 |
27.07.17
Лицом к лицу с народом
Судьба и книга | Очерки Николая Астырева, выпущенные в серии "Историко-литературные памятники Воронежского края", БЂ” ценный источник информации о жизни русской деревни в 1880-е годы
Те, кто следят за этой серией Центра духовного возрождения Чернозёмного края, наверняка заметили: выбираются для неё тексты с каждым очередным выпуском всё менее очевидные. Думаю, не случайно серию открывало "Историческое, географическое и экономическое описание Воронежской губернии, собранное из историй, архивных записок и сказаний" Е.А.Болховитинова - труд, с которого началась история местного краеведения. История журнала "Сирена", созданного в нашем городе Владимиром Нарбутом, культурному воронежцу известна, и переиздания всех его номеров было кому ждать, а вот уже о существовании мемуаров Валентины Дмитриевой подозревало гораздо меньше народу. Всё-таки не Бунин, не Платонов, не Маршак: забытая писательницаБЂ¦ Которой, как обнаружили те, кто потом эту книгу прочёл, было что рассказать и жителям двадцать первого века. Виталий Черников
И вот я листаю уже пятый выпуск серии "Историко-литературные памятники Воронежского края". Имя автора книги "В волостных писарях. Очерки крестьянского самоуправления", публициста Николая Астырева (1857-1894) сейчас памятно разве что исследователям, занимающимся историей русского народничества. Он - один из множества русских интеллигентов, которые пытались тогда вытащить страну из болота.
В мае 1881 года Астырев оказался в Воронежской губернии, чтобы устроиться волостным писарем в одну из местных деревень: "Хотелось живого дела, хотелось общения с живыми людьми, хотелось доказать самому себе свою пригодность на служение истинным общественным нуждам, а не на одно только служение интересам различных "компаний" и "товариществ". Найти работу помог один из товарищей. Результатом стала книга очерков "В волостных писарях".
Имена людей, с которыми довелось общаться, как и названия населённых пунктов, автором зашифрованы. Подлинные можно узнать из комментариев к нынешнему изданию книги, подготовленных Михаилом Карпачёвым. Так, уездный предводитель, названный Столбиковым, носил фамилию Савостьянов. Слыл некогда "за человека "радикального" образа мысли", но, заняв должность, немедленно забыл о прежних идеалах.
Забавна сцена первого визита к "Столбикову" рассказчика. "Только что я взялся за стеклянную, изящную ручку, как где-то над моей головой поднялся резкий звон; я посмотрел наверх, перестав нажимать ручку - и звон прекратился. "Несомненные признаки цивилизации", - подумал я и при новой трели электрического звонка вошёл в переднюю; но тут ожидал меня немалый сюрприз: вместо лакея и горничной я увидел датского дога огромной величины. Это чудовище степенно подошло ко мне и своими страшными глазами уставилось на меняБЂ¦ Так простояли мы несколько минут, и никто не являлся ко мне на выручку; наконец, я стал взывать: "Послушайте, нет ли там кого-нибудь?" На зов выпорхнула откуда-то девочка лет девяти, вся в кисее и, увидев меня, спросила: "Вам папу?"
Мир, показанный в книге, напоминает порой довлатовский "Заповедник" (хотя Астырев, думаю, исходил из задач несколько иных, чем его соотечественник почти век спустя). Неудивительно, что уже на шестнадцатой странице автор очерков скидывается с коллегой на бутылку (исключительно в исследовательских целях).
Как отмечает в послесловии к книге Олег Ласунский, "Н.М.Астырев поставил перед собой задачу - наблюдать и изучать, но не учиться и не учить" - и с нею вполне справился". Место в бюрократической пирамиде, которую он занимал, и не позволило бы найти иную позицию. Вот впечатления от изучения крестьян: "В волость всякий приходил за своим делом, крестился на образа, кланялся всем присутствующим и начинал говорить об интересующем его предмете; чаще всего это была жалоба на кого-нибудь. В таком случае следовало подробное изложение обиды с бесчисленными отступлениями, прерываемыми нетерпеливыми окриками писаря: "Короче, говори толком, в чём же дело?" Из слов жалобщика всегда оказывалось, что обидчик его кругом виноват, что он вор, мошенник и разбойник. Конечно, легко было заметить, что некоторые обвинения чересчур преувеличены и даже противоречат одно другому, так что весь рассказ иногда казался сомнительным, и приходилось с горечью сознаваться, что эти "рассказы из народного быта" правильного понятия о самом быте не дадут". Важное наблюдение! Книга, среди прочего, - о том, как поспешивший на помощь "простому народу" интеллигент готов столкнуться с чудовищной государственной бюрократией, и даже к тому, чтобы пойти на каторгу (автор умрёт в 1894-м по пути в ссылку), но вынужден сражаться с замшелостью тех, кого пытался спасти.
"Жевание семечек подсолнуха да кулачные бои - единственное развлечение в праздничные дни; самая обыкновенная из забав - горелки, не говоря уже о хороводах, - здесь неизвестны. Соберутся девки у кабака в кучу и начнут визжать что-то непонятное, с припевом: ай-ле-ли, ле-ли, а парни либо сидят в кабаке и учатся у старших глотать водку, либо забавляются угощением друг друга пинками и подзатыльникамиБЂ¦ Старшие, т.е. домохозяева-мужики, народ сухой, узко положительный; за всё это время мне не случалось ни разу натолкнуться на человека, живущего не исключительно мыслью о рубле, а интересующегося чем-либо умственным". Подобных наблюдений у Астырева немало. Хотя кто-то может выразить сожаление, что в примечаниях нет разъяснения: действительно ли в 1881 году ни в одном селе Воронежской губернии не водили хороводы?
Надо сделать оговорку. То, что иных единомышленников от народа оттолкнуло, для автора "Волостных писарей" - повод отметить с грустью: "Это любопытная особенность народной жизни", то, что "будет ещё долго служить темой для исследования и изучения" - и продолжать своё, возможно, безнадёжное дело. Чего нет у автора очерков, так это склонности после первой неудачи в налаживании контакта с будущими персонажами винить в ней их и только их. Да, он описывает неправильное устройство жизни, но ценнее то, что он пытается вскрыть её ржавые механизмы и разобраться, почему так происходит. Да, население России разобщено, и бесправный крестьянин воспринимает интеллигента-просветителя как чужака, но Астырев пытается эту стену преодолеть как чиновник и человек. И кое-что ему удалось, иначе бы и книги не было бы.
"Куда мужик ни сунется, везде ему тычут истинными или вымышленными законами. Хочется батюшке с мужика содрать лишнюю пятишницу за свадьбу, он говорит, что нужна метрическая выпись. "Батюшка, да нельзя ли как-нибудь без этой метривки?" - "Нельзя, надо; не я, а закон этого требует". - "Батюшка, уж я те трешницу дам, не нудь ты меня!". И закон - попран, но мужик не знает, истинный ли или вымышленный. Вошла баба в казённый лес ягод набрать; её поймал объездчик и требует рубль штрафу, таща к лесничему: "Не я, закон требует". - "Отпусти, родименький, я те двоегривенничек дам!" - И закон опять исчезает со сцены".
Нетрудно заметить, что многое, о чём писалось во второй половине XIX века, в России остаётся актуальным и поныне.
Источник: газета "Коммуна" | Б„–59 (26703) | Пятница, 28 июля 2017 года
Источник: Газета "Коммуна"
[Последние]
[Архив]
© Информсвязь, 2017
|
