"ПРОЗА" [К содержанию]

If you have problem with brosing this site, contact WebMaster

ДВОЙНИК ДЛЯ ШУТА
(роман)

Географическая справка

В настоящем романе рассматриваются всего два континента мира, называемого Лунггаром, которые находятся в западном полушарии планеты. Континенты эти носят название Алгер и Ходевен. В юго-западной части располагается Бангалорский архипелаг, который находится на месте древнего континента Бангалор, ушедшего под воду в результате катаклизма.

В Лунггарском году девять месяцев, в каждом из которых насчитывается сорок дней. Названия месяцев и времен года приводится по принятому в Роане календарю.

Весенние месяцы - месяцы цветения и красоты:
     кту дриу
     кту ксафо
     кту талау

Летние месяцы - месяцы созревания плодов и большой жары:
     лонг-гвай
     лонг-лорхом
     лонг-сумадель

Осенние месяцы - месяцы сбора плодов и небесных слез:
     оронг-дарат
     оронг-джамби
     оронг-кутей

Последний месяц является наиболее холодным, и в отдельных государствах, таких как Самаана и Северный Уэст, а также Лотэрское побережье океана Гломм, в это время выпадает мощный снежный покров.

Часть 1

- Если нам удастся уничтожить императора, то мы изменим ход истории целого мира, - пробормотал словно бы про себя высокий и худой до болезненности человек в переливчатых дымчато-серых одеяниях. Лицо его было скрыто серебряной маской, на которой на века застыло непроницаемое выражение. - И Вы считаете это возможным? - позволил себе усомниться его собеседник. Он был встревожен и растерян: это было ясно хотя бы по тому, как он мял пальцы, снимал и надевал обратно тяжелые перстни, которыми они были унизаны, и то и дело поправлял на себе то воротник, то пышный плащ. К тому же, он все время почесывал кончик носа.

Человек в маске смотрел на него с нескрываемым презрением. Тот, другой, не видел этого холодного и тяжелого взгляда, но чувствовал его кожей. Он чувствовал его всегда, с давних пор, еще со времени своего младенчества. Этот взгляд оскорблял, унижал, уничтожал его - и ничего с этим нельзя было поделать.

Перед ним стояло воплощение его кошмаров и детских страхов; человек, которого боялись и почитали все, кто его знал. Правда, таких было очень немного.

Этот воплощенный ужас назывался человеком лишь потому, что такое определение более всего подходило к нему, а вовсе не потому, что его действительно считали одним из детей рода человеческого. Ничего живого и естественного не было ни в его странном - тощем и изможденном теле, закутанном в бесчисленные переливающиеся одежды; ни в костлявых руках со скрюченными пальцами, похожими на обугленные веточки; ни в жутком и лихорадочном блеске черных глаз за узкими прорезями серебряной маски. В самой его привычке никогда не расставаться с маской, наконец. Он странно ходил, передвигаясь словно оживший деревянный манекен; странно поворачивал голову, будто приводил в действие заржавевший механизм; странно дышал - хрипло и прерывисто, как если бы ему не хватало воздуха.

Он напоминал живого мертвеца; и тем не менее, этот человек держал в руках огромное количество жизней и судеб; и не было того, кто бы решился восстать против него.

- Нужно сделать так, чтобы невозможное стало возможным, - донеслось из-под маски. - Это не Ваши заботы.

- Да, но императора любит его народ; ему верна его гвардия; он настолько сильнее, что абсурдно посягать на его власть. К тому же, на днях он сочетается браком с принцессой Арианной и снова подтвердит этим союз с Лотэром. Воевать против него - значит воевать практически против целого континента. Это ли не безумие?

Человек в маске повернулся спиной к своему собеседнику. Его всегда злила слабость и нерешительность других; бессильных он моментально сбрасывал со счетов и вычеркивал из своей жизни. Он бы и этого нытика вычеркнул, причем немедля, но время еще не наступило. Сейчас эта разряженная и украшенная побрякушками рохля была ему необходима.

Пока необходима...

- Я не собираюсь объявлять войну, - произнес он целую минуту спустя, когда его ярость улеглась настолько, что он смог заставить себя говорить спокойно. - Воевать не просто бессмысленно, но и самоубийственно. С другой стороны, народ Великого Роана станет любить того, кто будет сидеть на троне Агилольфингов - и ему, народу, все равно, каким именем назовут следующего императора: Ортоном, Лексом, Тирроном или как-то иначе. А теперь позвольте мне удалиться - у меня десятки неоконченных дел.

Он прошагал к дверям на негнущихся ногах, впечатывая каблуки в мраморные плиты пола, и вышел, не дожидаясь ответа.

Человек в роскошных одеяниях заломил руки и тревожно огляделся по сторонам. Взгляду его предстала пышная обстановка: драгоценные ковры по всем стенам, тяжелая низкая мебель на гнутых золоченых ножках; малахитовые и агатовые вазы с охапками тропических ярких цветов, аромат которых наполнял помещение; стройные нефритовые колонны в углах комнаты, увитые живым плющом; тяжелые бронзовые двери, которые невозможно выбить даже тараном; и высокое стрельчатое окно. Единственное окно в этом помещении, забранное к тому же золоченой решеткой. Человек подошел к нему и, встав на цыпочки, постарался выглянуть наружу.

Он находился на последнем этаже высокой башни, возведенной в незапамятные времена на вершине скалы. Мимо его окна плыли крохотные облачка, похожие на прядки белых волос, летящих по ветру. Внизу с ошеломительным грохотом разбивались о камни могучие океанские волны.

- Западня, - прошептал человек. - Клетка. Золотая клетка, и я узник. Господи! Неужели ты не видишь этого?!

* * *

Порт Майн был заполнен толпами людей, явившихся встречать корабли. Здесь было шумно, разговор шел на нескольких языках сразу. Кто-то кричал восторженно и приветственно, кто-то возмущался, кто-то требовал носильщика, вина и проводника. Бросалось в глаза нарядное убранство порта: флаги, ленты, штандарты. И публика была праздничная - в одеждах ярких и веселых тонов; в серебре, золоте и драгоценностях. Все новые и новые суда входили в гавань, и, казалось, в ней скоро не останется места; поэтому капитаны высаживали своих многочисленных пассажиров в шлюпки и переправляли их на берег, а корабли уводили в соседние бухты, где все было приготовлено к их появлению.

Погода соответствовала всеобщему настроению. Стоял один из ясных и погожих дней, какие часто случаются в здешних местах. Дул теплый и ласковый ветер; бирюзовая гладь моря собиралась мелкими складками волн, и все вокруг было залито солнцем.

На носу одного из кораблей, небрежно облокотившись о деревянного, тертого всеми морскими ветрами дракона, стояли двое. Первый - почти старик: на вид ему было не менее шестидесяти. Но судя по манерам и костюму - настоящий вельможа; сухощавый, подтянутый, гладко выбритый и опоясанный мечом. Густые волосы, опускавшиеся до плеч, были тщательно завиты и причесаны; а голубые глаза смотрели ясно и весело, как у ребенка. Тонкие губы часто складывались в улыбку, отчего на худых щеках были прорезаны две вертикальные морщины, впрочем, ему шедшие. Одет он был пышно и дорого. Даже духи его пахли чарующе-скромно, и было в их запахе нечто, неуловимо свидетельствующее об их баснословно высокой цене.

Второй был настолько молод, что его приходится называть не иначе, чем юношей. Его щеки еще не знали грубого прикосновения бритвы, и кожа на них была того редкого бело-розового, ровного оттенка, которому так завидуют женщины. Он был высок, широкоплеч, но еще по-мальчишечьи гибок. Он настолько походил чертами на своего спутника, что в них без труда можно было признать близких, кровных родствеников. Только глаза у молодого человека были карие, глубокие, бархатистые. Юноша наверняка гордился своим длинным мечом в роскошных ножнах; но то и дело передергивал плечами, изнывая в шелках и бархате. Похоже, что огромная драгоценная цепь, усыпанная бриллиантами, рубинами и гиацинтами, натирает ему шею; а многочисленные перстни, украшавшие пальцы, мешают и раздражают.

Это были посол славного государства Альворан в Великом Роане - граф Шовелен; и его племянник - любимый, надо заметить, племянник, а теперь и помощник - Трой.

- Кажется, нам еще долго дожидаться своей очереди, - ворчливо заметил Шовелен. - Здесь собрались посольства со всего света, и, как минимум, половина из них прибыла раньше. Так что естественное чувство справедливости заставляет не лезть вперед.

- И собственного достоинства, - откликнулся юноша. - Нет ничего хуже, чем толкаться в толпе, словно простой зевака.

- А поскольку делать нам все равно нечего, - продолжил посол, - позволь я еще раз задам тебе необходимые вопросы. Очень важно, как ты проведешь свою первую встречу, - наставительно молвил он, заметив, как недовольно сморщился племянник.

- Да, господин граф. Я понимаю.

- Не похоже. Мы не простые послы. На сей раз нас пригласили в составе свиты его королевского величества, и недопустимо ударить лицом в грязь.

- Дядюшка! Здесь столько посольств, столько свит, и столько их величеств, высочеств, светлостей и сиятельств, а также прочих владетельных особ - многие названия, прости, я даже выговорить не могу - что никто ничего не заметит.

Посол Шовелен изобразил на своем лице суровое порицание. Юный Трой упрямо не желал понимать, куда и по какому торжественному поводу они прибыли. Вельможа горестно вздохнул: горячо любимый им племянник, оставшийся сиротой в пять лет и выросший под его опекой, интересовался только оружием, лошадями и поединками. Последние год или два его, правда, стали привлекать и женщины, но все же этого было слишком мало, чтобы сделать блестящую карьеру при дворе. Теперешний приезд в Великий Роан мог серьезно продвинуть Троя вверх по крутой придворной лестнице, где на каждой ступени ждет счастливца и награда, и титул, и власть. Правда, с таким же успехом он может натолкнуться на предательство, позор, изгнание и даже смерть. Но граф всегда полагал, что глупцам, трусам и неудачникам просто не стоит играть в эту захватывающую игру. Сам он всю жизнь оставался среди победителей, и для своего племянника иной судьбы не представлял.

С точки зрения графа, их родная страна - Альворан - находилась на зыбкой грани между пиком своего расцвета и началом упадка. Правда, двор все еще был пышен, а государственный казначей все еще не объявлял государю о его полном и окончательном банкротстве, но вот уже три поколения альворанских правителей находились в состоянии блаженного ничегонеделания. И граф был уверен, что подобная политика к добру не приведет. Сам он являлся убежденным сторонником теории, что если хочешь хотя бы оставаться на месте, то нужно все время идти вперед. Он-то хорошо знал, что судьба, как океанский отлив, норовит утянуть человека назад. Но поскольку он был всего лишь послом, а не главным советником короля, то и мыслями своими с государем не делился. Для себя же твердо решил, что его племянник станет делать карьеру при каком-нибудь другом дворе; и поездка в империю пришлась как нельзя более кстати.

Великий Роан был самым могущественным и богатым государством мира. Эта огромная империя имела выход к трем океанам, омывалась семью морями и обладала неограниченным влиянием во всех странах, сколько их могли перечислить самые искушенные географы. Император Роана являлся существом, которое в сознании прочих людей было ближе к небожителям, нежели к простым смертным. Блеску и великолепию его двора завидовали все монархи; о тысячной доле его казны тосковали бессонными ночами все скряги, скупцы и министры финансов; а его империя процветала так, словно боги трудились над ней в поте лица. Самым главным же было то, что Великий Роан не воевал.

Войн на этой земле не было вот уже семь или восемь сотен лет подряд, с тех самых пор, как воцарился на престоле первый из Агилольфингов - легендарный император Браган. Именно он сумел защитить империю от нападения северных варваров; а, выиграв эту войну, объявил ее последней в истории Роана. Он же дал своему народу новый свод законов как залог благоденствия и мира; а также написал законы для своих потомков или последователей. И выходило, что каждый следующий император Великого Роана подчинялся этим законам беспрекословно. Многие иноземные государи готовы были отдать правую руку за то, чтобы узнать хотя бы половину из того, что было в них записано - ибо великолепная империя при ближайшем рассмотрении изобиловала тайнами и загадками.

Случившееся нынче скопление гостей произошло от того, что все они были приглашены на торжества по случаю бракосочетания теперешнего императора Ортона I с принцессой Арианной из рода Майнингенов - тех самых северных, некогда варваров, а ныне могучих соседей Роана из королевства Лотэр. Брак этот был династическим. Достаточно сказать, что жених и невеста встречались лишь раз в жизни, и произошло это тогда, когда им исполнилось соответственно семь лет и полтора года.

Похожая на глуповатую куколку в чепчике и непомерно тяжелом для нее праздничном платьице, расшитом бриллиантами, принцесса не понравилась Ортону. Будущий император Роана увлекался в то время верховой ездой и стрельбой из лука. Он вечно ходил с расцарапанным носом и разодранными коленками, и девчонок, особенно таких крохотных, не любил. Известие о том, что впоследствии он будет обязан жениться на этой маленькой плаксе, повергло его в настоящее уныние.

С тех пор прошло восменадцать лет. По слухам, принцесса Арианна не просто выросла, но и несказанно похорошела. День свадьбы был назначен, и накануне гордая дочь Майнингенов прибыла в столицу, чтобы сочетаться браком со своим женихом.

Гости ждали пышных торжеств и мечтали оказаться свидетелями неслыханной щедрости Агилольфингов, прославленной в веках не меньше, чем их могущество.

Все это посол Шовелен сотни раз втолковывал своему племяннику, но Трой, к его великой досаде, слушал вполуха.

- Милый мальчик, - уговаривал граф. - Император молод. Император настолько богат, что служить ему - воплощение мечты любого придворного. Ты юн и хорош собой; остроумен и неглуп - отчего бы императору Ортону не заметить тебя и не пригласить к себе на службу? Такой шанс случается один раз в жизни, пользуйся же им, дубина!

Трой соглашался пользоваться единственным шансом, но как-то вяло. Скорее, чтобы угодить дяде, которого искренне любил, а потому не хотел огорчать. Лично его, Троя, немного пугали многочисленные недомолвки и намеки, а также упоминания о тайнах и загадках, которые сопровождали любой разговор, если он в той или иной степени касался событий в Великом Роане. Вот и теперь дядя затронул странную и даже скользкую тему.

- Виссигер подробно рассказал тебе о возможных трудностях при встрече с императором и его двором? - монотонно спрашивал граф Шовелен.

Трой не мог не признать, что дядя его - при многочисленных и безусловных достоинствах - всегда был, мягко говоря, занудой. И зудел, как укушенное место, часами, а то и днями, когда хотел удостовериться в том, что все продумано, предусмотрено и решено до мелочей. Такая предусмотрительность давала свои плоды, но и доводила окружающих до полного изнеможения.

- Ты же знаешь Виссигера, дядя. Он невнятен, как пригоревшая каша - булькает, пыхтит и выпускает пар. Четыре часа к ряду толковал о том, что на шута императора нужно смотреть каким-то особенным образом; что с шутом императора нужно обращаться каким-то особенным образом, но я так и не понял ничего из его объяснений. Что ты так волнуешься? На месте разберемся.

