 |
15.06.16
В неволе не размножается
Платоновский фестиваль: оглядываясь назад | "Три сестры" на языке жестов были показаны в рамках Проекта "Золотая маска" в Воронеже"
Виталий Черников
Не раз встречал мнения зрителей, возмущённых тем, что некую классическую пьесу постановщик для спектакля сократил. Подобное не раз звучало и из уст пламенных борцов с режиссёрской интерпретацией текстов, внезапно оказавшихся для кого-то "сакральными".
С другой стороны, примеров, когда исходный текст используется целиком, сейчас не так уж много. На таком фоне спектакль Новосибирского государственного академического театра "Красный факел" "Три сестры" по пьесе А.П.Чехова уже из-за своей продолжительности может быть воспринят как радикальное высказывание. Четыре часа 15 минут, четыре действия, три антракта.
К тому же почти все герои говорят на языке глухонемых, а чеховские диалоги идут субтитрами. При этом в спектакле много звуков: зрителю предлагается вслушаться, как скрипит дверца шкафа, гремит посуда, гудит фен, воет вьюга за окнамиБ─╕ Особенно выразительна эта симфония бытовых шумов в третьем акте, который почти весь проходит в полумраке: из-за пожара вырубилось электричество.
В России художника снова вынуждают оправдываться - перед чиновником, перед плохо вымытым невежей, случайно попавшим в театр или выставочный зал... Авторы новосибирского спектакля сопроводили своё детище множеством разъяснений "на полях", но в этом не ощущаешь компромисса. Скорее, одно из проявлений режиссёрского перфекционизма - недаром же и репетиции шли года два. В фойе расставлены портреты актёров - можно заранее узнать, как выглядят Маша или Тузенбах. Вместо программки со списком актёров и персонажей выпущена интересная брошюра, в которой излагается режиссёрское кредо, художник-постановщик Олег Головко объясняет, почему на сцене именно такая мебель, а герои носят джинсы; также размещена статья "Другой язык" как средство художественного выражения". Зрители, занимая места, обнаруживают на сидении бумажный лист. На нём - схема дома Прозоровых, а также информация о действующих лицах, содержащая и то, что называют спойлерами: "Его переезд в Москву так и не состоится", "Накануне свадьбы убит на дуэли Солёным". Мы-то, пришедшие в театр, и так это знали. Но пришли. И наблюдали за героями четыре с лишним часа.
- Текст Чехова - очень уставший, - признаётся режиссёр Тимофей Кулябин. - Он игрался в театре бесконечное количество раз. Очень тяжело отделаться от этого опыта. Уже невозможно чеховский текст в первозданном виде произнести. И задача стояла - вернуться к нему. Думаю, спектакль - не про глухих. Он в первую очередь - про великий текст Чехова, который работает сам по себе.
В фестивальной суете непросто написать обстоятельную рецензию на новосибирский спектакль. Однако хочется поделиться некоторыми мыслями о нём.
Дом Прозоровых - остров, куда забросило людей, объединённых в спектакле неспособностью слышать. Если это и единственное, что их объединяет, взаимная привязанность сильна, судя по сцене, где второстепенные персонажи навсегда прощаются с главными. Меньшинство, будь ты глухой или "шибко грамотный", для выживания в мире, где Другой, "непохожий" - по умолчанию враг, вынуждено сбиваться в замкнутые группки, формировать свою субкультуру. За пределами дома - служба; там надо надевать униформу, маску социального статуса. Вне дома эти люди - учителя или даже военные ("Глухие в реальности бывают военными", - сообщается в упомянутой выше брошюре). А внутри это всё не важно. Кажется, большой мир, куда другие идут поневоле, интересен Ирине: вот она заворожённо смотрит популярный видеоклип, пытаясь читать по губам певицы; вот выводит цветными карандашами в тетради: "В Москву! В Москву! В Москву!.."
Отсутствие брата в названии у Кулябина особенно заметно. Зритель часто отвлекается от Ольги (Ирина Кривонос), Маши (Дарья Емельянова) и Ирины (Линда Ахметзянова), чтобы понаблюдать за Андреем (Илья Музыко). На сцене ещё ничего не происходит, а он сосредоточенно "делает дело": читает, пилит, учится играть на скрипке (с помощью математических формул, что ли, музыку вообразил?)... Нередко оказывается в центре нашего внимания даже когда у Чехова покидает сцену.
Между "комнатами" в спектакле нет стен, и мы можем наблюдать, как на первом плане его сёстры мечутся, ссорятся, рыдают, мирятся, а позади, порой в полумраке, всё проигравший Андрей минут 15 апатично лежит на кровати и смотрит на ноутбуке некий, судя по доносящимся звукам, кровавый боевик. В сущности, спектакль - про падение и распад Андрея. О его сёстрах такого не скажешь. Даже в финале верится: они останутся собой. Даже если окружающее дом болото пожрёт их.
Русский интеллигент, как показал нам двадцатый век, может остаться собой и после лагеря, и после публичной травли. Многие даже выживают в неволе. Конечно, не без моральных потерь.
"Три сестры" (как, кстати, и недавний "Дядя Ваня" Воронежского Камерного) показывает, насколько близки мы миру Чехова. Когда-то у интеллигента было гусиное перо да лист бумаги, теперь имеются всевозможные гаджеты (герои Кулябина радуются им, как дети)... Но однажды в доме вырубится электричество, мобильники разрядятся, и выяснится: за век здесь не так уж многое изменилось. А человек останется один на один с собой. Или с другими людьми, не всегда близкими.
Нынешние Прозоровы и Астровы ощущают порой собственную обречённость, ненужность своей стране. Однако даже если уедут или окажутся уничтожены физически, всё равно, как пел Александр Башлачёв, "вырастет новый мальчик", или девочка, Ваня или Ира, и всё повторится.
Фото Виктора Дмитриева
Источник: Газета "Коммуна"
[Последние]
[Архив]
© Информсвязь, 2016
|
