 |
30.04.15
Поэма Победы
Заметки литературного критика | «Поэма неожиданностей» – так однажды назвал "Василия Теркина" земляк воронежцев, профессор Анатолий Абрамов, известный исследователь лирики и эпоса Великой Отечественной войны
Виктор Акаткин,
доктор филологических наук, профессор ВГУ Неожиданным, удивительным в поэме можно посчитать многое - от имени героя, такого не литературного, до жанровой формы, необычайно свободной и гибкой, готовой к любым фронтовым случайностям. Подумать только, в тридцати ее главах, создававшихся на протяжении всей войны, не названа ни одна великая битва, ни один выдающийся полководец, ни сам Главнокомандующий Сталин, ни одна конкретная дата или местность, но все так достоверно и непридуманно, как будто сам участвуешь в каждом эпизоде. Немало неожиданностей таит в себе и творческая история поэмы - такая сложная, драматическая и победительная. Вряд ли какое произведение годов войны имеет столь обильную читательскую почту и немалое количество подражаний, а ведь простой читатель реагирует на стихи с прохладцей.
Уже сам замысел "Василия Теркина", по словам Анатолия Абрамова, кажется "дерзким", "замыслом-вызовом всем смертям, всей философии умаления человека". В самом деле, разве это не дерзость, разве не вызов в дни великой Мировой войны, когда погибали миллионы, говорить "о философии битвы за жизнь, о философии торжества человека"? Или настаивать не на прикладном, агитационном стихописании, а на поэзии высокой пробы?
Выступая в декабре 1941 года на совещании писателей и редакторов армейских газет Юго-Западного фронта, Твардовский предложил особый метод работы поэта на фронте, который не позволяет отступать от высоких норм искусства: "Стих должен быть сейчас лучше, чем в мирное время, он должен быть горячее, он должен быть задушевнее… В момент горячего боя может быть создано такое произведение, которое будет жить долго".
По сути дела, он ставил перед собой крайне проблематичный и рискованный для военного времени вопрос о свободе творчества, о праве поэта писать не о том и не так, как прикажет начальство, а по велению совести и таланта.
Подобно автору думал и действовал его герой Василий Теркин: "Он совершенно свободно высказывается обо всем, - ему незачем поступать иначе". Свобода говорить правду, какой бы горькой она ни была, свободный порыв души к подвигу, свобода в поисках прицельно точного, поддерживающего слова, - все это и привело Твардовского к творческой победе на фронте.
"Книга эта, - писал Н.Зуев, - необычайна уже по своему рождению: начавшись на газетном листе, она шагнула в ряд бессмертных произведений русской литературы".
Александр Твардовский в годы войны
В любом боевом эпизоде, обрисованном с живописной детальностью, у Твардовского всегда просвечивает душа человека, его биография и характер, его думы и ожидания, слышится его голос, ощущается его живое присутствие. И это компенсирует необязательность всяких уточняющих указаний: где, кто, когда, на каком участке фронта, под чьим командованием, сколько было танков и самолетов, какой город сдали или взяли и т.д. Что бы ни происходило - от малого до великого - на переднем плане у него всегда человек, готовый ко всему.
Заняла война полсвета,
Стон стоит второе лето.
Опоясал фронт страну.
Где-то Ладога... А где-то
Дон - и то же на Дону.
Где-то лошади в упряжке
В скалах зубы бьют об лед...
Где-то яблоня цветет,
И моряк в одной тельняшке
Тащит степью пулемет... Какая масштабная, угрожающая картина войны, набросанная горячими, нервными мазками! Но главное тут - живые существа, намертво взятые упряжкой войны, из которой не высвободиться. Или, к примеру, изнуряюще долгий бой за некий населенный пункт Борки, осевший в каком-то глухом болоте.
Там с открытых и закрытых
Огневых - кому забыть! -
Было бито, бито, бито,
И, казалось, что там бить?
Там в щебенку каждый камень,
В щепку каждое бревно.
Называлось там Борками
Место черное одно. Ото всего этого пункта осталось "обгорелых три трубы" - черное место. И все. И никого - ни человека, ни собаки, ни кошки, ни курицы.
Чем же эти Борки, каких десятки повстречалось на путях войны, привлекли внимание поэта? Там жили такие же люди, как и в столице, и в других прославленных городах. Быть может, кто-то из них сражается сейчас за этот хуторок. Или на других участках великого разворота фронтов, но он такой же "теплый" и родной.