- Нет, Трой. Положительно, ты можешь вывести меня из состояния душевного равновесия, - рявкнул посол. - Ты так ничего и не выучил? Опять думал, Бог знает о чем; еще и перекладываешь вину на Виссигера!

Трой ждал продолжения разразившейся грозы, но Шовелен внезапно успокоился и сказал:

- Хорошо. Может, ты и прав. Может, тебе действительно следует увидеть все своими глазами. Иногда это помогает лучше, чем несколько лет корпения над книгами, - и, заметив, как заискрились радостью глаза племянника, поспешил добавить, - но только иногда: то есть в очень редких случаях. Поэтому ты немедленно продолжишь свои занятия с Виссигером. НЕМЕДЛЕННО.

И когда моментально затосковавший Трой обреченно двинулся по направлению к каюте своего учителя, посол потребовал себе на верхнюю палубу кресло, прохладительного и доску с игрой морогоро. Игру эту он ценил превыше всех прочих забав, считая, что она укрепляет и развивает ум, наблюдательность, воображение и скорость реакции. Игра морогоро существовала в двух вариантах: в первом на доске, покрытой синими и бирюзовыми причудливо сплетенными полосами, разыгрывались морские баталии; а во втором - сражения были сухопутными. Каждый вариант предусматривал свои правила и свои маленькие хитрости. Граф Шовелен гордился тем, что в этой игре у него было мало соперников. Переставляя тяжелые причудливые фигурки, он представлял себе конкретных лиц - персонажей той истории, которая разворачивалась перед ним на протяжении всей его жизни. Некоторые из них были настолько сильны, что их следовало постоянно опасаться, если они были врагами; или полагаться на них, если они играли на его поле. Некоторые почти ничего из себя не представляли; но часто, слишком часто - и в жизни, и в игре - посол наблюдал, как эти мелкие, незначительные фигурки уничтожали превосходящего их противника, заманивая в ловушки, расставляя капканы, окружая сетью обмана. И когда враг начинал видеть то, что ему внушали, а не действительно происходящее, он проигрывал.

Первая заповедь: заставляй своего врага думать то, что хочешь ты.

Только через несколько часов, когда солнце уже начало клониться к закату, опускаясь в бирюзовые воды моря Луан, посла Альворана пригласили на берег. Гостей было так много, что первыми, естественно, высадились монархи со своими многочисленными слугами и телохранителями; а посольства их стран остались ждать. Это было справедливо еще и потому, что послы, в отличие от своих владык, обучены терпению; и ждать умеют.

* * *

Покинув комнату в башне, человек в серебряной маске отправился в свои покои. Они были гораздо просторнее, однако обставлены настолько просто, что если бы не некоторые - несомненно, баснословно дорогие - предметы, наводили бы на мысль о бедности ее обитателя. Однако бедности не было - было пренебрежение к мирским страстям; презрение к золоту и драгоценностям и стремление к чему-то большему, чем просто богатство и просто власть. О таком могуществе мечтают немногие: лишь те, кто каким-либо образом испытал подобное состояние, и теперь не мог жить иначе, довольствуясь жалким подобием всемогущества и власти земных владык.

Человек в серебряной маске знал, чего лишены обычные государи.

Человек в серебряной маске был магом.

Островное государство Бангалор было совершенно особенным местом, которое коренным образом отличалось от всех прочих государств. Когда-то давно здесь находился древний материк Бангалор, ушедший под воду в результате катаклизма. Многие утверждали, что это было наводнение - потоп, от которого погибло все живое. Некоторые возлагали вину за гибель материка на землетрясение неслыханной силы; часть ученых просто ссылалась на известное пророчество, в котором с натяжкой можно было увидеть описание причины исчезновения Бангалора, и довольствовалась тем, что кто-то из предков заранее знал об этой катастрофе. А нам, дескать, незачем совать нос в чародейские игры.

Жизнь не стоит на месте. Через восемьсот с лишним лет жители островов с увлечением слушали легенды и сказки о канувшем в небытие материке, но не воспринимали их всерьез. Тропический климат, постоянное лето и ослепительное солнце, изобилие зелени и плодов, а также многочисленные родники с пресной - сладкой на вкус водой - все это позволило людям и дальше жить и даже процветать в этом уголке мира.

Когда потомок желтокожих Эрлтонских владык основал тайный орден, занимавшийся изучением черной магии, он обосновался на Алоре - самом большом из островов Бангалорского архипелага, заручившись поддержкой тогдашнего архонта. Выбор этот был сделан не случайно: утверждали, что звезды благоприятствуют этой земле и дают ей силу и власть. На ближайшие два - два с половиной тысячелетия любые занятия магией, астрологией и алхимией в этих краях были просто обречены на успех. Огромные усилия были приложены к тому, чтобы всемерно сузить число людей, причастных к тайне Ордена. А тем, от кого не удалось скрыть сам факт его существования, постоянно внушалась мысль, что орден объединяет всего лишь ученых-единомышленников; смельчаков и реформаторов; а также людей, искушенных в политике, экономике и прочих науках. Поговаривали, правда, что здесь готовят наемных убийц - и это больше соответствовало действительности, чем даже могли допустить самые отчаянные сплетники - но доказать этот факт было практически невозможно.

Даже название и символ ордена были выбраны не случайно.

Приблизительно в то же самое время, когда был основан орден, на Бангалоре был официально утвержден новый государственный флаг и герб. Теперь символом островного государства стала смертельно ядовитая бангалорская умба - огромная черная змея, в изобилии встречающаяся в здешних местах. Символ и герб Ордена выглядели точно так же, и только посвященные могли обнаружить разницу, абсолютно недоступную постороннему взгляду. Это было одним из самых дальновидных и предусмотрительных поступков Верховного магистра, который надежно защитил таким образом своих последователей и слуг от нескромных и чересчур любопытных людей, которые привыкли всегда докапываться до сути; даже если эта суть была им не нужна.

Теперь на Алоре процветало уже третье поколение магов. Они добились чрезвычайных успехов в своем деле; и хотя их достижения не афишировались, известны они были повсюду. Редкий правитель не пользовался услугами Ордена Черной Змеи (так официально именовались маги), не догадываясь, правда, что имеет дело с чернокнижниками. Услуги эти стоили чрезвычайно дорого, и предыдущие два поколения накопили огромный запас золота, сделав таким образом осуществимой мечту нынешнего главы ордена.

Человека в серебряной маске звали Эрлтоном и он был верховным магистром - то есть господином и повелителем всех алорских магов. Среди посвященных в чести была одна безумная идея: что тогдашний Эрлтон Серебряный, живший более трехсот лет тому, и теперешний - суть одно и то же лицо. Точнее, одна и та же маска, ибо глава ордена никогда не появлялся перед своими подчиненными без нее. Никаких прямых доказательств этой гипотезы не существовало; но верно также и то, что напрочь отсутствовали факты, ее опровергающие. И потому каждый был волен соглашаться с тем мнением, которое более соответствовало его взглядам. Правда, среди двенадцати членов магистериума - высших по положению в ордене и по мастерству - разногласий не было. Они не сомневались в том, что магистр у ордена был и оставался единственный и незаменимый.

Эрлтон был настолько искушен в своем деле, что, если бы пожелал, то мог иметь все, к чему обычно стремится человек: золото, власть, красоту и любовь прекраснейшей из женщин. Но глава Ордена Черной Змеи давно уже был не человеком, а кем-то иным. И этот кто-то был одержим одной мечтой и одной целью: Эрлтон ненавидел империю - ее законы, ее могущество, ее прекрасные города и плодородные земли; веселый народ и справедливых правителей; даже ее легенды и сказки были ему неприятны.

Обычные сказки и обычные легенды про доблестных рыцарей, спасенных ими принцесс, кровожадных людоедов и коварных магов; а также про лучших друзей рыцарей - благородных и смелых драконов.

* * *

Столица империи поразила Троя своей красотой и великолепием.Нигде в мире - а несмотря на свою молодость он побывал уже во многих странах - ему не доводилось видеть такие широкие, чистые, до блеска отмытые улицы; такие красивые клумбы и цветущие деревья; такие великолепные дома. Они въезжали в город со стороны порта Майна, но даже на окраине Роана не было ни хибарок, ни покосившихся лачуг, ни тощих собак, облаивающих и пышные кортежи, и дребезжащие телеги; ни нищих, которые обычно не давали прохода богатым путешественникам, особенно в праздничные дни. Короче, никаких признаков бедности Трой не обнаружил.

Особенно же его потрясли янтарные купола и яшмовые колоннады двух базилик; стены зданий, украшенные барьельефами; статуи, украшавшие площади, вымощенные белым камнем, и тенистые аллеи. Прежде Трой никогда не видел, чтобы такое количество деревьев и кустов росло прямо в черте города - укрепленные города Альворана и Аммелорда напоминали каменные мешки, которые раскалялись в летнюю жару и в которых зимой было чрезвычайно холодно.

И порт, и пригород, и сама столица были настолько хороши, что юноша не мог насмотреться: вертел головой и постоянно дергал дядюшку за рукав, чтобы поделиться впечатлениями.

Посол Шовелен вел себя гораздо сдержаннее. Во-первых, он был стар, и даже цвета казались ему не такими яркими и насыщенными, как любимому племяннику. Во-вторых, в Великом Роане он бывал уже несколько раз, и из них два раза посещал столицу. Первое потрясение давно уже прошло, и теперь граф был, в основном, озабочен проблемой, как бы пристроить Троя ко двору Агилольфингов. Собственное государство и собственный монарх на фоне империи казались ему не просто слабыми, но и до смешного игрушечными. Шовелен считал, что им просто повезло, что западный сосед не воюет - иначе Альворан давно уже стал бы одной из провинций Роана. К слову, многие государства просто присоединились к империи, отдав себя под ее протекторат. Так поступили в свое время и графство Анамур, и княжество Эйда.

Трой каждую пышную постройку принимал за императорский дворец, и когда кортеж проезжал мимо очередного здания, он не знал, радоваться ему или разочаровываться. Однако юноша пришел в совершеннейший восторг, когда они подъехали к берегу реки Алой. Могучий поток нес свои воды в море Луан; вверх и вниз по течению скользили баржи и гребные галеры, лодки и ладьи с резными носами. Это было завораживающе красивое зрелище. Но еще более удивительным Трою показался огромный, изогнутый мост, впившиймся своими могучими лапами в оба берега.

Посольство стояло теперь на левом; а правый, противоположный, высился перед ними.

Там и располагался императорский дворец, одновременно служащий крепостью. Красотой он не уступал постройкам левобережной части столицы, но был гораздо мощнее и надежнее. Его окружали высокие стены, сложенные из звонкого камня; а над стройными, вытянувшимися к небу башнями реяли зелено-золотистые стяги с изображением дракона. Огромная круглая луна лениво лежала на самом краю черепичной крыши; а вдоль моста протянулась бесконечная цепь людей с горящими факелами в руках.

Только сейчас Трой понял, что уже стемнело, и значительную часть пути они проделали в сгущавшихся сумерках.

В резиденцию императора прибыли ближе к полуночи. Послам отвели две огромных комнаты в западном крыле дворца; человек десять слуг бесшумно, словно совы, расставили багаж; проводили господ в бассейн для омовения и уложили спать. Трой был настолько переполнен чувствами, что порывался прорваться к дядюшке в комнату, чтобы побеседовать с ним часок-другой перед сном, однако граф пресек эти попытки в зародыше. Он позволил себе напомнить, что их ожидают завтра к малому выходу императора, и на эту встречу он, граф, возлагает особенные надежды. А потому категорически требует, чтобы возлюбленный племянник немедленно же отошел ко сну, чтобы на следующий день быть свежим и красивым, как цветок. Трой привык подчиняться

Шовелену настолько, что не просто лег, но и, поворочавшись с боку на бок, провалился, выпал из реальности и очнулся только утром, когда теплый солнечный луч умостился на его щеке.

Посол был уже у него в комнате, одетый и причесанный особенно тщательно. От внимания Троя не укрылось, что Шовелен предпочел одеться по столичной моде: в высокие сафьяновые сапоги, синий бархатный колет с прорезями на пышных рукавах и небесно-голубую шелковую рубаху простого кроя с широким отложным воротником. В правом ухе графа сверкал звездчатый сапфир. Избранная гамма подчеркивала и усиливала и без того бездонную синеву его глаз, и убавляла лет этак пятнадцать-двадцать.

- Дядюшка! - вскричал Трой, садясь в необъятной постели. - Был бы я девицей, влюбился бы в Вас всенепременно.

- Тогда хорошо, что ты не девица, - ворчливо отвечал граф, стараясь сдержать довольную улыбку. - Вставай, лежебока. Умывайся и давай наряжать тебя со всей обстоятельностью, соответствующей важности момента. То есть - по-королевски.

Шовелен взялся за дело серьезно, и потому Трой был готов через полчаса. Он чувствовал себя крайне нарядным в костюме вишневого цвета с золотым шитьем. Украшения из бриллиантов и гранатов придавали ему особый шик, но не бросались в глаза. Граф особенно часто подчеркивал, что все истинно красивые и дорогие вещи не должны затмевать своего хозяина и привлекать к себе внимание. Изысканный вкус требует, чтобы предметы и украшения только выгодно подчеркивали внешность своего обладателя, и не более.

Принесшие завтрак молоденькие служанки немедленно зарделись при одном только взгляде на юношу, что было особо отмечено и оценено как хороший признак.

Посол позавтракал со вкусом и аппетитом. Будучи человеком искушенным, он догадывался, что отдохнуть и поесть сегодня им как следует не удасться: приемы обычно длятся долго, и отнимают много сил. Но как он ни уговаривал Троя, как ни соблазнял разнообразными кулинарными шедеврами, юноша отказывался. Он был слишком взволнован предстоящим событием, и кусок просто не лез ему в горло. Наконец появился лакей с сообщением, что император готовится к выходу; и гости собираются в парадном зале.

Выйдя из своих апартаментов Трой и Шовелен присоединились к свите своего повелителя - короля Лодовика - и пошагали бесконечными коридорами по направлению к парадному залу. Вскоре юноша перестал удивляться увиденному, потому что обычный разум в состоянии вместить только определенное количество впечатлений, а затем, чтобы не повредиться, отсеивает все лишнее. Именно по этой причине Трой как должное воспринимал и полированные яшмовые полы, поражающие естественными узорами камня; и ониксовые колонны, поддерживающие потолки из небесно-голубого лазурита и бирюзы; и невероятное количество золота, серебра и камней, которыми сверкали и искрились почти все предметы. А картины, оружие, статуи и гобелены просто меркли на этом фоне, несмотря на всю свою красоту. Остальные вели себя приблизительно так же, как и молодой человек - сперва восторгались, но после затихли - есть предел и восхищению. Только король Лодовик выглядел хмурым и подавленным: он давно уже прикинул приблизительную стоимость одного этого коридора, и сразу понял, что, заложи он все свое королевство, может, и сумел бы его воссоздать в своем дворце.

