Воронежские новости - Калач, Толучеевка, Доброскокин, или Пунктир писательской судьбы

17.07.15

Калач, Толучеевка, Доброскокин, или Пунктир писательской судьбы

Забытые имена

Александр Нестругин

с.Петропавловка, Воронежская область

Александр Сегень щедрой рукой нарисовал портрет друга: «В восьмидесятые он был этаким бравым удальцом в желтых сапожках, покорителем женских сердец, острым на язык, смелым в общении, нередко дерзким. И за все эти качества его очень ценили. Стройный, подтянутый, с красиво ухоженной бородой… Можно было брать с него пример. И в его одаренности и большой будущности никто не сомневался».

Сегень не мог не сказать и горькое: "Три сборника рассказов... Увы, они оказались единственными. Слово "писать" сократилось до четырех букв: "пить"... Глупо утверждать, что его погубила перестройка, криминальная революция, что его споили, сбили с пути истинного. Он сам себя погубил".

Но больше всего меня поразили строки, открывающие "мемуар" Наталии Соломко. Вот эти: "Юрий Доброскокин умер десять лет назад. Известие было глухим и невнятным. Стали выяснять. Узнали, что похоронен в Сочи, в общей могиле. И не умер, а убили. Кто, как и почему, осталось неизвестным..."

Что-то во мне возмутилось, восстало: убили – да не может быть! И почему в Сочи? И почему - в общей могиле? Не война же там была, не мор... Очень не хотелось верить, что жизнь моего ровесника, за восхождением которого к литературным вершинам следил я некогда с ревнивой земляческой гордостью, закончилась так жутко. Но ведь - друзья, журнальная публикация, печатное слово....

И Сергей Ионин, там же, говорит: "Перед тем, как уехать в Сочи, он звонил мне: "Приезжай, прошу!" Звал на надломе. И с такой тоской, что... Но у меня "времени не нашлось", чтобы съездить в Переделкино. Затем он уехал к дочери в Адлер, оказалось - навсегда". Значит, все-таки права Н.Соломко - насчет гибели в Сочи? Но при чем тогда общая могила? Ведь Юрий, говорят же, к дочери уехал...

Эти вопросы еще какое-то время стояли передо мной, не давали покоя. Но прошло время, и они, заслоненные житейскими заботами, истончились, истаяли, перестали звучать.

Минул год, даже больше. В один из дней середины ноября в моей квартире раздался телефонный звонок. В трубке - приветливый женский голос:

- Александр Гаврилович, приглашаем вас на вечер памяти поэтов-земляков, который состоится 22 ноября в помещении Калачеевской межпоселенческой библиотеки... Вы сможете приехать?

С библиотекой этой у меня дружба давняя, не раз там мои творческие встречи проходили. И дело такое важное. Думать нечего, нужно ехать.

Организаторы вечера Татьяна Сирякова и Ирина Азарова сделали все, как говорится, по уму и по сердцу. Каждому литератору-земляку была посвящена отдельная "страничка" - с мини-выставкой книг и публикаций, устным творчески-биографическим "врезом", горящей свечой памяти и неравнодушными голосами присутствующих, в основном - членов районного музыкально-поэтического клуба "Орфей".

Вот уже перевернуты странички Юрия Бобони, Анатолия Лунева, Валерия Попова, открывается последняя - Юрия Доброскокина. Подумалось: "Вечер памяти поэтов... может быть, Юрий в юности писал стихи, и это только сейчас открылось?"

Татьяна Сирякова в своем вступительном слове, будто отвечая на мой непрозвучавший вопрос, уточнила, что Юрий стихов не писал, но вот решили обязательно его вспомнить сейчас, потому что... Во-первых, известный же писатель, единственный в районе член Союза писателей СССР. Во-вторых, отметила Татьяна Сирякова, он столько написал о Калаче, жил здесь долгие годы, умер здесь. И оказался, выходит, никому не нужным: похоронен на окраине, в той части кладбища, где хоронят безродных да бездомных. На могиле только деревянный крест, даже таблички с именем нет. Долго не могли найти его могилу. И не нашли бы, если бы не помощь женщины, которая по линии социальных служб занималась его похоронами.

Я, признаюсь, был таким известием обескуражен, сбит с толку. Не выдержал, подал голос:

- Татьяна Дмитриевна, как же так, ведь Юрий, вроде бы, жил под Москвой, уехал в Сочи и там погиб... Вы уверены, что в могиле той безымянной лежит именно наш земляк, писатель Доброскокин?

Татьяна Дмитриевна была уверена, поскольку та самая женщина из социальной службы оказалась одноклассницей Юрия, хорошо его знала. Из возникшего вдруг в зале гула голосов - говорили сразу все, вперебой, на нерве - впечаталось в память накрепко:

- Да в Калаче он жил, а то где же!

- И умер тут!

- Один жил, в доме у него всегда выпивох было полно... они же потом из дома все порастащили...

Николай Садовский, работавший прежде заведующим районным отделом культуры, припомнил, как пытался когда-то привлечь Юрия в оргкомитет по созданию в Калаче литературного объединения. На заседание Юрий пришел, но участия в разговоре не принимал, время от времени доставал из внутреннего кармана небольшую фляжку и делал из нее глоток-другой. Уже ничего не писал, только пил.

Кто-то сказал, что не только пил Доброскокин в Калаче, еще и рыбачил. И сидевшая позади меня дама, указывая рукой за окно, в сторону скрытой домами недальней речки, вопросила-выдохнула:

- Да ведь он тут вот, около острова, рыбачил всегда, помните? Муж мой к нему часто подходил, рыбу покупал. А когда мужа не было, Юрий сам к нам домой рыбу заносил, я ему деньги давала...

Когда я встал, чтобы поддержать Татьяну Сирякову, предложившую, не уповая на милость городских властей, самим скинуться на скромное надгробье Юрию, громкие, взволнованные голоса не вдруг стихли. Пережидая, я, как не выучивший урок школьник, не знал, куда деть руки. И такое горькое думалось, грудь теснило... Ну ладно, районная власть, сумевшая отблагодарить певца калачеевских медовых мест - да, непутевого, да, спившегося - лишь безымянным деревянным крестом... Горько, но что с нее взять? Она ведь другими, более важными делами занята, к светлой жизни нас ведет, до литературы ли ей? Но мы-то, мы, так называемая литературная общественность? Литераторы, читатели, земляки... Сам-то я, живущий от безымянной той могилы в часе езды - где я был, что не знал о ней до сего дня, чем таким важным был занят?

Эти мятые, земляческим миром собранные купюры - они, да, помогут обрести безымянной могиле имя. Но разве способны они своим шелестом заглушить в душе чувство недоумения и горечи? И стыда...

Калач, Толучеевка, Доброскокин... Случайные, произвольно собранные - или ключевые, неразделимые слова? Мне почему-то кажется, что этот пунктир писательской судьбы, в которой мед оказался так густо настоян на полыни, просто не может быть завершен тяжкой точкой безвестной могилы. Пока стоит город. Пока течет река. Пока живет Слово.

Источник: газета "Коммуна", N81 (26470) | Пятница, 17 июля 2015 года

Источник: Газета "Коммуна"

[Последние] [Архив]