Воронежские новости - Один против всех

Дневник Международного Платоновского фестиваля

Малый драматический театр – Театр Европы показал в Воронеже спектакль о неправоте большинства

Истории, похожие на ту, которую поведал сто с лишним лет назад Генрик Ибсен в пьесе «Враг народа», не раз становились поводом для пьес, повестей, фильмов. Боевик со Сталлоне, роман советского писателя о прогрессивном чиновнике из горкома... Вряд ли кто-то заподозрит, что эти творения - в родстве с классической драматургией.

═

Лев Додин. Михаила Квасова

Для спектакля режиссер Лев Додин пьесу сократил. Также он добавил пару деталей из более поздней, чем ибсеновская, эпоха. Монолог главного героя прерывают репликой, что его микрофон отключен. Конечно, это намек на незавершенное выступление академика Андрея Сахарова во время Съезда народных депутатов СССР.

Доктор Стокман обнаружил, что в курортном городке, где он живет, все прогнило. Вода загрязнена: не исцеляет, а убивает. Но попытки донести истину до окружающих погубят правдолюба: врагом окажется для горожан тот, кто нарушил их зону комфорта. Эта история в спектакле сведена к голой схеме. На сцене - не люди, а функции. Вот - дочь. А это - жена. Любящие. Есть еще один Стокман, он - мэр, и плохой (даже не очень важно, приходится ли братом Стокману хорошему).

Представители "гражданского общества" - в черных одеждах, доктор, его жена и дочь - в светлом. Порой кажется, еще пара минут - и не просто обед с дискуссией прервется, а сменится сам его "формат": как-нибудь в духе Владимира Сорокина. Криками "Прорубоно! Прорубоно!" и резней. Или вместо Ибсена начнется Брехт, прозвучат саморазоблачительные зонги. Но ничего такого не происходит.

Словно бы и немногое теряешь, оказавшись в одном из дальних рядов зрительного зала. Удивительно, впрочем: лицо актера Сергея Курышева, исполнителя роли доктора Томаса Стокмана, все равно хорошо различимо, и за ним наблюдать интересно, у него смешная походка, трогательная шапочка на голове, сбивчивая, порой вычурная речь... А у остальных персонажей, хоть в темное одетых, хоть в светлое, лица как бы стерты, почти как в начале спектакля, когда те беззаботно обедают и их отделяют от зала полупрозрачные шторы (художник - Александр Боровский). И когда те говорят какие-то правильные слова, и когда творят подлость, не замечаешь признаков внутренней борьбы.

При этом режиссер и автор сценической композиции усугубляет степень стокмановского одиночества. Тот и от семьи своей стремится отгородиться шторой, словно идеалом, разговаривать с самим собой - и даже с другими будто с собой.

Странно, впрочем, что этот идеалист с обыденностью столкнулся так поздно. Неужто его в школе не травили за то, что не такой, как все? Стокман ведет себя, словно мир вокруг него иллюзия, а сам он - кэрроловская Алиса в Зазеркалье. Словно верит: если сказать миру "Да вы же все - колода карт!" - мир рассыплется в прах.

Однако Алиса после такого заявления проснулась и побежала к маме, а интеллигенту, как оказалось, деваться некуда.

Почему-то спектакль понуждает формулировать банальности. Стираю строчку, пытаюсь поймать новую мысль. "Интеллигент и чернь", "подавляющее большинство", "85 процентов", "восстание масс"... Нет, это слишком очевидно. И ведь интеллигенту, жившему в России сотню лет назад, такие мысли должны были бы казаться банальными. Тем более после 1917 года, когда народолюбивого земца легко могли убить на улице: за шляпу, очки и литературную речь. Но на его место приходят новые люди. Многие, как и предшественники, продолжают сбивчиво рассказывать толпе про необходимость чуждых ее традициям культуры и науки. И ощущают нечто вроде вины перед неизменно голосующим "за" невежественным большинством. Перед соучастниками своих палачей.

Заметно, что режиссера происходящее в России сильно достало. В наши дни многие газеты издаются, кажется, лишь для того, чтобы обличать поэтов, прозаиков, режиссеров, композиторов, которые, гады недобитые, сами избирают предметы для своих песен и сопротивляются желанию толпы управлять вдохновением. Возникает ощущение, что Лев Додин, наблюдая, как толпу натравливают на литераторов, ученых, основателей благотворительных фондов (порой и на него самого), сделал открытие: мощнее всего действует примитивная пропаганда.

Не для того ли он упростил своего "Врага народа"? Конечно, можно было пойти и дальше. Просто вывесить большую афишу с названием спектакля. Знаете, как в той истории, где персонажи вместо того, чтобы рассказать анекдот, называют его номер: "14!" (смех). "321!" (возмущенный ропот). И всем все понятно.

Осип Мандельштам, сочинив эпиграмму на Сталина, впал, говорят, в состояние эйфории, этакого "гибельного восторга", восклицая, что эти стихи будут комсомольцы читать на площадях. Каждый художник, как бы он ни презирал толпу, хоть однажды пытается ее переубедить. Вот и Додин мог сделать спектакль-плевок, спектакль-пощечину, а поставил спектакль-проповедь.

В таком желании слишком много идеализма, и вряд ли присутствует корысть. Художник надеется: толпа вслушается, осознает, что неправильно жила, устыдится. Иногда подобное случается, наверное. Но на "Врага народа" в додинский театр вряд ли приходят "люди телевизора" - больше все-таки тех, кто жаждет нюансов, "объемности".

Сцена из спектакля "Враг народа". Фото Михаила Квасова

Источник: газета "Коммуна", N 66 (26455) | Вторник, 16 июня 2015 года