В парадном зале внимание Троя привлекли только люди. Это вовсе не значит, что парадный зал больше ничем не поражал глаз; однако придворные императора и его гвардия превзошли все виденные до сей поры чудеса.

Вопреки очевидной роскоши, окружающей их, вельможи и военачальники Великого Роана были одеты скромно и неброско. И от этого только выигрывали, выделялись на фоне ослепительной обстановки. Граф Шовелен, пользуясь тем, что в огромной зале находилось не менее тысячи человек, и все они перешептывались, отчего было довольно шумно, обратил внимание своего племянника на их костюмы. В них преобладала сдержанная гамма и предпочтение явно отдавалось черному, белому и жемчужно-серому цветам. Встречались и более яркие одежды, но они ни в коем случае не были пестрыми. Драгоценности, стоившие целое состояние, тоже не бросались в глаза, а только дополняли ансамбль, придавая ему изысканность и шик. Изо всех членов свиты короля Лодовика только граф и его племянник могли похвастаться таким же стилем.

Придворные дамы моментально покорили сердце молодого повесы, причем все скопом. Он переводил восхищенный взгляд с одного свежего и милого лица на другое - очаровательное и сияющее зрелой, полновесной красотой - и никак не мог определить для себя, какое же нравится ему больше. Молоденькие фрейлины привлекали его своей безыскусностью и естественностью; остальные же женщины пребывали в удивительном состоянии неопределенного возраста, преимущества которого проявлялись в их изысканности, пикантности и обаянии - короче в том, что приходит только с годами.

Где-то там, как на другом конце бескрайнего поля, император принимал поздравления от союзных монархов. Те, кто не приехали сами, прислали пышные посольства. А среди множества подарков обязательно находился хотя бы один особенный, со смыслом, имеющий символическое значение; и его вручали лично Ортону I, произнося при этом речь. Каким бы кратким ни старался быть каждый оратор, в общей сложности они говорили слишком долго. А поскольку очередь Лодовика еще не наступила, то Трой даже разглядеть императора не мог из-за бушующего человеческого моря.

Поневоле блуждающий взгляд его, пресытившись женской красотой во всем ее многообразии и великолепии, перебрался на солдат императорской гвардии. Тут Трой даже задохнулся и с удивлением спросил себя: как же он их раньше не заметил?

Воины эти были не просто высокими и не просто хорошо сложены. Возможно, именно так и выглядят небожители; просто люди об этом не знают. Все, как один, гвардейцы были выше на голову самого высокого человека, которого когда-либо видел Трой. Широкие плечи и мощные грудные клетки казались способными выдержать тяжесть горных хребтов или удары таранов. Лица воинов - удлиненные, с тонкими, аристократическими чертами, - были безупречно, но как-то непривычно красивы и безмятежно спокойны. И хотя Трой видел множество непохожих друг на друга людей, роанские воины поразили его воображение - впрочем, если бы юноше пришлось объяснять: чем, то он бы наверняка не справился с этой задачей. Зато поражаться и восхищаться нарядами он мог с чистой совестью- одеты и вооружены гвардейцы были и вовсе удивительно - это бросилось в глаза всем.

Выросший в графском замке; обученный воинскому искусству лучшими учителями, каких только можно купить за деньги; посетивший затем множество стран - Трой знал толк в доспехах и оружии. Тем более его потрясли латы гвардейцев - черные, с зеленоватым отливом, крылатыми наплечниками и с двумя рядами шипов вдоль позвоночника. Шлемы были выполнены в виде голов драконов, и надо лбом горели в металле рубиновые или изумрудные глаза. Высокие гребни опускались до середины лопаток. Тонкие талии были перетянуты черными поясами, на которых висели в ножнах по десять метательных ножей. Основное же оружие у каждого гвардейца было свое, выбранное сообразно собственным вкусам и пожеланиям. Тот, кто знал толк в таких вещах, с уверенностью мог сказать, что мечи, секиры, копья и кинжалы императорских воинов стоили гораздо дороже, чем многие сокровища, хранящиеся во дворце. Нигде и никогда в мире не появлялось что-либо подобное. И Трой откровенно любовался воинами до тех пор, пока дядя не привел его в чувство, тронув за локоть. Оказалось, что сейчас речь держит Лодовик Альворанский, и свита его, соответственно, находится у самого трона.

Юноша тут же поднял взгляд, разыскивая императора, и испытал следующее потрясение, надолго выбившее его из колеи. Ему, конечно, удалось удержать себя в рамках приличия, и он надеялся, что никто особо не обратил внимания на его вытаращенные глаза и приоткрытый от удивления рот. Трой сознавал, что именно эту деталь он пропустил накануне мимо ушей; и дал себе зарок впоследствии не пренебрегать советами учителя Виссигера, а с должным почтением относиться к этому многомудрому и знающему человеку.

Ортон I Агилольфинг выглядел совсем молодым. Он был вовсе не похож на повелителя необъятных земель, облеченного абсолютной, неограниченной властью. По случаю торжеств император был одет во все белое, и этот цвет удивительно шел к его черным длинным волосам и синим глазам; ко всему его бледному, вытянутому лицу с тонкими, правильными чертами. Когда природа или Господь создавали Ортона, они не пожалели усилий. Молодой человек с безупречной внешностью и такими же безупречными манерами с первого взгляда привлекал к себе не только умы, но и сердца людей. Поговаривали, впрочем, что искусство обаять собеседника было обязательным предметом для Агилольфингов в пору их учения.

Трою он показался ненамного старше его самого. Зато фигура у Ортона была явно развитее и мощнее, и даже в скупых его движениях была видна та грация, которая приобретается долгими годами постоянных тренировок и свидетельствует о прекрасном владении собственным телом.

Император сидел прямо, вытянув стройные, неприлично красивые для мужчины ноги, обтянутые белой лайкой шитых серебром сапог. Жемчуга и опалы, украшавшие строгий костюм, бросали на его лицо матовый облеск, заставляя ярче сиять миндалевидные глаза. У императора была выразительная мимика, передававшая самые тонкие оттенки его настроения.

Ортон Агилольфинг вежливо улыбался королю Лодов ику, занимавшему трон, расположенный на возвышении напротив императорского (Великий Роан всегда был озабочен тем, чтобы не ущемить и не уязвить самолюбия любых коронованных особ). Но Троя поразило, конечно, не это. А то, что на нижней ступеньке императорского трона он увидел человека, бывшего, вне всяких сомнений, шутом. Шутом, обряженным, как и полагается, в огромный красно-бело-зеленый колпак с бубенцами; в яркие одежды из дорогих тканей, но болтающиеся этакими изысканными псевдолохмотьями; и с шутовским жезлом в руке.

Одним словом, ничего примечательного в этом шуте не было , если бы не его лицо.

Тоже, кстати, лицо как лицо - приятное, и даже красивое.

Лицо императора...

* * *

Надо заметить, что накануне величайшего дня своей жизни принцесса Арианна чувствовала себя иначе, чем большинство молодых невест. Нельзя сказать, чтобы она испытывала нетерпение, вполне понятное и объяснимое при подобных обстоятельствах; стремление поскорее соединиться со своим будущим супругом; радость или сердечное томление. Более того - она чувствовала себя прескверно. И как только предоставилась возможность, сразу отослала фрейлин и служанок из своих покоев; а сама хлопнулась с размаху на широкое и мягкое ложе, сунула голову под подушку, по старой детской привычке, и только тогда позволила себе расплакаться. Если быть до конца откровенными, то даже разреветься.

Принцессе было одиноко и страшно.

Конечно, в Великий Роан ее сопровождала огромная свита, в которую были включены самые знатные сверстницы, ставшие теперь придворными дамами будущей императрицы; и даже наиболее расторопные служанки, покинувшие Лотэр и последовавшие за своей госпожой. Но отец категорически настоял на том, чтобы старенькую няню она оставила дома.

Бедная старушка долго металась между своей обожаемой принцессой и собственными внуками, терзалась и мучалась, но наконец не выдержала и объявила о своем решении умереть на родине. Так что единственного человека, которому Арианна доверяла, как самой себе, при ней не было. И откровенно поговорить о том, что ее тревожит, будущая императрица ни с кем не могла.

С малых лет ее готовили к тому, что когда-нибудь она станет женой Ортона I, повелительницей Великого Роана и матерью наследника самого завидного престола в этом мире - что, в общем-то, и являлось единственно главным для ее многочисленной родни. О чувствах жениха и, тем более, невесты речь вообще не шла: особы, облеченные такой властью, как они, несут и огромную ответственность за судьбы своих подданных, а потому не имеют права на простые человеческие чувства - особенно на любовь.

Традиция эта сложилась очень, очень давно, когда, потерпев поражение от легендарного императора Брагана Агилольфинга, король Отто Майнинген решил дело полюбовно. Заключая брак с наследницей Лотэра, император - кем бы он ни был - покупал мир на северных границах; выход к океану Гломм; а также постоянный доступ к дешевому дереву и пушнине - пожалуй, единственному, чем был богат Лотэр. А Майнингены платили таким образом за собственное благополучие и гарантированную защиту в случае столкновения с кем-нибудь из агрессивных своих соседей. Эти связи между двумя странами за истекшие восемь веков только укрепились и разрослись. Теперь существовали правила и законы, согласно которым принцесса королевского дома Майнингенов в течение всей своей жизни подготавливалась к тому, чтобы стать женой императора.

Нельзя сказать, что Аринанна не была готова. Та часть ее сознания, которая с первых же лет осознавала себя дочерью монарха и будущей женой монарха, оставалась спокойной и бестрепетной. Она наизусть выучила все, что ей полагалось; смирилась с тем, что ее ждет встреча со множеством тайн, загадок и просто непонятных явлений; что при дворе Ортона I существуют свои традиции и ритуалы, которые она обязана чтить и соблюдать, не задавая никаких вопросов; и была вышколена в этом отношении лучше иного солдата. Вообще, редко кто задумывается над тем, что монархи с младых ногтей приучаются не только повелевать, но и беспрекословно подчиняться.

Но была еще одна Арианна: девятнадцатилетняя девушка во всем расцвете молодости и ослепительной красоты. И ей отчаянно хотелось любви и нежности, поддержки и сочувствия, дружеского участия и просто забав и развлечений, ибо принцесса отличалась веселым и добрым нравом. Всего этого ей постоянно не хватало при мрачном дворе ее отца; но там хотя бы были подруги и добрая мать. Рано постаревшая, грустная женщина с преждевременными морщинами, измученная вспышками ревности своего супруга и кончиной младшего из сыновей, королева обожала свою дочь, и пока Арианне было позволено находиться на женской половине, она была просто счастлива. Но когда девочке исполнилось четыре года, ее отдали на попечение строгим воспитательницам, и короткое счастье закончилось.

Теперь принцесса боялась, что оно никогда и не повторится, ибо все, что она слышала о Великом Роане и его императорах, ввергало ее в священный ужас.

В пятнадцать лет Арианна влюбилась в одного из придворных своего отца - молодого королевского стремянного. Это был статный златокудрый атлет, не блиставший умом, но пользовавшийся огромным успехом у особ противоположного пола. Принцесса же находилась в том возрасте, когда юное существо влюбляется непременно, неважно, есть рядом объект, достойный пылкого первого чувства, или же нет. В последнем случае любят мечту. В первом же - возводят своего любимого до уровня идеала.

Арианна вряд ли перебросилась со своим возлюбленным несколькими фразами. Она обожала его издали, просто за то, что он был на свете. Перспектива долгой жизни с нелюбимым супругом побуждала ее непременно отдать свое сердце хотя бы кому-нибудь. В самых сладких своих грезах принцесса представляла, как однажды падет в объятия прекрасному стремянному, и тот, осчастливленный этой любовью, увезет ее далеко-далеко; спасет от уготованной судьбы. На самом же деле ничего не произошло, и молодой человек вскоре женился на одной из придворных дам, заключив свой брак не столько по любви, сколько по расчету.

Сердце принцессы было разбито. Как ей казалось, навсегда.

Изо всех приближенных только старушка-няня догадывалась о чувствах, обуревавших ее воспитанницу. Но Арианна слишком уж рьяно оберегала свою тайну, и не пожелала говорить о ней ни с кем. Потому и не услышала, что первое чувство редко перерастает во что-либо серьезное; еще реже приводит к счастью. Что великий смысл этой нежной и хрупкой любви - в опыте, мудрости и страданиях, которые, как известно, очищают душу и готовят ее к грядущим испытаниям.

Теперь Арианна оплакивала свою жизнь - погубленную, исковерканную традицией, проданную, пусть и за великую цену. Она даже не задумывалась над тем, что именно сейчас вступила в пору своего расцвета; что именно теперь стала особенно хороша, и что ее судьба еще впереди.

Слезы постепенно высохли, но Арианна еще судорожно всхлипывала и шмыгала носом, когда в дверь негромко постучали.

Принцесса быстро села на постели, вытерла лицо рукавом; хотела было глянуть в зеркало, но вдруг передумала и, собрав всю свою решимость, сказала:

- Войдите.

Она ожидала увидеть именно императора, но когда его высокая стройная фигура возникла на пороге, все же вздрогнула и смертельно побледнела. Голова ее закружилась от волнения и неожиданности; мысли смешались, и сердце бешено заколотилось. Девушка попыталась улыбнуться, но улыбка не лепилась к побелевшим губам, и соскользнула с них спустя мгновение облетевшим листком.

Ортон пришел к ней не один: за его спиной стояли два великана - воина личной гвардии и кто-то третий. Кто именно, Арианна не знала - его смутный силуэт едва виднелся в дверном проеме.

- Я не разбудил Вас, принцесса? - спросил Ортон.

И Арианна отметила не только его безукоризненно вежливый тон, но и явную холодность.

- Нет, господин мой. Я еще не спала. Слишком много впечатлений от дальней дороги; слишком много новых лиц. Все это поражает воображение, и тогда трудно заснуть даже при сильной усталости.

- Да-да, Вы правы, - рассеянно откликнулся император. - Вы позволите мне поговорить с Вами? Поверьте, что я не стал бы беспокоить Вас в столь поздний час по пустякам, но дело у меня важное; к сожалению, безотлагательное.

- Я к услугам Вашего величества, - ответила Арианна.

- Тогда я зайду.

Император наконец переступил порог и закрыл за собой дверь, оставив своих спутников в соседнем покое. Некоторое время он молчал, собираясь с мыслями, и Арианна с удивлением заметила, что он вовсе не так холоден и безразличен, как показалось с первого взгляда. Более того, император, кажется, нервничал, что ее сразу успокоило. Возможно, это и нелогично, но принцесса, как и все женщины, придерживалась не логики, а интуиции.

- Я хотел бы ознакомить Вас, Арианна, с некоторыми правилами. Вам придется соблюдать их, как только Вы станете моей супругой. Готовы ли Вы выслушать меня со всем вниманием, чтобы уже завтра не совершить тех ошибок, которые в нашем положении просто недопустимы?