И подумать вдруг,
═ ═ ═ ═ ═ ═ ═ ═ ═ ═ что кто-то
Здесь родился, жил,
═ ═ ═ ═ ═ ═ ═ ═ ═ ═ работал,
Кто сегодня на войне.
Где ты, где ты,
═ ═ ═ ═ ═ ═ ═ ═ ═ ═мальчик босый,
Деревенский
═ ═ ═ ═ ═ ═ ═ ═ ═пастушок,
Что по этим дымным росам,
Что по этим кочкам шел? Это "где ты", словно тревожное "а-у-у", разносится по всему болоту в надежде на отклик. Для поэта этот мальчик - "земляк, ровесник, брат", а быть может, он окликает сам себя из ушедшего детства, чтобы стать в одну шеренгу с наступающими. Такого беззаветного соучастия, такой горячей отзывчивости редко достигает поэтическая строка. В этом, пожалуй, одна из уникальных особенностей "Книги про бойца" как "поэмы неожиданностей".
Это и позволило ей стать духовным и нравственным сподвижником Великой Победы, что признали и окопные солдаты, и прославленные маршалы - командующие фронтами...
Орест Верейский. Иллюстрация к поэме "Василий Теркин"
На склоне жизни, четверть века спустя после завершения поэмы "Василий Теркин", Твардовский записывает в рабочей тетради: "Поистине книга необычная, беспрецедентная в литературе отечественной и, пожалуй, мировой, хотя последней до нее дела нет сегодня". Редкий случай, когда собственное творческое детище через много-много лет так бы потрясло автора: "На "Теркине", как говорится, обревелся: много раз вставал из-за стола, чтобы не разрыдаться". Вспомним, как читал эту поэму (храня под подушкой) Иван Бунин, в восхищении назвав ее "поистине редкой книгой". Кажется только, что "до нее дела нет сегодня" не только в литературе мировой, но и в отечественной. Пять лет назад, к 65-летию Победы, из этой "поистине редкой книги" не прозвучало ни строчки. Не попала поэма и в школьный список из 100 лучших произведений русской литературы, а ведь она согревала сердца наших отцов и дедов, чем так дорожил Твардовский, ради чего и писал поэму.
Мне она всех прочих боле
Дорога, родна до слез,
Как тот сын, что рос не в холе,
А в годину бед и гроз... Кстати, он не раз, без меры тратясь на сострадание воюющим, хотел поставить точку в повествовании, однако солдаты требовали от него продолжения. Твардовский понимал: и война, и поэма должны закончиться одновременно, и только Победой. Оглядывая четыре года отгремевшей войны, он писал:
Смыли весны горький пепел
Очагов, что грели нас.
С кем я не был, с кем я не пил
В первый раз, в последний раз...
С кем я только не был дружен
С первой встречи близ огня.
Скольким душам был я нужен,
Без которых нет меня.
Скольких их на свете нету,
Что прочли тебя, поэт,
Словно бедной книге этой
Много, много, много лет. Эти строки сошли с пера поэта в самый первый день Победы, когда кругом кричали "ура!" и палили от внезапной радости изо всех стволов, а он, опустошив свой пистолет, заперся от ликующих победителей в какую-то каморку, чтобы довершить свой авторский подвиг. Да, именно подвигом называл он свою работу над "Книгой про бойца", не боясь обвинений в нескромности, ибо она равновелика солдатскому подвигу, в ней по высшему счету, говоря словами Б. Пастернака, "человек сгорел".
Эта книга непременно встанет в один ряд с величайшими произведениями прошлого: "Слово о полку Игореве", "Бородино", "Война и мир" и другие. Откройте любую страницу - и вас обдаст жаром и стужей войны, вас уведет слово поэта в окопы и землянки, где звучат живые голоса, где вы найдете умных собеседников, свободно размышляющих о войне и мире, о жизни и смерти, о доме и детях, о шапке и портянках, о Родине и чужбине, о любви и Победе.
Почему же до этой книги "дела нет сегодня"? Не хотим душевно тратиться? Отвыкли от слова первородного и простого, сердечного и правдивого? Или нас ослепили эстрадные блестки и обманки? Оглушили, сбили с высокого настроя наш слух гремящие тарелки и барабаны? В этой простой и ясной книге, где "все понятно, все на русском языке", есть свои тайны, которые, впрочем, открываются лишь при внимательном чтении.
