 |
29.08.14
Прекрасный дилетант
Судьба и книга | В новом издании о Сергее Волконском, выдающемся деятеле русского театра и земства, есть и страницы, рассказывающие о роли, которую сыграл в его судьбе Борисоглебск
«Биографические зарисовки» - так определил жанр книги, выпущенной московским книжным домом "Либроком", ее автор, историк Аркадий Мурашев. Выглядит та, в сравнении с большинством книг, попадающих в Воронеж, скромно: мягкая обложка, бесхитростное оформление... Собственно "зарисовки" заняли чуть больше половины объема. Однако краткий очерк судьбы Сергея Волконского составлен бережно и любовно, основан на материалах порой труднодоступных.
Виталий Черников═
Книгу Мурашев назвал "Князь Волконский. Сергей М." - почему-то такое расположение слов (один из вариантов подписи главного героя?) настраивает на неофициальный лад. В аннотации герой охарактеризован не только как директор Императорских театров, "блистательный литератор", но и как "обворожительный собеседник". "Обворожительным" не каждого деятеля русской культуры XX века назовешь.
Он – один из тех, кто передал опыт старого, дореволюционного театра людям театра нового. Сбежавший от ареста борисоглебскими чекистами в Москву, Волконский накануне эмиграции преподавал молодым Михаилу Жарову и Серафиме Бирман, и те запомнили на всю жизнь его уроки: "Он учил нас, что актер должен уходить со сцены после чтения стихов или прозы, не назойливо раскланиваясь, а тихо, медленно, незаметно, как бы оставляя зрителя наедине с только что услышанным".
Мне кажется, вот что важно для понимания сути Волконского: он, занимавший не одну "официальную должность", предстает в книге, что называется, "любителем", "дилетантом". Познакомился с швейцарцем Жак-Далькрозом - и тут же увлекся его системой ритмической гимнастики, уверовав: она станет новым словом в сценическом искусстве и облагодетельствует человечество.
Выпускал брошюры о методе, читал лекции, проводил сеансы гимнастики, игнорируя насмешки и злую критику. В Борисоглебске после начала Первой мировой устроил "концерт с живыми картинами", который в письмах характеризовал не иначе как "грандиозная штука". Хотел повторить успех в столице, на сцене Большого театра. Но то, что выглядело эффектно в провинции, вызвало недоумение в Питере: работа над "аллегорическим действием с музыкальным сопровождением" "1914" заглохла на стадии репетиций.
За годы до того Волконский стал директором Императорских театров. Начал обновлять репертуар, привлек к работе художников из "Мира искусств"… Но мнение "примы" Марии Ермоловой, видимо, разделяли и многие ее коллеги по сцене: "Вы читали его речь? Она ничтожна", "Ждали умного человека, а приехал дурак".
Обстоятельства двухлетнего (1899-1901 гг.) директорства Волконского слишком узнаваемы: человек со своими представлениями о том, "как надо", попадает в коллектив "профессионалов" с устоявшимися (и окаменевшими) традициями. "Старейшины" не любят чужаков. Эта история легко рифмуется, например, с тем, в каких условиях начинал работать "Гоголь-центр" Кирилла Серебренникова. Слишком увлеченного своими идеями начальника коллектив часто сжирает. Особенно быстро - если тот не обладает талантом интригана и тираническими наклонностями (как это, похоже, было с Волконским).
Конечно, ситуация не всегда сводима к противостоянию таланта-одиночки и толпы завистливых бездарей. "Задумав массу реформ, он захотел сразу провести их, быстро стал вводить новые порядки, а не исподволь, не давая ни себе, ни другим достаточно времени, чтобы строго все обдумать и взвесить... Впрочем, князь и сам это понял через несколько недель; он убедился, что для достижения цели нужно подходить к ней постепенно", вспоминал Мариус Петипа.
Да, Сергей Михайлович не раз терпел поражение. Но в чем-то более почетное, чем иные победы. Поражение, о котором стоявшие рядом будут вспоминать как об одном из самых ярких событий своей биографии, а историки напишут диссертации.