- Да, господин мой.

При этом обращении Ортон поморщился, но ничего не сказал.

Принцесса решила, что выказала недостаточно почтительности своему господину и повелителю и потому торопливо продолжила:

- Меня предупредили, что в первую брачную ночь, прежде, чем разделить со мной ложе, супруг обязательно возьмет с меня клятву молчания, а потом расскажет мне все, что обязана знать императрица Великого Роана, чтобы не посрамить свое имя и до конца жизни быть отрадой и опорой своему мужу. Хотя меня не уведомили о том, какого содержания могут быть эти правила или законы, меня научили загодя принимать их и повиноваться им беспрекословно, ибо так лучше для империи, для моей страны и для всего мира.

Механически произнося эти пустые, заученные еще в детстве фразы, она чувствовала, как в ней подымается волна протеста - гордая дочь Майнингенов так и научилась быть покорной, сколько ни пытались ей внушить это чувство строгие воспитатели. И она решила сразу объяснить человеку, с которым ей волей-неволей придется провести остаток своей жизни, что, если он рассчитывает найти в ней бессловесную и кроткую рабыню, то этого не будет никогда. Хотя она и не нарушит данного слова и постарается выполнять взятые на себя обязательства. Поэтому Арианна перевела дух и сказала просто и спокойно:

- Меня действительно хорошо вышколили, Ваше величество. И я ко всему готова; так что Вы не волнуйтесь и не беспокойтесь за меня: я знаю, что многое из того, что Вы мне скажете, на первый взгляд диковинно и непривычно. Но, правда, я так давно привыкла к мысли об этом, что теперь, кажется, меня ничто уже удивить не сможет.

- Вот и слава Богу! - выдохнул император с облегчением. - Я, знаете ли, ужасно волнуюсь. Наверное, не меньше, чем Вы. Я ведь отдаю себе отчет в том, что Вы меня не любите - да и как бы Вы смогли полюбить того, кого совершенно не знаете. Могу даже представить, что Вы чувствуете себя, как жертва, отданная на заклание; Вы лишены друзей, вырваны из привычной обстановки и у Вас нет права на личную жизнь. Это на самом деле несказанно тяжело. Но поверьте, что за небольшим исключением, я чувствую то же самое. Моя прежняя жизнь закончилась так же, как и Ваша, и теперь нам придется учиться жить вместе, как бы трудно сперва ни пришлось. Вы согласны?

Принцесса смотрела на него со смешанным выражением надежды и недоверия на лице, и ничего не отвечала. Ортон смущенно кашлянул, но все же решил продолжать.

- Я не прошу Вас подарить мне свое сердце, но во всяком случае я считаю, что нам выгоднее стать союзниками, нежели врагами.

- Да, - едва слышно ответила Арианна.

- Вы согласны! - явно обрадовался император. - Это значительно облегчает мою задачу. Я, знаете ли, человек незлобливый, и ужасно не люблю, когда возникают непредвиденные трудности. Приятно быть окруженным друзьями.

- У меня не было друзей, - сказала принцесса. - Меня готовили к роли Вашей супруги, и не позволяли привязываться к кому бы то ни было.

- Я никогда не должен был становиться чьей-либо женой, - усмехнулся император, - но я в состоянии понять, как это должно быть ужасно.

- Это очень горько, Ваше величество, - подтвердила Арианна.

- Ну, теперь у Вас есть друг и союзник. Надеюсь, что я не обману Ваших ожиданий. А теперь перейдем к самому главному, но прежде, - он осторожно тронул ее за руку, - может, выпьем немного и передохнем перед последним рывком?

- Это было бы здорово! - обрадовалась принцесса. - А у Вас найдется то шипучее вино, похожее на сидр? Я его очень люблю, хоть девочкам этого и не положено.

Ортон рассмеялся; и таким заразительным был его смех, что спустя несколько мгновений принцесса уже заливалась вовсю, сама не зная, отчего она хохочет.

- Уф-ф, - остановился наконец Ортон. - Не смешите меня. У меня важное дело. Так-так, где тут вино?

Он подошел к низенькому столику с янтарной крышкой, уставленному кувшинами, металлическими узкогорлыми сосудами и высокими темными бутылками.

- Какого шипучего? - спросил он через полминуты, - Голубого или черного? - Какое будете пить Вы, мой господин? - ответила Арианна с очаровательной улыбкой, скользнувшей мотыльком по ее свежим губам. Крайне соблазнительным, как подумал мимоходом император.

А принцесса поймала себя на том, что уже кокетничает со своим женихом. От былой скованности не осталось и следа. Похоже, что император, не прилагая к тому особенных усилий, если и не очаровал ее, то по крайней мере заинтересовал.

- Не называй меня господином, - взмолился Ортон. - Мне этого по горло хватает и днем. Зови меня по имени; ведь скоро мы с тобой станем как-никак родственниками.

Отчего-то это замечание вызвало новый приступ веселья. А ничто так не объединяет людей, как смех. Так что несколько этих минут сдружили их и привели к взаимопониманию больше, чем могут сблизить несколько месяцев жизни бок-о-бок в огромном дворце.

- С чего бы мне начать? Наверное, с того, что мне придется доверять тебе гораздо больше секретов, чем остальным...

- Да.

- Первое: думаю, ты слышала, что император Великого Роана бессмертен и уходит из жизни только по собственной воле, уступая трон преемнику. Но убить его невозможно - какой бы причудливый способ ни избрал покушающийся.

- Конечно, - согласилась Арианна. - Это вторая из многих заповедей, которые я учила.

- А какая была первой? - заинтересовался император.

- Первая гласила, что вольное либо невольное предательство будет немедленно изобличено и наказано по всей строгости; меня даже заставили затвердить, что каким бы мелким ни казалось мне нарушение установленных правил, оно может привести к катастрофе, и первым, кто пострадает от этого, буду я. А следом такое количество невинных людей, что... Словом, мне сумели-таки однажды объяснить, что непонимание каких-то вещей не освобождает от несения ответственности.

- Ты и правда это чувствуешь? - спросил Ортон очень серьезно.

- Наверное. Если честно... - Арианна подошла к ложу, уселась на него с ногами и несколько раз подпрыгнула, - если честно, то мои воспитательницы не сумели меня даже как следует запугать. Хотя очень старались. А знаешь, запуганное существо не всегда отвечает за свои поступки. Но потом мама сумела найти нужные слова и убедила меня, что не всегда получается делать то, что очень нравится; что даже самая счастливая, самая удавшаяся жизнь только наполовину состоит из радостей, а на вторую - из горя. И в этом есть свой великий смысл.

- Твоя мама - удивительная женщина, - тихо сказал Ортон.

- Да?! Ты тоже так думаешь?! - радостно воскликнула принцесса. - Знаешь, Ортон. Для меня очень важно то, что ты сейчас сказал... А какой была твоя мама? Я имею в виду, какой она была тебе матерью? У нас в картинной галерее висит ее портрет - но он написан, когда она была еще в моем возрасте. Мне кажется, что она была очень красивой женщиной.

Император отвернулся к окну.

- Не стоит говорить об этом. Я не очень хорошо ее помню - она долго болела, и меня редко пускали к ней. Она была хорошей, но очень печальной, хотя отец старался, как мог. Наверное, ей было тяжело.

Арианна смотрела на него, широко открыв глаза.

- Но ведь у нее же был ты.

- Боюсь, ей этого было недостаточно.

Принцесса почувствовала, что эта тема неприятна молодому человеку, и постаралась незамтено сменить ее.

- Я еще не сказала спасибо, здесь очень красиво. Дома у меня не было таких прекрасных покоев. Замок Майнингенов - вообще довольно мрачный, а в моих комнатах и подавно было мало красивых вещей.

- Но почему?

- Чтобы не разбаловать меня. Я должна была стать императрицей, и отец долго готовил меня к тому, что считал самым важным в моей жизни, забывая о мелочах, какими бы приятными они ни казались мне самой. - Она покраснела и заговорила быстро и невпопад, - Я... я не представляла, что ты такой - такой простой и свой, и добрый. Я всегда думала, что император Роана - это кто-то очень недоступный, страшный и жестокий.

- Ты разочарована? - улыбнулся молодой владыка.

- Нет, - тихо призналась принцесса. - Напротив. Я очень рада. А теперь, когда я сказала тебе то, что думала, я действительно готова выслушать ваши законы.

- Позже я расскажу тебе обо всех хитросплетениях дворцовых интриг и обо всех возможных случайностях. Пока же ты должна твердо помнить, что я не один, - и, заметив удвиленный взгляд принцессы, император поспешил объяснить, - у меня есть двойники.

- Я помню, - сказала Арианна. - Твой шут. И это сделано для того, чтобы...

- Не перебивай меня, пожалуйста, - Ортон говорил по-прежнему мягко, но в его голосе уловила принцесса стальные нотки владыки, который привык к беспрекословному послушанию. - У меня несколько двойников. Их часто меняют, потому никто не знает, кого именно видят сейчас мои подданные: меня или его. Может случиться так, что за обедом ты встретишься с одним из двойников; в музыкальной комнате - со мной; в Зале Советов снова будет заседать двойник - только уже другой, и так далее. Только здесь, только по ночам ты будешь знать, что видишь именно меня. И поэтому только здесь возможны между нами проявления откровенности или любых чувств, какими бы они ни были.

- Да, но как это возможно? - испуганно спросила Арианна. - Неужели ты думаешь, что если я не смогу отличить тебя от твоего подобия, то это смогут сделать воины охраны? Что помешает чужому мужчине занять твое место - и на престоле, и подле меня? Где гарантия, что твой двойник просто не придет сюда, ко мне?

- Гарантии... Гарантии - это уже другой вопрос. И мы им немедленно займемся. Но для этого я бы хотел представить тебе одного человека. Можно ему зайти?

- Ты здесь полновластный хозяин, - улыбнулась Арианна. И от императора не укрылось, что ее улыбка была милой и очаровательной, совсем отличной от той вымученной и жалкой, которой она его встретила совсем недавно. А еще он понял, что очаровательная девушка, предназначенная ему в супруги волей покойного отца и многочисленных предков, мила и умна, и очень нравится ему. Ортон был всегда целомудрен и сдержан - не столько в силу многочисленных давних традиций, сколько по причине своего характера. А еще потому, что большинство придворных дам - роскошных, страстных, томных - не привлекали его никогда. Он бы и сам не мог объяснить, что именно казалось ему в них отталкивающим. Нынешний император Великого Роана еще не испытывал чувства любви ни к одной женщине; и не особо рассчитывал когда-либо его испытать.

Он не сказал принцессе правды. Своих родителей Ортон помнил хорошо: ему было уже восемнадцать, когда они умерли один за другим. И он прекрасно знал, что отца и мать связывают узы дружбы и взаимопонимания; уважения и преданности, но никак не любви. Когда матери уже не стало, а отец находился на смертном одре, он счел возможным рассказать взрослому уже сыну о своем нежном чувстве к одной из дам Роанского двора, попросив Ортона заботиться о ней в дальнейшем. Но, будучи полновластным владыкой и даже зная о взаимности чувств, Морон IV - отец Ортона - всю жизнь хранил верность своей супруге, считая это вопросом чести и достоинства не императора, но истинного

Мужчины. Правда, его супруге не было легче от этого, потому что она чувствовала, что сердце мужа ей не принадлежит; и никакое волевое усилие не изменит положения вещей. Она так и умерла в печали.

Нынешний император был глубоко убежден, что его ждет подобная судьба; и потому старался не смотреть на других женщин, чтобы потом не страдать, как страдал отец.

Кстати, возлюбленная Морона ненамного пережила своего повелителя, и скончалась год спустя, унеся свою тайну с собой в могилу.

То, что Арианна оказалась и красивой, и умной, и крайне приятной в общении, немного потрясло Ортона. Он чувствовал себя странно - как подросток, краснел и смущался, и сам не понимал, что с ним происходит.

- Но ты же не пленница. И я хочу, чтобы ты чувствовала себя комфортно и уютно в этом дворце и во всей империи.

- Спасибо, - искренне сказала принцесса. - В любом случае, приглашай своего спутника; нужно же мне учиться понимать тебя и все происходящее...

Император приоткрыл дверь, ведущую в соседние покои и сделал знак рукой. Повинуясь этому приказу, в комнату шагнул человек такого роста и сложения, что в спальне сразу стало тесно; а мебель, до того казавшаяся тяжелой и надежной, как-то вдруг приобрела хрупкие тонкие очертания. Очевидно, все дело в пропорциях - так сказал бы художник.

На фоне этого великана император сразу стал выглядеть настоящим мальчишкой; даже выражение лица его представлялось более детским и наивным, нежели секунду назад. И принцесса с изумлением воззрилась на того, кто сотворил все эти метаморфозы одним только фактом своего появления.

Это был черноволосый исполин с изумрудно-зелеными глазами. Лицо его было далеко не красивым, но неправильные, удлиненные хищные черты несли в себе нечто большее, чем просто красоту. Так, нельзя сравнивать с человеческим лицом цветок или драгоценный камень, бабочку или вечернюю звезду. Это просто разные понятия. Возможно, где-то великана посчитали бы уродом; где-то - прекрасным, словно божество. Но одно несомненно: им можно было любоваться до бесконечности. Его телосложение тоже было необычным - он был слишком строен и слишком гибок при такой ширине плеч и таких мускулах. Вошедший был облачен в черные с зеленоватым отливом латы, но шлема на нем не было - он оставил его в соседней комнате, обнажив голову в знак уважения к своему повелителю и будущей повелительнице. Оружия при нем тоже не было, но при первом же взгляде всякому становилось ясно, что он в нем и не нуждается. Нечеловечья мощь таилась в этом теле.

- Это Аластер, герцог Денмбийский, граф Согды и маркиз Эттельстан, с сеньор Гравелота - командир моих гвардейцев и верховный командующий в случае, если когда-нибудь все же разразится война.

Великан сделал еще один шаг вперед, и завороженная принцесса протянула ему руку для поцелуя. Он прижался к ней неожиданно холодными губами; улыбнулся:

- Счастлив буду служить Вашему величеству.

- Спасибо, герцог.

Арианна понимала - ее учили - что при встрече с полезным человеком либо очень знатным вельможей, от которого что-то может зависеть в будущем, необходимо придумать хотя бы пару приветливых и благожелательных фраз, чтобы произвести выгодное впечатление. Но слова не приходили на ум: те, что могла вспомнить принцесса, казались пустыми, как выеденная ореховая скорлупа, рядом с этим удивительным человеком.

- Я попрошу тебя в дальнейшем придерживаться следующего порядка, - попросил император, и его голос вывел принцессу из сладкого забытья. - Если тебе потребуется обычная услуга, скажем, новые платья, драгоценности, экипаж, еда, книги, - словом, все, что может потребоваться человеку, то к твоим услугам будет целый двор. И любое твое приказание будет выполнено в ту же минуту. Но если тебе потребуется совет или помощь; или если ты непременно захочешь поговорить со мной - не важно, по какому вопросу, то обращайся к Аластеру или к его гвардейцам. К ним и только к ним, слышишь меня?