Первые главы "Василия Теркина" появились на страницах фронтовой газеты "Красноармейская правда" в те дни, когда враг занял правый берег Воронежа и подступал к Волге. Страна гудела от перенапряжения, как натянутый канат, готовый оборваться. А Теркин в этот момент, балагуря и пошучивая, находит мобилизующие слова даже после сорвавшейся смертоносной переправы, сам едва спасшийся:
Как ни трудно, как ни худо -
Не сдавай, вперед гляди,
Это присказка покуда,
Сказка будет впереди. Последние главы создавались на победных, но таких же кровопролитных дорогах наступления, когда обнажились все сюжеты, все страшные мотивы этой "сказки". И Теркин смолк, он уже "в шутки не встревал", не балагурил.
И молчал он не в обиде,
Не кому-нибудь в упрек, -
Просто больше знал и видел,
Потерял и уберег... Он просит прощения у родной матери-земли, у всей смоленской родни, у всех, кого взяла война. Газеты гремели победными приказами и славословиями Сталину, а боевые товарищи удивлялись: перед ними совсем другой Теркин.
Что ж ты, брат, Василий Теркин,
Плачешь вроде?..
- Виноват... А за этими строками, на том же победно-салютном фоне, идет самая неожиданная, самая пронзительная глава поэмы - "Про солдата-сироту", которую в газетном варианте Твардовский назвал притчей, придав ей скрытый, обобщающий смысл. Тут уже и солдатских, и авторских, и наших слез не сдержать.
За этим осиротевшим солдатом (заметим: сирота тут не ребенок, не жена или мать, а воин) видятся многие, прошедшие ад войны: и Теркин, и Андрей Соколов Шолохова, и боец из стихотворения "Враги сожгли родную хату" Исаковского. Глава эта прожигает не только тем огнем, что сокрушил врага, но и солдатской слезой, горючей слезой утраты. Да и его дальнейшая судьба остается под вопросом.
Где он нынче на поверку,
Может, пал в бою каком,
С мелкой надписью фанерку
Занесло сырым снежком.
Или снова был он ранен,
Отдохнул, как долг велит,
И опять на поле брани
Вместе с нами брал Тильзит?
И, Россию покидая,
За войной спеша скорей,
Что он думал, не гадаю,
Что он нес в душе своей. Эта строфа-рефрен, четырежды повторенная в поэме, заставляет нас поразмыслить, о чем же думал солдат-сирота на дорогах поражений и побед, что же он нес в своей сокровенной душе...
Последняя глава поэмы опубликована в "Литературной газете" перед самым Парадом Победы - 23 июня 1945 года (в "Красноармейской правде" - 30 июня). Но она не парадная, а поминальная.
Светит месяц, ночь ясна,
Чарка выпита до дна... Эти строки, взятые из пушкинских "Песен западных славян", при первом прочтении настраивают на оптимистический лад: дело сделано, Победа одержана, чарка законно выпита. Однако и в простом не все так просто. Соотнеся эту главу со всем содержанием поэмы, понимаешь, что эта победная чарка - одновременно испитая до дна чаша народной борьбы и мук, чаша страданий.
Ведь "Похоронная песня" у Пушкина - это песня прощания с мертвыми, отбывающими на тот свет. Перед нами в поэме ночь, таинственное сияние луны, момент прощания с павшими, с войной, с товарищами, наконец, со своей дорогой до слез книгой. Ночь покаяния, ночь молитвы, ночь подведения итогов перед судом истории в ожидании суда божьего. И на этом высшем суде поэт решает посвятить свою поэму "павшим памяти священной", выпить поднятую за них чашу. Именно в такую же ночь, когда сорвалась переправа и "люди теплые, живые шли на дно, на дно, на дно", появляется знаменитый рефрен, трижды повторенный (в разных вариантах) в поэме:
Бой идет святой и правый.
Смертный бой не ради славы,
Ради жизни на земле. Молодые стриженые ребята оказываются божьим воинством, пожертвовавшим собой ради жизни других. Им, "павшим памяти священной", и посвящена "Книга про бойца". Кто может оспорить их жертвенный подвиг?
Спят бойцы,
Свое сказали
И уже навек правы... Эти слова, эти высокие интонации словно каким-то волшебным ключом переключают поэму на другой регистр: гимн Победе одновременно звучит как реквием павшим. Так диктовала поэту правда происходящего, правда великих испытаний народа, принесшего неисчислимые жертвы на алтарь Победы. Эту поэму надо читать и читать, она таит в себе много неожиданностей, в ней непобедимый дух и душа народа, завещанные нам поэтом...
Источник: газета "Коммуна", | NN46-47 (26435-26436) | Четверг, 30 апреля 2015 года
Источник: Газета "Коммуна"
[Последние]
[Архив]
© Информсвязь, 2015
|