Для воронежцев в этой книге вдвойне ценны страницы, рассказывающие о связях Волконского с нашим краем. Хотя мы и знаем: частью "края Воронежского" места, где Сергей Михайлович жил и "служил по обществу" - в качестве почетного мирового судьи, гласного уездного земства, театрального режиссера, просветителя - тогда не являлись. Борисоглебский уезд, где расположилось его имение Павловка, был частью Тамбовской губернии.
Он жил между Борисоглебском и Санкт-Петербургом, между Павловкой и Римом, подготовку доклада о заседаниях Тарифной комиссии чередуя с лекцией "Художественное наслаждение и художественное творчество". Будучи уездным предводителем дворянства, участвует в подготовке Борисоглебской сельскохозяйственной и кустарно-промышленной выставки. Все отмечают его незаурядные организаторские качества - но князь подает прошение на имя губернатора об увольнении. "Я ненавидел службу и соединенную с ней официальность, официальное времяпрепровождение, официальные с людьми отношения, официальность речи и образа мысли". Наверное, и в 1901-м, уезжая из Петербурга за границу, он ощущал не только грусть из-за того, что планы не осуществились, но и облегчение.
В книгу включены также несколько приложений. Например, собрана эссеистика Волконского, публиковавшаяся в 1917 году на страницах газеты "Борисоглебская жизнь". В эмиграции Сергей Михайлович сокрушался: "Дорого бы дал, чтобы иметь сейчас под рукой эти мои статьи: в них жизнь момента сказывается с большей яркостью, чем та, на которую способна моя память...". Война всех против всех была в разгаре, когда он обращался к провинциальным читателям: "Неужели вы не устали, не устали все, все? Не устали ругаться, ненавидеть, натравливать? А время идет; все кругом гибнет; каждый новый день разрушения с одной стороны и бездействия с другой толкает нас ближе к гибели... Забудем же вражду. Сойдемся на том, на чем нельзя не сойтись, в чем все согласны. Все мы любим родину, и есть, пить всем надо, и одеваться, одеваться всем надо. Уважать дело рук человеческих, плоды чужих трудов ведь надо. Не разоряйте, - берегите...".
До Октябрьского переворота оставались считанные дни.
Среди размышлений о будущем залитой кровью страны не затерялась подписанная буквой "М" заметка о вечере, состоявшемся 4 ноября в мужской гимназии "в пользу бедных учениц казенной женской гимназии". К любительскому спектаклю "Заяц", разыгранному учащимися, автор отнесся с такой же серьезностью, как к постановкам, виденным в Санкт-Петербурге, Дрездене, Риме (потому что "в интересах самих же исполнителей на будущий раз такая заметка необходима").
"Было много крика, сутолоки на сцене, но не было жизни, не было движения, - отмечает бывший директор Императорских театров. - За исключением Юдина, скрашивающего отчасти спектакль, никто не был на своем месте, - чувствовалась натянутость, неуменье взять правильный тон".
Через несколько дней солдатня ворвется в городские погреба, где хранились десятки тысяч ведер водки и спирта. Для участия в погроме люди сбегутся со всего Борисоглебска. Закончится массовая попойка пожаром, в огне погибнут несколько сот человек.
Волконский, человек культуры, просветитель, это видел. Боюсь, нужен особый дар, чтобы после такого не утратить веру в человека. Не таков Волконский - даже ожидая ареста, он будет ставить спектакль, организует выставку, посвященную декабристам, продолжит "соблюдать этикет", вежливо разговаривать с людьми, размахивающими маузером и дышащими в лицо перегаром.
Наверное, кто-то из современников назвал бы такое поведение "наивным". Или, скажем, "дилетантским". Ну и что?
Источник: газета "Коммуна" 119 (26335), 29.08.2014г.
Источник: Газета "Коммуна"
[Последние]
[Архив]
© Информсвязь, 2014
|