- Да, император, - ответила она покорно.

- Кто-то из моих людей всегда будет рядом и придет на помощь Вашему величеству, - заверил ее исполин.

Господи! Какой же у него был голос: низкий, бархатистый, немного рыкающий, как у барса, которого она однажды видела в зверинце своего отца.

- Позже я представлю тебе еще нескольких человек, на которых ты сможешь всецело полагаться, а пока удовольствуйся этими. И еще, вдруг что-то очень спешное - можешь обращаться к моему шуту. Он, конечно, зубоскал и насмешник, каких мало; но зато надежен, как скала.

- Это правда, - подтвердил Аластер.

Вообще-то Арианне показалось, что в его словах скрыт еще один смысл, но понять, о чем идет речь, она не смогла. Но не особенно расстраивалась из-за своего неведения, ибо на один день впечатлений и так хватало с головой.

- Аластер и его гвардейцы и являются той гарантией, о которой ты говорила, - продолжал Ортон. - И не огорчайся, что им известно больше тайн, чем, например, тебе. Скажу по секрету, я тоже не посвящен во все секреты своих воинов; и ничего - почти никогда не жалуюсь.

- Теперь я просил бы позволения удалиться, - сказал великан.

- Да, конечно, - ответила принцесса растерянно.

Этот невероятный человек повергал ее в трепет, словно она разговаривала со сверхъестественным существом.

- Спокойной ночи, Ваше величество. Я надеюсь, что нам удастся сделать все, чтобы Вы не сильно тосковали по отчему дому и нашли в Роане новую семью и новые радости.

С этими словами Аластер вышел, оставив молодых людей наедине.

- Ну, спокойной ночи, Арианна, - сказал император и тоже поцеловал ей руку. - До завтра. И помни все, что было здесь сказано.

- А... а ты разве не останешься? - спросила она, приходя в ужас от собственного бесстыдства или отчаянной смелости (это уж как назвать).

- Не думаю, что это было бы правильно, - улыбнулся Ортон. - Ты настоящее сокровище; я даже надеяться не смел, что моя невеста будет такой очаровательной и рассудительной: обычно и портреты, и свидетели склонны преувеличивать. Портреты - особенно. Но мы так мало знаем друг друга; только что перешли на ты. А впереди у нас долгая, хочу надеяться, жизнь - зачем же торопиться? Но перед тем, как уйти, должен открыть тебе одну маленькую тайну: я правда рад, что мне в жены досталась ты, а не какая-нибудь другая принцесса.

С этими словами император развернулся на каблуках и вышел.

А принцесса несколько раз прошлась по спальне, рассеянно переставляя букеты в опаловых и яшмовых вазах; выглянула из окна - убедившись заодно, что внизу дежурят два гвардейца; затем сбросила одежду и влезла в постель. Там она свернулась клубочком и принялась размышлять. Ей было очень странно, но уже не страшно и не одиноко. Она досадовала на то, что Ортон не остался с ней этой ночью, и тут же досадовала на себя за свою досаду. Она вспоминала гиганта Аластера и спрашивала себя, что же с ней произошло при его появлении?

Арианна точно знала, что император очень понравился ей. Она с наслаждением втягивала носом воздух, в котором еще витал аромат его духов; и, сама того не замечая, поглаживала шелковое покрывало медленными и ласкающими движениями. Она радовалась, что завтра увидит Ортона; еще больше радовалась тому, что она имеет на него все права, а это значит, что никто не может им помешать...

Мысли об Аластере были менее отчетливыми. Принцесса чувствовала трепет и начинала беспричинно улыбаться, едва в памяти всплывал его образ.

* * *

- Ну? - спросил граф Шовелен, едва они остались втроем в своих покоях. На сей раз, кроме него и племянника, в разговоре участвовал учитель Виссигер; причем на его присутствии настоял именно Трой. Посол был только рад этому обстоятельству. В свое время, когда он искал знающего человека, энциклопедически бразованного и способного завладеть вниманием шустрого юнца, ему рекомендовали Виссигера, присовокупив к блестящей характеристике замечание о его безупречной честности и порядочности. Порядочных людей во все времена не хватает; и граф, наведя справки, решил во что бы то ни стало заполучить именно этого человека для занятий со своим племянником.

Виссигер был еще не стар, но уже отчаянно лыс. Невысокий и тощий, застенчивый, с добродушным выражением лица и неизменной кроткой улыбкой, он был бы очень мил, но его внешность сильно портил огромный, похожий на бесформенную картофелину нос. И когда учитель сильно сутулился, всем моментально приходило в голову, что это нос перетягивает его к земле. Руки у него были большие, красные; и он очень их стеснялся; пожалуй больше, чем носа и лысины. Но огромные, круглые доверчивые его глаза - бледно-голубые, как у ребенка, пробуждали в любом странное чувство к учителю. При нем даже посол, который бывал невыносим в плохом расположении духа, понижал голос и старался подыскать более мягкие обороты; даже самые нахальные лакеи вели себя скромнее, а суровые воины - мягче. Когда Трой в первый раз увидал его, то хотел подложить ему змею в карман - это была еще самая невинная из его шалостей.

Хотел, и не смог, - совести не хватило.

С той поры минуло без малого десять лет. Учитель и ученик очень сдружились; и хотя Трой не всегда проявлял усердие в занятиях, зато был откровенен с Виссигером и посвящал его в свои крохотные тайны. Ему весьма повезло, что с ним постоянно находились два близких человека - граф и учитель - которым он привык доверять безоговорочно.

Итак, граф удобно устроился в глубоком и мягком кресле, вытянул ноющие от усталости ноги и спросил:

- Ну? Что означало: "Делись впечатлениями, спрашивай, а мы поможем тебе разобраться в твоих чувствах и мыслях".

- Даже не знаю, с чего начать...

Трой был перевозбужден. Он тоже устал за сегодняшний длинный день, но все не мог угомониться, и шагал вдоль стены взад и вперед.

- Не мелькай перед глазами, - попросил Шовелен. - Что тебя поразило больше всего? Кроме дам, разумеется.

- Гвардейцы. Гвардейцы и шут! И император; и гвардейцы... Оружие! Какое у них оружие! Дядя, Вы же сами видели - этого просто быть не может. А шут и император?! Нет, только не говорите, что Виссигер обязан был предупредить меня: он, конечно же, предупреждал... мне кажется. Просто услышать об этом - мало. Все равно тебя ждет потрясение, потому что этого не может быть.

Тут Трой ощутил, что говорит слишком сбивчиво и невнятно; и предпочел остановиться и перевести дух. Учитель и дядя с улыбкой глядели на него. Они искренне радовались, что их мальчик увидел столь прекрасную страну и столь блестящий двор; что он был удостоен чести лицезреть владыку, о котором по всему миру слагают легенды, одна таинственнее другой. И им было приятно, что Трой не остался к этому равнодушным.

- Думаю, - начал Виссигер, - теперь молодой граф с большим вниманием выслушает историю о шуте и императоре?

- Расскажи, расскажи немедленно, - потребовал юноша.

- Утверждают, что легендарный император Браган в своем своде законов, составленном им для потомков, поставил обязательным условием существование двойника. По всей стране и по всему миру ездят послы императора и ищут людей, похожих на него как две капли воды. Это очень трудная задача. Ведь может статься и так, что двойника нет в природе. И все же каждый новый император из рода Агилольфингов в день своего восхождения на престол входит в тронный зал в сопровождении своего близнеца. Этот близнец всю жизнь будет развлекать императора, играя роль шута при его дворе. Но не это есть главная его задача. Он должен служить живым напоминанием великолепному владыке - постоянным символом бренности и преходящести таких вещей, как слава и власть.

Позволю высказать собственное суждение, - добавил Виссигер. - Великий Роан по-прежнему благополучен во многом благодаря тому, что все его правители были людьми благородными, умными, честными и пеклись о благе своих подданных. Стоит же императору забыться, как перед ним возникает лицо его шута - его собственное лицо - которое напоминает ему, что и он может в любую минуту оказаться там, внизу, на нижней ступени трона. А, возможно, и на дне жизни. Ибо судьба всегда переменчива, и не стоит ее дразнить понапрасну.

О чем Вы думаете, Трой?

- Наверное - это очень страшно, - тихо сказал юноша. - Очень страшно - все время видеть себя со стороны. Знать, как ты выглядишь не в лучшие моменты; как ты злишься и радуешься; как ешь и спишь.

- Но и очень полезно, - заметил Шовелен. - Все недостатки видны, как на ладони. Все проступки и неблагородные, недостойные деяния буквально выпирают наружу. Если бы у каждого из нас был такой двойник, возможно, жизнь повсюду стала бы лучше.

- У нас есть этот двойник, - твердо произнес Виссигер. - Это наша совесть; просто мы приучились мало обращать на нее внимание. А от императора закон требует внимательно присматриваться к своему шуту: тот играет роль зеркала, выставляя напоказ недостатки, которые людям свойственно прятать. А это, в сущности, и есть то, что делает совесть - внутренний голос человека. И посему, Трой, не пренебрегайте голосом совести, какие бы неприятные вещи он Вам не говорил. Не старайтесь отмахнуться от него. Ибо как бы хорошо Вы ни хранили свои тайны, всегда есть человек, который знает о вас все. Это Вы сами. А от себя не сбежишь; и себя не обманешь.

- Браво! - сказал граф Шовелен. - Это прекрасные слова, и я счастлив лишний раз убедиться, какому достойному и прекрасному человеку я доверил воспитание Троя. А теперь, Виссигер, расскажите нашему мальчику о гвардейцах и их традициях. Я полагал, - обернулся он к племяннику, - что тебе следовало сначала их увидеть, а уж затем слушать. Иначе ты бы и эти главы истории пропустил мимо ушей; а, согласись, такие ребята заслуживают, чтобы рассказ о них слушали внимательно.

- Они великолепны! - воскликнул Трой.

- Это самое малое, что можно сказать о гвардейцах императора, - кивнул Виссигер. - Раз в полгода в Роане, а также таких огромных городах, как Ремель, Ойтал, Сувейда или Эр-Ренк, проводят воинские турниры и состязания; на них съезжаются рыцари и воины с двух континентов, а также с Бангалорского архипелага. Победа в таком турнире не просто почетна.

Юноша хотел было заявить, что уж эти подробности он с детства знает наизусть; и лет пятнадцать просто грезит Роанским ежегодным турниром. Но у него хватило ума не перебивать учителя.

- Это знают все, - неторопливо вел свою речь Виссигер. - Но мало кто знает, что на следующий день победителю предлагают состязаться с любым из гвардейцев императора. Встреча эта почти никогда не происходит привселюдно, и почти всегда - практически без свидетелей: это уже зависит от желания победителя турнира, а мало кому придет в голову оспаривать собственное право на победу. Такой поединок ни о чем, вроде, не говорит. Титул чемпиона остается за рыцарем в любом случае: ведь встреча с гвардейцем императора как бы неофициальная. И потому соглашаются все; или почти все, но за таким редким исключением, что оно как раз подтверждает правило.

- И?.. - жадно спросил Трой.

- И чемпиона утешает только его предыдущая победа.

- Неужели гвардейцы императора непобедимы?

- Теоретически, абсолютно непобедимых воинов нет, - вмешался граф Шовелен. - В теории, справиться можно с любым, если правильно избрать тактику и найти слабое место в защите противника. Но на практике все обстоит немного иначе. Чуть-чуть...

- Граф хочет сказать, что за восьмисотлетнюю историю существования императорской гвардии ни один из гвардейцев не был побежден - даже слухов, даже сплетен подобных не было.

- Фь-ю-юю, - присвистнул Трой. - Вот это да. Впрочем, чему удивляться? Я видел их собственными глазами - это не люди, это какие-то скульптуры, изображающие идеального воина. И поэтому...

- И поэтому мы теперь же ляжем спать, - сказал граф. - День был долгий и насыщенный; я устал и валюсь с ног.

- Только один вопрос, - жалобно попросил юноша. - Всего один.

- Да, - кивнул Шовелен, поднимаясь со своего места, - хорошо. Один вопрос мы с Виссигером как-нибудь осилим. Верно?

- Если я правильно понял, - неуверенно начал Трой, - то существует традиция, согласно которой принцесса Лотэра обязательно выходит замуж за сына Агилольфингов. А если у императора не будет сына? Или если сыновей несколько?

Виссигер смущенно потер свой огромный нос.

- Этот вопрос верен только в том случае, когда касается обычных людей. Императоры же Роана - не простые люди, и об этом следует всегда помнить, мой мальчик. Правду говоря, я бы и сам хотел знать ответ...

- Виссигер хочет сказать тебе, - нетерпеливо перебил граф, - что на протяжении восьми веков у Агилольфингов всегда рождались сыновья. По одному в каждом поколении. И никаких дочерей.

В то же самое время император и командир его гвардейцев - великан Аластер - шли извилистыми, бесконечными коридорами потайного хода по направлению к опочивальне императора. Опочивален было две. Одна постоянно находилась в распоряжении кого-то из двойников, о которых Ортон так вскользь и небрежно сообщил своей супруге. Где находилась вторая - тайная опочивальня подлинного императора, знали очень немногие. Но не это странно. Достойно удвиления, что вопреки известной истине - если тайну знают двое, ее знают все - секреты повелителей Великого Роана никогда не выходили за пределы круга избранных.

В число посвященных абсолютно во все секреты, кроме Аластера и его воинов, входил также Аббон Флерийский - верховный маг империи, об истинной должности которого почти никто не подозревал. Официально он считался придворным астрологом, и заслужил неплохую репутацию, составляя гороскопы и втихомолку приторговывая приворотным зельем.

Зелье он варил из лепестков розы и листьев лимона; но его многочисленные клиенты в большинстве случаев добивались желаемого результата, а потому прославляли Аббона на всех углах. Может, он просто раздавал свое псевдозелье взаимно влюбленным? Кто же знает этого хитреца?

Аббону Флерийскому исполнилось около четырехсот лет в год совершеннолетия Ортона I, но он нимало не смущался своим возрастом, утверждая, что вот теперь-то вступил в пору истинного расцвета. Выглядел же он на сорок с небольшим; был крепкого телосложения; и единственной приметной чертой его были черные, как уголь или обсидиан, сияющие глаза.

Вторым посвященным был Аббон Сгорбленный, с ужасом воспринимавший малейшие намеки на его родственную связь с королевским астрологом. Это был тридцатипятитилетний мужчина - блестящий ученый, политик и острослов. Свое прозвище он получил от того, что за спиной у него возвышался огромный горб, а сам Аббон едва доходил до груди императору. Лицо у него было красивым и свежим, как у юноши, и, подобно большинству горбунов, он обладал неслыханной физической силой.

При дворе императора Аббон Сгорбленный занимал пост Первого министра и отвечал сразу за все.

