Тут, в приливе яростной энергии, он руками и ногами, не обращая внимания на ноющую боль ран, стал сбрасывать с себя насыпанную землю. Вот последние комья свалились. Свежий воздух ворвался в легкие, вызывая головокружение. Слезящимися от набившейся пыли глазами он видел небо, деревья.
Кое-как остановив кровь, Пашков осторожно пополз по лесу к своим. Скоро его приняли бойцы сторожевого охранения родной части.
Несмотря на две серьезные раны, Пашков не покинул строя, разделив с товарищами все боевые дела. Только в тот день, когда его часть прорвалась на соединение с нашими войсками, он лег в лазарет.
Накануне решительного боя на прорыв немецкого фронта с тыла Пашков во всех подразделениях рассказал товарищам страшную историю пыток и расстрела, которым его подвергли фашистские изверги, еще сильнее распаляя в сердцах бойцов жгучую ненависть к врагу и волю к победе.
Перед лицом смерти, мужественно перенеся неистовые издевательства врага и страшную физическую боль, доблестный боец Красной Армии Пашков оказался смелым и безгранично преданным Родине советским патриотом, свято выполнил военную присягу.
Ал.Сурков". Редактор подумал, как бросче дать материал в газете. По всей первой странице разверстали аншлаг: "Презрение к смерти рождает героев". И пояснительную фразу под ним: "Боец Пашков, помня о военной присяге, мужественно перенес пытки издевательства фашистских извергов, не выдал военной тайны врагу".
Что же касается "фитиля", то он все же получился. О беспримерном подвиге артиллериста-разведчика Пашкова корреспонденты центральной прессы узнали из нашей газеты, из "опуса" Суркова, опубликованного в номере за 16 августа 1941 года.
Самого Суркова эта корреспонденция не удовлетворяла. Он продолжал думать о беспримерном подвиге красноармейца, как восславить его. И вскоре в сознании поэта стала складываться "Баллада о разведчике Пашкове".
Видно, был я в тот вечер
в разведке плох,
Видно, хитростью был я слаб.
Заманили в засаду,
взяли врасплох,
Притащили к начальству в штаб.
Парабеллум приставили мне
к виску:
- Говори, подлец, не крути!
Сколько русских в лесу?
- Как в море песку!
- Сколько пушек?
- Поди, сочти!
Тут начальник в сердцах
раскроил мне бровь,
Приказал щекотать штыком:
- Отвечай на вопросы,
собачья кровь,
Не прикидывайся дураком!
В трех соснах, - говорит, -
подлец не кружись,
Отвечай, подлец, не грубя.
Скажешь правду - в награду
получишь жизнь,
Утаишь - пеняй на себя...
Если бьют тебя наотмашь -
боль сильна.
Это надо, браток, понять.
Я прикинул в уме - дорога цена -
И решил на себя не пенять... "Баллада" складывалась, имея тот же хронологический стержень, что и донесение политоргана, и корреспонденция. Но язык был в ней уже другой. Превалировали образы, метафоры. Динамичные фразы рифмовались. Вот еще несколько заключительных строф:
Сам себе я взбивал земляную
постель,
И меня торопил приклад.
Для неважных стрелков
хорошая цель -
Безоружный русский солдат...
Задохнуться в могиле
какая сласть?
Стал пытать я судьбу-каргу.
И откуда вдруг сила во мне
взялась,
До сих пор понять не могу.
Повернулся. Землю руками
разгреб,
Сам себя ощупал - живой!
Под ногами холодный
глиняный гроб,
Небо в звездах над головой.
Целовал я сырые комья земли,
Уползая к ребятам в лес,
В десять тридцать меня враги
погребли,
А в одиннадцать я воскрес.
Отлежался я после тех похорон
И про раны свои забыл,
И опять досылал в патронник
патрон,
И своих могильщиков бил. Как видим, "Баллада" написана в форме доверительного рассказа героя своему однополчанину или просто бойцу о трагедии, которая с ним произошла 6 августа 1941 года. Такая искренняя отповедь могла произойти и перед авторами, если бы мы тогда смогли разыскать красноармейца Пашкова.
Так случилось, что поэт Алексей Сурков увиделся с героем своей "Баллады" Иваном Сергеевичем Пашковым лишь почти тридцать лет спустя после его беспримерного подвига. Встретились они в редакции "Комсомольской правды", а затем и на голубом экране телевизора в передаче "О боях-пожарищах, о друзьях-товарищах".
Пашков приехал в Москву из родной деревни Котово Долгоруковского района Липецкой области. Но если говорить со скрупулезной точностью, то встреча у них состоялась в том же 1941 году.Только они не разговаривали, не представились друг другу.
По свидетельству Пашкова, "Балладу" о себе он услышал на антифашистском митинге в Москве, куда его доставили из госпиталя. И читал "Балладу" сам автор, Алексей Сурков. Однако по скромности своей Иван Сергеевич не признался сразу поэту, а он, не зная о его присутствии, быстро ушел с митинга...
С освещением операции по выходу из окружения группы генерал-лейтенанта И.В.Болдина я не отстал от корреспондентов центральных газет. Мне нежданно-негаданно очень повезло. На КП "залучил" полкового комиссара Шляпина, возглавлявшего группу до встречи с генералом Болдиным, а потом став ее комиссаром. Он был на докладе у заместителя начальника политуправления. Не отказал в аудиенции и мне. И 18 августа вместе с сообщением Совинформбюро о выходе группы "Красноармейская правда" опубликовала его трехколонную статью "С боями из вражьего тыла".
А перед нашим разговором произошло следующее. Чтобы отрекомендовать себя посткором фронтовой газеты, я, предложив собеседнику последний номер "Красноармейки", осведомился:
- Знакомы с таким печатным органом?
- Конечно, до окружения полк получал фронтовую газету и теперь начала поступать, - ответил Шляпин, пробегая глазами первую полосу.
На выделенной набором и шрифтом корреспонденции Алексея Суркова остановил взор, вчитался. И вдруг возбужденно заявил:
- А знаете, красноармеец Пашков из нашего четыреста десятого артиллерийского полка.
Так нить от героя-одиночки протянулась к полку героев. Естественно, это обрадовало. Но поднялась в душе и досада. Найди сразу Пашкова или его полк, не понадобилось бы столько хлопот, спешки. Да и материал можно было бы сделать по-другому. Закатить целую полосу, привлекая в качестве авторов участников.
(Продолжение следует)
Источник: газета "Воронежская неделя", N 4 (2198), 28 января - 3 февраля 2015 года
Источник: Газета "Коммуна"
[Последние]
[Архив]
© Информсвязь, 2015
|