Он обладал уникальными способностями и необыкновенной памятью. И очень гордился тем, что одиннадцать поколений его предков с честью служили Агилольфингам. Девиз славного рода князей Даджарра, к которому принадлежал Аббон, гласил: "Могущественный и Безупречный". И то, и другое соответствовало истине.

Вместе с императором и Аластером эти двое входили в состав Большого Ночного Совета, управлявшего делами империи и принимавшего самые важные и ответственные решения. Всего же в Совете было девять членов; и чужеземные владыки были бы весьма удивлены тем, кому император доверял судьбу Великого Роана. Между тем, именно этот выбор и был самым верным.

У дверей опочивальни Ортона уже ждали. Закованный в латы мужчина непринужденно устроился под самой стенкой, на корточках, и, по всей видимости, отдыхал, закрыв глаза. Это был один из великанов-гвардейцев. Заслышав приближающиеся шаги он встал и приветливо улыбнулся своему повелителю.

- Добрый вечер, Ортон. Как твоя невеста? Понравилась тебе?

Одной из тайн Агилольфингов было их отношение со своими верными воинами и телохранителями. Если на людях последние проявляли максимум почтения к своему повелителю, то наедине они вели себя с императором как близкие друзья.

- А ты что скажешь, мой добрый Теобальд? Ты же видел ее в день приезда.

- Моя бабушка всегда говорила: нравится она мне или не нравится, а жить с ней тебе. Скажу по секрету, моя жена ей очень долго не нравилась. Чего нельзя сказать о принцессе Арианне. Она способна покорить любое сердце, и я искренне рад за тебя.

- А остальные? - радостно спросил Ортон.

- Остальные скажут то же самое. Да полно тебе - ты же знаешь, что мы все думаем приблизительно одинаково; так что, выслушав мнение одного, считай, что слышал всех.

- Мне трудно к этому привыкнуть, - пожал плечами император. - А что ты хотел, Теобальд?

- Собирается Большой Ночной Совет, уже приходил Аббон и разыскивал тебя. Я подумал, что тебя не будет всю ночь, а, может, и утро. Ведь моя Террил хотела с тобой попрощаться и поздравить тебя со свадьбой.

- Она что, не сможет присутствовать на празднике? - изумился Ортон, и искреннее огорчение послышалось в его голосе.

- Увы, император. Подошел срок. Завтра, нет, уже сегодня на рассвете я отправляю ее в поместье.

- Мне жаль, но я все понимаю. Пойдем к ней, я непременно хочу попрощаться с милой Террил.

Император в сопровождении своих телохранителей отправился в правое крыло дворца, где помещались со своими семьями воины его личной гвардии. Было их около двух сотен, но точное число, кроме Аластера, императора и членов Совета, не знал никто. Была еще одна особенность, на которую не обращали внимания другие, ибо на половину гвардейцев редко забредал кто-нибудь чужой: все дети их были не младше четырнадцати лет. Известно было, правда, что существует давняя традиция: жены телохранителей на последнем месяце беременности отправлялись в Гравелот - горный район в центральной части Великого Роана, где находились их поместья. Там они производили на свет свое потомство, и вскоре возвращались к своим мужьям, оставляя младенцев на попечении слуг. Только достигнув четырнадцатилетнего возраста, подростки могли воссоединиться со своими семьями.

Все это было весьма таинственно и загадочно, но кто станет интересоваться подробностями личной жизни телохранителей? Даже если все они имеют высокие титулы и звания. К тому же, гвардия императора была отдельным кланом, своеобразной империей в империи, и чужих они к себе и близко не подпускали.

Террил полулежала на низкой, но очень просторной кушетке. Она была очень высокой; ее длинное, гибкое тело имело формы безупречные, и беременность ее только красила. Черты лица чем-то напоминали ее мужа или Аластера - такие же удлиненные, точеные, находящиеся в ином измерении, чем красота. Глаза у Террил были янтарные, почти кошачьи, под огромными ресницами. И с первого взгляда было видно, что эта женщина ждет ребенка. Причем, не простого ребенка, а богатыря.

Ортон знаком попросил ее не вставать, подошел, обнял и крепко расцеловал.

- Как ты?

- Прекрасно, мальчик мой. Только немного грустно, что не смогу присутствовать на твоей свадьбе. Аластер и Тео говорят, что Арианна - настоящая красавица; к тому же, прекрасной души человек.

- Поживем - увидим.

- Я уезжаю на рассвете, но ты должен знать, что мои мысли и мое сердце не покинут тебя, Ортон Агилольфинг. Я буду с тобой так же, как любой из нас.

- Я знаю, - ответил император, еще раз прикасаясь губами к ее лбу. - Я буду ждать от тебя известий о прекрасном младенце. Ты уже выбрала имя?

- О, - вмешался в разговор Теобальд. - Ты же знаешь мою супругу - она истинная женщина, когда дело касается ловкости. Она решила назвать ребенка Кедди.

- Прекрасное имя, - улыбнулся Ортон. - А если родится девочка?

- Слышу речь настоящего мужчины, - рассмеялась Террил. Голос у нее был звучный, грудной, сильный, словно орган. - Тоже Кедди. Поэтому я и выбрала именно это имя.

- Гениально, да? - восторженно спросил Теобальд.

Трое мужчин расхохотались.

- Счастья тебе, - сказал император, откланиваясь.

- И тебе, - прошептала Террил.

Оказавшись за пределами ее комнаты, Ортон тут же спросил у своих спутников.

- Сколько гвардейцев вы даете ей для охраны?

- Двух, - отвечал Аластер.

- Этого мало, - наморщил лоб император; и между его густыми черными бровями пролегли две вертикальные морщинки. - Этого очень мало. Я бы настаивал, чтобы о Террил позаботились серьезно.

- Ты каждый раз настаиваешь, чтобы о женщинах позаботились серьезно, - улыбнулся Теобальд. - Кто ни уезжал в Гравелот, ты непременно волновался. И твой отец - он тоже всегда волновался. И дед. И остальные предки. Не беспокойся, Ортон. Все будет хорошо.

* * *

Стояла короткая, душная тропическая ночь. Небо изнывало от жары, и даже яркие звезды казались не более, чем капельками пота на его темном челе. Ветер запутался в густой листве и тяжко дышал, обдавая все вокруг своим горячим и влажным дыханием. Даже на берегу, у самой воды, песок и камни еще не остыли после целого дня, залитого расплавленным солнцем; что уже говорить о городе, в котором все постройки были из мрамора, гранита или базальта?

На Бангалорском архипелаге древесина ценилась дороже, чем камень, и потому здешние жители предпочитали строить дома из более дешевого, хоть и менее подходящего материала.

Однако в одиноком замке, стоявшем на окраине Оиты, на высокой скале, отделенной от столицы широкой полосой воды, было на удивление свежо и прохладно. В просторных залах с квадратными бассейнами посредине толпилось множество людей. В такую жару, что царила нынче летом на Бангалорах, работать лучше было по ночам; и большинство членов Ордена Черной Змеи охотно следовали этому правилу. Множество голосов гулко звучало под высокими сводами, но внезапно наступила тишина, какая бывает только в склепах.

На винтовой лестнице показалась тощая, нескладная фигура, замотанная в мерцающие серебристые ткани.

Эрлтон спустился в зал и, подозвав к себе одного из послушников, приказал ему собрать членов магистериума. Послушник, как и остальные, к кому случалось обращаться Верховному магистру, едва понимал, что говорит ему его господин и повелитель. Какие бы отважные, волевые и серьезные люди ни приходили в Орден Черной Змеи, все они рано или поздно начинали испытывать ужас перед человеком в серебряной маске. Эрлтону такое отношение было безразлично: он не добивался его специально; и все же, если бы ему предложили выбор, то из любви, уважения, дружеского расположения или ужаса, он, конечно, выбрал бы последнее.

Не дожидаясь прибытия членов магистериума, чародей отправился в подземелье. Он шел с огромным трудом, и дергающаяся неровная походка выдавала тайну слабого тела: оно отказывалось повиноваться, и только железная воля Эрлтона заставляла его выполнять движения. Спустившись на несколько этажей вниз, маг очутился в Змеином зале , где в центре сравнительно небольшого помещения, облицованного черным агатом, располагался необъятный стол в форме двенадцатилучевой звезды. Столешница на нем была сделана из золота. Стол этот весил изрядно; и он один вполне мог бы решить финансовые проблемы какой-нибудь небольшой страны, вроде Льяра, Уды или Эстергома.

Двенадцать членов магистериума собрались в течение нескольких минут. Все они были одеты в черные одежды, широкие, свободные и опускавшиеся до пола; опоясаны поясами из змеиной кожи; головы их полностью закрывали причудливые уборы, с необычайным мастерством выполненные в форме голов разных змей. Были здесь и императорская кобра, и смертельно ядовитая бангалорская умба, и гремучник, и огромная саргонская гадюка; а также мощные питоны, анаконды и удавы - змеи хоть и не ядовитые, но не менее опасные.

Истинные имена членов магистериума не знал никто, кроме Эрлтона; а обращались к ним по имени той змеи, которую они представляли.

Все двенадцать были могущественными магами, и каждый из них втайне лелеял мысль занять когда-нибудь место человека в серебряной маске; оказаться на почетном месте за этим столом - в самом центре золотой звезды. Но они прекрасно понимали, что пока Эрлтон не уступит им власть добровольно, пока не назовет преемника, быссмысленно пытаться изменить что-либо; разве что - жизнь уже надоела. Члены магистериума умели многое, им были ведомы страшные тайны, но владыка превосходил их в своем мастерстве на столько же, на сколько они превосходили обычного человека. Остальные члены ордена приходили и уходили, рождались и умирали, возвеличивались и рушились в бездну, а Эрлтон был всегда, и они не смели спорить с таким порядком вещей.

Он приказывал, они подчинялись - слепо и беспрекословно.

Вот и теперь маги расселись по своим местам, ожидая, что скажет им человек в серебряной маске, но он молчал. Молчал так невыносимо долго, что, казалось, было слышно уже в подземелье, как текут мимо секунды, как само время торопится покинуть это неприветливое место. Наконец, один из них решился.

- Ты хотел видеть нас по особенному поводу? - позволил себе обратиться к человеку в серебряной маске Анаконда.

- Да. Вы выполнили мой приказ?

- Почти, - сказал Анаконда. - Некоторые мелочи все еще остаются нерешенными.

- Я не могу ждать, пока вы будете возиться с мелочами, - гневно ответил Эрлтон. - Скоро день свадьбы; глядишь, и наследник вот-вот появится, а вы все еще не нашли подходов к придворным императора!

- Ты несправедлив, великий. Мы проделали большую работу, и выяснили главное: те, кого можно купить, ничего не могут сами. Они не занимают сколько-нибудь серьезных постов и лишены доступа к самому главному - к сведениям, - спокойно сказал маг - Саргонская Гадюка. Он был одним из самых сильных, самых опасных - недаром Эрлтон дал ему такую маску. - А те, кто что-либо знают, неподкупны и верны. Должен признать, что я поневоле восхищаюсь тем, как все у них продумано и взвешено. Агилольфинги постарались на совесть; будто кто-то бесконечно мудрый сумел предусмотреть абсолютно все.

- Ты хочешь убедить меня в тщетности следующих попыток? - донеслось из-под серебряной маски.

- Что ты, что ты, Эрлтон! Я просто говорю, что действительно нет смысла пытаться подкупить слуг императора, теряя такое драгоценное время. Но ведь есть у них какие-то слабые места. Мы с братом Коброй кое-что разузнали. Думаю, ты останешься доволен.

Со своего места поднялся брат Кобра и сделал легкий поклон в сторону своего магистра.

- Завтра на рассвете из дворца Агилольфингов выедет маленький кортеж. Всего четыре человека, хотя и много поклажи: кучер, два гвардейца и женщина на сносях...

Кобра сделал паузу, надеясь, что Эрлтон захочет его о чем-нибудь спросить, либо хоть как-то выразить свое отношение к сказанному. Но поскольку тот оставался столь же непроницаемым и холодным, как и его маска, магистр продолжил:

- Это Террил - жена одного из капитанов гвардейской охраны, Теобальда. Она следует в Гравелот, дабы там произвести на свет первого - заметь, именно первого их ребенка.

- Гравелот велик, - бесстрастно заметил Эрлтон. - Горы. Леса. Хрустальные озера. Высокие и неприступные замки гвардейцев Аластера. Где мы станем их искать?

- Позволь ответить тебе. Ты, несомненно, прав: Гравелот очень велик, и замки несокрушимы. Но дорога из Роана туда только одна - не станут же они тащить по бездорожью слабую женщину. И вот на этой дороге, у подножия гор - то есть вдали от населенных и людных мест - их встретят.

- Кто?

- Мы уже все решили. Охрана будет маленькая, почти никакой, но я хорошо запомнил, что гвардейцы императора способны на многое. С другой стороны, не боги же они. И потому я решил, что пятидесяти человек будет более, чем достаточно. Двадцать пять из них сразу атакуют кортеж; вторая половина будет ждать в засаде.

- Что будет с женщиной?

- Ее возьмут в плен; но обращаться станут, как с королевой. Надеюсь, что Теобальд захочет все-таки увидеть своего первенца...

Некоторое время Эрлтон сидел молча, и все двенадцать магистров, затаив дыхание, ждали, какое решение он вынесет. Наконец маг заговорил:

- Это дельное предложение, и я согласен, что попробовать в любом случае стоило бы. Но предусмотреть нужно все - дети мои, берите пример с Агилольфингов! И поэтому я бы тоже хотел познакомить вас с моим собственным планом. По-моему, император уже зажился на этом свете.

* * *

В комнате, где обычно проходил Большой Ночной Совет, было темно, хоть глаз коли. Она потому так и называлась, что ее никто не видел освещенной, и об убранстве этой комнаты можно было судить только наощупь. Был там круглый стол с девятью креслами, расставленными так, что члены Совета уже по привычке находили их и удобно усаживались на свои места.

Зал находился глубоко под землей; и таким образом был надежно защищен от подслушивания: даже самому искусному магу очень тяжело преодолеть сопротивление огромной толщи скал и породы - к тому же, если им помогли хранить свою тайну не менее искусные маги. Каждый член совета приходил сюда через свой собственный потайной ход, заканчивавшийся низенькой дверью. Приходили и уходили они в строгой очередности, в сопровождении самой основательной охраны, поэтому выследить их лицу постороннему было просто невозможно. Да и сами они не могли предпринять никаких неожиданных действий.

Все заседания, сколько бы их ни проходило в этом зале, вел великан Аластер. И сейчас его мощный, рыкающий голос возвестил:

- Император здесь. Все ли готовы?

- Да, да, да, - ответил нестройный хор из восьми голосов.

Помимо уже упоминавшихся нами Аббона Флерийского и Аббона Сгорбленного, здесь сейчас находились мудрец Далмеллин - официально, императорский историк и летописец; герцог Гуммер - наместник Ашкелона; уже известный нам Теобальд; а так же министр обороны империи - Локлан, граф Лэрд; и начальник Тайной службы Сивард Ру - одноглазый, огненно-рыжий, веснушчатый и въедливый тип неопределенного возраста, который в подобных случаях стыдливо определяют как средний.

Каждый из этих людей мог бы стать героем отдельной летописи, ибо их деяния были воистину беспримерны. И доказательством их заслуг является настолько же беспримерное доверие, которое им оказали, включив в Большой Ночной Совет. Однако лица императора они видеть все равно не могли, и большинство из них никогда не знали, кто из близнецов явился сейчас в подземный зал; кто именно является их государем. Единственное исключение составляли Аластер и Теобальд: гвардейцы - все без исключения - обладали странной способностью узнавать своего господина.

- Кто будет говорить? - спросил Аластер.

В темноте послышались легкие шорохи, скрип кресла, шелест материи - все, что сопровождает обычные движения человека, удобно устраивающегося на своем месте и раздумывающего, с чего начать свою речь.

- Говорить буду я, - наконец заявил один из собравшихся. - Я, Аббон Флерийский, собрал вас здесь, дабы сообщить, что грядущий год, начиная от послезавтрашнего дня, не только не благоприятствует, но и просто опасен для любого из Агилольфингов и членов его семьи. Звезды и планеты, а также другие предзнаменования; и просто моя интуиция, которой я привык доверять за несколько сот лет совместной жизни, - словом, все вопиет о невероятных трудностях, горестях и боли.

- Это действительно серьезно? - раздался голос императора.

- Очень. Это говорю я, Далмеллин. Как историк, я могу подтвердить, что раз в двести пятьдесят лет звезды восстают против Великого Роана и его владык. Все, что по-настоящему дорого императору, все, что может стать его счастьем или радостью, находится под угрозой. Говорят, принцесса Арианна - не просто мать будущего наследника; не просто залог мира и сотрудничества с Лотэром, но способна стать подлинной императрицей и другом, чтобы не сказать больше - Вашему величеству.

- Быстро же разносятся новости в моем дворце, - заметил Ортон.

- Если это так, - продолжал невозмутимо Далмеллин, - то Ее величеству будут угрожать еще большие опасности, нежели Вам. Она ведь более уязвима, как бы ее ни готовили к жизни при Вашем дворе.

- Это правда, - произнес третий голос. - Это утверждаю я, Сивард Ру. Я не силен в астрологии, и даже не загадываю желание, когда перед моим носом падают звезды, но зато мне стали известны некоторые факты, полностью подтверждающие правоту моих друзей и коллег - о чем я весьма и весьма сожалею.

Кто-то, пожелавший остаться неизвестным (и я его понимаю, кстати), хотел было подкупить Ваших придворных, Ваше величество. Очевидно, он руководствовался той нехитрой мыслью, что там, где крутится целая толпа слуг и приближенных, какие-то сведения обязательно просачиваются и становятся достоянием того, кто не поскупится заплатить за них. Он обращался с ненавязчивым предложением и к капитану дворцовой стражи, и к Вашему гардеробщику, и к куаферу фрейлин. Могу и продолжить список, но нужды особой в том не вижу.

Действовало это, с позволения сказать, лицо грубо, даже топорно. И потому моим людям удалось не только проследить его странствия по дворцу, но и нагнать в пути и выяснить, куда он направляется. Должен сказать, что я не слишком удивился, когда узнал, что в конце долгого путешествия он сел на корабль, идущий на Бангалоры.

Что же касается тех, кого он пытался подкупить, то их было всего двенадцать человек. Восемь из них сразу явились ко мне с предупреждением о том, что во дворце шляется незнакомец с коварными намерениями; остальные не отрицали и не запирались, когда я прямо спросил у них об этом человеке. Просто они больше его не видели и не считали нужным беспокоить меня по пустякам. У Вас верные слуги, Ваше величество, в связи с чем я и приношу Вам свои поздравления.

- Опять Бангалор, - рыкнул Аластер в наступившей тишине. - Неужели им все еще неймется?

- После той страшной войны жители островов не должны желать новой, - неуверенно откликнулся Далмеллин.

- Ничего подобного, - сказал Аббон Сгорбленный. - Это не второе и даже не третье поколение. Они уже все успели забыть; а что еще помнят, то перепутали так, что ни один демон не найдет концов. И даже наш славный Сивард Ру не справится. Слишком много наслоений лжи на одну тонкую ткань правды.

- Значит ли это, что мне нужно готовиться к войне? - задал главный вопрос Локлан Лэрд.

- Великий Роан не воюет, - мягко напомнил император.

- А если его вынудят? - спросил Гуммер. - Не терять же все, добытое столетиями упорного труда наших предков, только потому, что согласно закону мы не воюем. К тому же, закон гласит немного другое: мы не нападаем и не ведем захватнических войн.

- Война - это не самая страшная беда, - внезапно сказал Сивард Ру. - Войну мы пережуем и выплюнем, и глазом при этом не моргнем. Но у меня иные соображения. Я рассуждаю так: что бы стал делать я на месте любого гипотетического врага? Воевать? С такой огромной империей, с такой силой, с таким народом; а потом я бы еще учел присутствие гвардии, славной на весь мир; наличие грозных союзников... Я бы многое учел и решил, что Великий Роан мне не по зубам. Но вот одна точка на огромном теле всегда может стать уязвимой, если направить все усилия на то, чтобы поразить ее и только ее.

- Удар молота не принесет вреда шелковому плащу, - заметил Далмеллин. - Но острая игла проколет его с легкостью.

- Император - вот, кто может стать основной целью наших врагов - кем бы они ни были. Символ Великого Роана; надежда подданных; воплощение мудрости, величия и славы всего государства; залог благополучия. Если мы, его слуги, не убережем нашего повелителя, то кто поверит нам в остальном. Кто доверит нам свою жизнь и жизнь своих детей? Тогда и наступит момент торжества нашего противника. На его месте я бы просто предложил себя, а лучше - своего ставленника - в качестве защитника, и был бы уверен в успехе: дело беспроигрышное. Еще удобнее навести нас на ложный след в поисках врага, а когда цель будет достигнута, отдать сообщника на заклание, а самому сделаться положительным героем. Добавьте к этому возможные личные счеты - и план готов. А звезды только подмаргивают этому подлецу и подначивают его. Аббон! - спросил Сивард. - Ты не можешь как-нибудь запретить этим сверкающим поганцам мешать нам спокойно жить?

- Увы, увы, мой друг, - отвечал маг. - Могу только предупредить. И поделиться своими предчувствиями.

- Взять бы твои предчувствия, - пробормотал рыжий Сивард про себя, но его услышали, - взять бы и засунуть их...

- Итак, Ваше величество, - торопливо подвел итог наместник Ашкелона. - Вам надлежит со всей осторожностью относиться к тому, что Вы прежде полагали мелочами; и предупредите принцессу Арианну. А мы обещаем Вам сделать все от нас зависящее, чтобы больше не докучать Вам этими неприятными разговорами.

- Ваши бы слова да Богу в уши! - вздохнул Локлан Лэрдский. - Но, боюсь, так просто мы не отделаемся. Если кто-то решился на такой отчаянный шаг, то вряд ли он бросит свою опасную игру на середине.

- Он не играет, - подал голос молчавший до сих пор Теобальд. - Он очень серьезен; серьезнее нас с вами, и он знает, что будет делать дальше, а вот мы можем только догадываться. И я не стану скрывать, что это меня беспокоит: я не люблю даже упоминаний об этом прекрасном уголке мира - Бангалорском архипелаге. Мне кажется, что зло все еще незримо витает над этим местом.

- Благодарите Всевышнего, что зло это не зовется Далихаджаром Ядовитым, а все остальное мы преодолеем - негромко сказал Аббон Флерийский. - Меня тошнит от одного этого созвучия - насколько же дурной у него был вкус, раз он позволил своему имени звучать так по-дурацки претенциозно?

- Далихаджар давно мертв, но, кто знает, что еще могло случиться на краю мира? Нет никаких гарантий, что время от времени мир не будет порождать такое же или большее зло, - откликнулся Локлан Лэрдский. - Если Вселенная существует лишь потому, что в ней свято соблюдается принцип равновесия, то на Великий Роан должно приходиться очень много горя и зла где-то там, по иную сторону...В защиту же злого гения Далихаджара могу только заметить, что по-дурацки звучит не само его имя, а перевод на наш язык. На бангалорском это звучало не так уж и плохо.

- Сегодня днем, - серьезно сказал Аббон, не ввязываясь в дальнейшую дискуссию об именах и иностранных языках, - я намереваюсь посетить принцессу Арианну и подробно расспросить ее о времени рождения, о сопутствующей тому погоде и прочих мелочах. Буду весьма признателен Вам, герцог Аластер, либо Вам, Ваше величество, если Вы познакомите меня с этой очаровательной юной особой и попросите ее подробно и обстоятельно ответить на мои вопросы.

- Ты что, не сделал этого раньше? - возмутился Сивард Ру.

- Конечно, сделал, - с неподражаемым достоинством отвечал маг. - Однако теперь все может измениться в течение одной-двух ночей. Остаток сегодняшней я собираюсь провести в наблюдениях за созвездиями и планетами; а днем поговорю с принцессой.

- Я займусь этим, - пророкотал Аластер.

На том и разошлись - каждый в свою потайную дверь. Зал Совета опустел.

* * *

Арианна проснулась около восьми утра и сладко потянулась. Несмотря на обилие впечатлений вчерашнего дня и на то, что спать она легла далеко за полночь, принцесса чувствовала себя свежей и отдохнувшей. К тому же она находилась в состоянии приятного возбуждения, прежде ей незнакомого. Будущее рисовалось самыми светлыми красками; а тайны императорского двора казались теперь не страшными, но захватывающе интересными.

Ее опочивальня, еще вчера видевшаяся тесной золотой клеткой, в которой ей предстояло провести чуть ли не всю оставшуюся жизнь, сегодня была оценена по достоинству: ее недаром заново отделывали и обставляли к приезду ее высочества. Действительно небольшое помещение, находящееся в конце длинной анфилады комнат, отведенных принцессе и ее ближайшим фрейлинам, было убрана в светлых, пастельных тонах. Толстые ковры - бежевые в бледно-голубые розы - устилали весь пол; небесно-голубой шелковый балдахин над кроватью был украшен султаном из бежевых, розовых, белых и голубых перьев. Повсюду стояли высокие вазы из оникса, опала и молочно-белого агата с восхитительными цветами. Бежевые шелковые шпалеры были затканы серебристыми пчелами; бледно-голубые занавеси в розовые цветы мерно колыхались под дуновением нежного теплого ветра. Все вещи радовали глаз и успокаивали мятущуюся душу. Внимание принцессы привлекло зеркало в раме из розового дерева и маленький столик перед ним, уставленный крохотными, изящными безделушками, коробочками, шкатулками и флакоными изысканной и благородной формы.

Арианну немного лихорадило, ей казалось, что кровь бежит по жилам как-то быстрее; и даже пузырится, как кипящая вода в гейзере, каких было много на ее родине.

Первым делом ей пришло в голову поинтересоваться своей внешностью. Это тоже было ново: воспитанная в суровых традициях предков, знающая о том, что она предназначена Ортону, с первых же лет своей жизни, принцесса никогда не задумывалась над тем, хороша ли она собой. Это не имело прежде никакого значения. К тому же, девушка чуть ли не всерьез полагала себя дурнушкой: этому сильно способствовало ее первое неудачное чувство, закончившееся разочарованием. Но вчерашний разговор с императором, его доброта и искреннее восхищение ею, а также его несомненная внешняя привлекательность заставили Арианну всерьез переволноваться. Она уже думала, что слезы и усталость после долгого пути безнадежно ее изуродовали и состарили, что она не произвела на Ортона выгодного впечатления. Поэтому девушка резво соскочила с постели и встала перед огромным зеркалом, в котором она отражалась во весь рост.

Из серебристой глади глянула на нее совершенно незнакомая, очаровательная особа - немного, правда, заспанная и встрепанная, но невероятно привлекательная. Принцесса была истинной северянкой: волосы у нее были того светлого оттенка, который принято называть льняным; безупречный овал лица и изысканная форма точеного, с тонкими, маленькими ноздрями носа поражали воображение. Глаза казались осколками серого северного неба; брови были густыми и изогнутыми, а ресницы - длинными и пушистыми. Могла Арианна гордиться и своей белой, атласной кожей; и совершенным сложением. На розовых пухлых губах витала мечтательная улыбка.

- Что ж, - сказала принцесса, вдоволь налюбовавшись своим отражением. - Я теперь очень даже мила; и будет вполне естественно и прилично позвать служанок и принарядиться к утреннему выходу.

И она нетерпеливо дернула шелковый шнур с привязанной к нему гроздью маленьких золотых звоночков. Через несколько минут на пороге бесшумно возникли две ее фрейлины и три служанки, приехавшие вслед за своей госпожой из Лотэра.

- Распакуйте мои сундуки и принесите мне побольше нарядов: я хочу выбрать лучший, - приказала Арианна.

Уезжая из дому, расставаясь с матерью и старой няней, она горько рыдала. Поглощенная собственным горем и скорбью разлуки, она понятия не имела о том, какое приданое дал ей отец; что находится в бесчисленных сундуках, ларцах, шкатулках и плетеных коробах. Ее это не интересовало. Теперь же она вспомнила о некоторых вещах, которые ей явно потребуются сию минуту, и стала волноваться, додумались ли служанки захватить их с собой.

Через двадцать минут ее опочивальня могла с успехом конкурировать с любой городской ярмаркой по яркости и количеству разбросанных в живописном беспорядке вещей, по бестолковости ведущихся тут разговоров и по тому, как разбегались глаза у всех присутствующих.

- Я надену это... Нет, вот это, - то и дело восклицала принцесса, крутясь перед зеркалом. - Уложи мне волосы; нет, распусти... Ну, не знаю...

Фрейлины улыбались и переглядывались: в отличие от своей госпожи они неоднократно влюблялись сами и были любимы; а потому прекрасно знали, что является причиной этой внезапной страсти к нарядам и влечению к столичной моде. Арианна еще сама не понимала, что творится с ней, а ее служанки уже шептались между собой о том, что, кажется, брак вовсе не династический и о принуждении и долге говорить не приходится.

Когда принцесса наконец нарядилась, даже женщины, которые, как известно, скупы на похвалы соперницам любого ранга, тихо вздохнули от восхищения. Арианна превзошла сама себя.

Длинные густые волосы были собраны надо лбом в замысловатую прическу, но зато свободно спускались по спине до самых подколенок; в этом светлом водопаде то и дело мелькали слезинки жемчужин и небольших бриллиантов. На принцессе было пышное платье с жемчужным лифом и тремя юбками - жемчужной, жемчужно-голубой и голубовато-серой. Тонкие руки были полностью закрыты пышными рукавами, зато плечи кокетливо обнажены. Крохотные башмачки, расшитые жемчугом и опалами, ловко сидели на ее изящных ножках. Драгоценностей же почти не было: перемерив целую груду ожерелий, браслетов и серег, Арианна решила отказаться от них, и не прогадала - ибо варварская пышность считалась в Великом Роане признаком отсутствия всякого вкуса. Не зная об этом наверняка, но руководствуясь интуицией, принцесса с честью вышла из этого положения.

Однако сперва ее ждало глубокое разочарование. Когда она, сияя красотой и очарованием, торопилась по огромному, уходящему вдаль коридору по направлению к малой трапезной, император вышел ей навстречу. Принцесса порозовела и взглянула на него блестящими глазами, но Ортон остался совершенно равнодушен. Он просто любезно приветствовал ее, обронив пару ничего не значащих фраз, и пригласил позавтракать.

Если бы не это огорчение, Арианна воздала бы должное тем кулинарным шедеврам, которыми потчевали ее императорские повара. Но от того, что Ортон был с ней так холоден, она расстроилась, и с удивлением поняла, что вот-вот расплачется. Прежде уравновешенной и невозмутимой принцессе было трудно понять, что творится у нее на душе; и посоветоваться не с кем. Она в отчаянии обвела глазами трапезную, ища, кого бы позвать на помощь; но, увы, никого подходящего не обнаружила.

Правда, у стен и за спинками их кресел стояли бесстрастные великаны-гвардейцы; Арианна помнила, что в случае нужды она должна обращаться именно к ним - но не во время же завтрака, когда на нее глазеют десятки вельмож. Нет, она вовсе не забыла и о том, что император мог оказаться не настоящим, а двойником; и тогда можно было объяснить его равнодушный взгляд. Но Арианна втайне надеялась на встречу со своим будущим супругом, она ведь так старалась, чтобы ему понравиться; и то, что все старания пошли прахом, наполняло ее маленькое сердечко каким-то зимним холодом, заставляя его сжиматься от тоски. Арианна уже грустила по императору Великого Роана - Ортону I Агилольфингу; но рядом не было ее доброй няни, чтобы объяснить, что означает подобная грусть.

Она уткнулась в тарелку, надеясь, что никто не заметит ее не вовремя покрасневших глаз.

- Доброе утро, венценосный гриб! - внезапно произнес кто-то громким и отчетливым голосом.

В зале засмеялись; вельможи, придворные и даже лакеи оживились и зашевелились. Арианна обернулась на звук этого удивительно знакомого голоса, и увидела, что в двери входит шут.

Правду говорили о тайнах императорского двора; если бы она вчера не слышала от Ортона своими ушами о существовании двойников; если бы ее с детства к этому не готовили, принцесса наверняка бы потеряла сознание от неожиданности и изумления. Единственное, что различало двух молодых людей - это их одежда. Император этим утром был наряжен в темно-синий строгий костюм, шитый серебром и украшенный черными жемчужинами по вороту; а шут красовался в своей разноцветной, пестрой одежде да позванивал бубенчиками.

- Позволю себе заметить, братец мой, - обратился он к императору, - что ты на самом деле гриб грибом. Перед тобой сидит сокровище - настоящее украшение нашей страны; и ты, вместо того, чтобы говорить ей любезности, жуешь вот эту куриную ножку! Ты невежа... А ножку отдай, отдай...

Простите его, Ваше высочество! - обернулся он к принцессе. - Что с него возьмешь? Государственная персона - никакого воображения.

- Я как раз собирался сказать принцессе Арианне, что она великолепно выглядит, - молвил император. - Но не хотел уточнять очевидное - нужно быть слепым, чтобы не заметить ее красоты и очарования. Я покорен; и весь наш двор тоже. Просто ты, братец, несправедлив ко мне; верно, встал не с той ноги.

- С какой бы ноги я ни встал, я счастлив! - пропел шут, кружась по залу с куриной ножкой, отобранной у государя. - Я вот стану тут, в стороночке, у окошка; буду любоваться на принцессу и завидовать тебе; а заодно расскажу, что во дворе делается.

Например, Лодовик Альворанский отправляется на охоту: ловчие и егеря собрались внизу, а его все еще не могут добудиться. Звери скоро спать лягут, а он все еще не готов...

Принцесса невольно улыбнулась. Странное дело, казалось бы, что ей до мнения шута; но приятно. И она уже весела и радостна. Может, все дело в том, что она смотрит на него, слушает его голос и представляет, что это говорит с ней Ортон, ее Ортон - не эти подделки, а настоящий император. Принцесса была уже почти уверена в том, что ее супруг и намного красивее и гораздо учтивее обоих своих двойников.

- Аббон Флерийский входит во дворец с бокового входа, - продолжал комментировать шут. - Сталкивается с Аббоном Сгорбленным, и оба шарахаются друг от друга в разные стороны. Посланник Аммелорда идет со свитой в парк - так что ты, братец, туда не ходи. Замучает.

Все в трапезной на сей раз расхохотались уже вслух: слишком уж уморительную рожицу скроил шут. А всем было известно, каким утомительным и скучным собеседником может быть младший брат Аммелордского короля. Сам король не смог прибыть по причине сломанной ноги: злые языки утверждали, что это он пытался спустить своего братца с лестницы, да промахнулся ненароком.

Следующие полчаса ничем не отличались от предыдущих: шут комментировал увиденное и острил - когда удачно, когда не очень. Наконец император встал и произнес:

- Дорогая принцесса, я вынужден покинуть Вас, несмотря на глубокое сожаление, которое я в связи с этим испытываю. Меня ждут дела чрезвычайной важности.

- Конечно, государь, - склонилась в поклоне Арианна. Император вышел, за ним последовали большинство вельмож и гвардейцев.

- Вы свободны, господа, - обратилась принцесса к тем придворным, которые из вежливости присоединились к ней. Когда их шумная толпа покинула трапезную, там остались только она сама, шут и несколько гвардейцев. Великаны по-прежнему неподвижно стояли у дверей.

- А я останусь с тобой, - обратился шут к принцессе. - Видишь ли, я очень ценная персона: я неудачно шучу и говорю глупости; так что самую трудную работу я за тебя буду выполнять. А ты можешь поговорить с Аббоном Флерийским - он очень хотел побеседовать с тобой, но стесняется. Хочешь, познакомлю? Он такое приворотное зелье варит! Но тс-сс, - приложил шут палец к губам, - это секрет. О нем знает всего лишь половина империи; а вторая половина до сих пор находится в счастливом неведении.

- Как тебя зовут? - спросила Арианна. Она не слушала, что говорит шут, но думала о том, что император разрешил ей обращаться за помощью именно к этому человеку.

- Как могут звать копию Ортона? Ортоном, конечно.

- Я ..., - волнуясь начала принцесса, - я хотела бы поговорить с ним, ну, ты понимаешь... Он сказал, что тебе можно всецело доверять; а у меня уже голова кругом.

- Как не понять, - серьезно и печально молвил шут. - Он тоже все понимает, но иначе нельзя, ты уж потерпи. А вечером вы встретитесь. Честное слово.

- Правда? - расцвела принцесса. И тут же горячо попросила, - ты только ему не говори, что я им интересовалась. Просто мне нужно было побеседовать; а так, я вполне всем довольна и не собираюсь докучать Его величеству.

- Не скажу, - заверил ее шут. - Я все понимаю. Двери отворились, и в зал вошел черноглазый человек лет сорока с небольшим, одетый со вкусом и весьма нарядно. На нем была фиолетовая мантия, отороченная по рукавам мехом и расшитая таким количеством драгоценных камней, что они стучали, словно град по мостовой. Он быстрыми шагами пересек пространство от дверей до окна и остановился возле принцессы.

- Ваше высочество, позвольте представиться: я Аббон Флерийский - императорский астролог. Это я считаю своим главным титулом; ну, есть и другие - князь, барон и так далее, но их так много, что я все время путаюсь и не рискую произносить вслух. Если пожелаете, зачитаю, где-то они у меня записаны в свитке... И я рад засвидетельствовать не только свое искреннее почтение, но и глубокое восхищение, ибо, как истинный ценитель красоты я удовлетворен еще больше, чем верноподданный императора.

- Это комплимент, - перевел шут. Принцесса улыбнулась. С этими двумя она чувствовала себя легко и непринужденно.

- У меня к Вам огромная просьба, - сказал придворный астролог. - Его величество ее полностью поддерживает; и потому я нижайше прошу выслушать меня.

- Говорите, говорите.

- Мне необходимо составить Ваш гороскоп, Ваше высочество; и сделать это, по возможности, два раза - до и после Вашего бракосочетания. Могу ли я рассчитывать на Ваше содействие?

- Конечно, тем более, что мне все равно пока делать нечего.

Принцесса оперлась на предложенную ей руку и вышла из трапезной вместе с Аббоном. Шут проводил их долгим взглядом.

- Ну, а мне чем бы заняться? - обратился он к гвардейцам. - Принцесса мне недоступна, пойти что ли побеседовать с Сивардом - давненько он меня не слышал. Наверное, живет спокойно. Непорядок...

* * *

Уже сгущались сумерки, когда император посетил астролога в его лаборатории, где все явственно - мудрый человек сказал бы, слишком даже явственно - указывало на занятия ее обитателя. Здесь во множестве находились перегонные кубы и причудливо изогнутые колбы и реторты; невероятное количество запечатанных и распечатанных сосудов с едкими и остро пахнущими жидкостями; огромная карта звездного неба; два глобуса и одна небесная сфера таких размеров, то на нее было страшно смотреть. А также три стола, заваленные горами свитков; и груды книг в тяжелых, темных, пыльных переплетах - кожаных, с золотым тиснением и металлическими накладками - во всех углах.

- Что? - поинтересовался Аббон. - Прием закончился? Или поток гостей иссяк?

- Ни в коем случае. Но там ведь не требуется мое присутствие; в крайнем случае Аластер и Теобальд справятся с проблемой. Да и Сиварда я попросил присмотреть за близнецом.

- Твоя правда. Маг потоптался возле самого большого перегонного куба, выцедил из него полстакана светлой, прозрачной жидкости и спросил:

- Хочешь?

- А что это?

- Приворотное зелье, конечно.

- Нет, спасибо. Я как-нибудь обойдусь.

- И зря, - сказал маг, залпом осушая стакан. - Хорошо охлажденный напиток, освежает и бодрит. Я теперь добавляю еще немного кардамона и ма-аленькую щепоточку перца, - он сложил пальцы щепотью, показывая, насколько маленькой является упомянутая порция пряностей. - Стало гораздо вкуснее; и клиенты утверждают, что быстрее действует.

- Не томи, - сказал император. - Когда ты начинаешь рассказывать историю от праотца и делиться секретами колдовского мастерства, дела обстоят из рук вон плохо. Я тебя успел изучить за время знакомства.

- Ага, - фыркнул Аббон. - Я сам себя за четыреста лет не познал, и для меня моя душа потемки, а ты уже во всем разобрался... Правильно, мальчик, к сожалению, правильно. Все очень плохо.

- Так я и знал, - поморщился император. - Мне сегодня сон дурной снился.

- Страшный?

- Да нет, вроде; глупый и неприятный, так будет вернее. Только не выспрашивай, что именно, я все равно не помню. Только вот ощущение и осталось, как от грязи или нестерпимой боли. Что с Арианной?

- Пока, ничего. Но это только пока, мальчик мой. Через несколько месяцев наступит трагический, переломный момент в ее жизни - и тогда все будет висеть на тоненьком волоске. А нам останется только молиться, чтобы этот волосок не порвался над бездной.

- Может, ее отправить отсюда куда-нибудь? В Гравелот, например. Там и звезды другие, и планеты - ведь все немного иначе. Или я путаю?

- Вроде бы и нет; в принципе так и поступают, сломя голову убегая от беды, но я еще ни разу не слыхал, чтобы такой способ давал положительные результаты. Есть даже история - как раз на такой случай. Рассказать?

Император кивнул головой, и Аббон продолжил:

- Говорят, как-то одному добродетельному и нестарому еще человеку предсказали, что ему суждено умереть вечером следующего дня. И даже описали обстоятельства, при которых это произойдет. Но человеку очень не хотелось умирать, и потому он решил обмануть свою смерть. Согласно предсказанию, он должен был умереть у себя дома; и вот, он наголо побрился, надел пеструю и яркую одежду, совсем не похожую на то, что он носил прежде, и отправился в кабак. Заказал там кувшин вина и стал попивать его. Рассуждал он при этом приблизительно так: “смерть меня в этом виде никогда не признает* и пришел я в другое место, и веду себя совершенно иначе”.

И вот наступил урочный час. Заходит в кабачок злая-презлая смерть и говорит сердито: “Уф, обыскалась везде этого негодника - нигде его нет. Посижу чуточку, отдохну, а если он не появится, заберу вместо него того лысого дурака”. Я это к чему, мальчик мой? Речь идет и о тебе, и обо всей империи; а Арианна - это как зеркало, которое все отражает. Что будет с тобой, то и с ней; а тебя надолго не отправишь на другой край мира. Да и возможно ли это? От судьбы уйти можно, но не убегая, а сражаясь.

- Что же ты посоветуешь мне делать?

- Прежде всего, предупреди принцессу. Пусть не очаровывается внешним покоем и благополучием двора; пусть постоянно помнит о том, чему ее учили - не дураки же составляли все эти правила. Пусть не доверяет никому; даст Бог и проскочим тяжелое время. А там, мы снова на коне...

- Хорошо, сегодня же поговорю с ней.

- И не откровенничай, не откровенничай. Она-то заслуживает доверия - чудесное создание; но, кто знает, что дальше произойдет? Чем меньше девочка будет знать, тем ей же спокойнее.

Император, который уже собирался уходить, внезапно остановился и вернулся к столу.

- Аббон, мне пришло в голову... Вчера, когда Теобальд и ты говорили о Бангалорских островах, о чем вы думали? С тем же навсегда покончено, правда? Ведь ничего не может вернуться из небытия?

- Не должно, - ответил маг. - Но я не хочу лгать тебе, Ортон, не хочу кривить душой: не бывает пустых мест в природе; там, где нет добра, обязательно поселяется зло. Я не думаю, что сила Далихаджара могла воскреснуть и вновь воплотиться в ком бы то ни было- несмотря на все свое могущество. Но всегда могут найтись последователи, приверженцы; тем более, что восемьсот лет спустя многое видится иначе. Время - самое кривое зеркало.

- Сивард уже занялся этим вопросом со своей стороны.

- Вот человек! - воскликнул маг. - Когда он все успевает? Я не удивлюсь, если он уже половину архипелага населил своими шпионами и соглядатаями.

- Почти так, - не мог не признать император.

- Ну, и мне грешно отставать от какого-то рыжего сорванца. Я сегодня тоже расстараюсь. Одно скажу: я уж и забыть успел про эти самые Бангалорские острова и про тамошнего мага; нет, снова эта нечисть лезет на свет.

- А ты разве не родился три века спустя? - искренне удивился Ортон.

- Родился, - охотно согласился Аббон. - Но при твоем пра-прадеде, Брагане III, была похожая история. Как раз двести пятьдесят лет тому, когда я был еще зеленым юнцом - мне и полутора сотен не исполнилось. Правда, звезды тогда были не так агрессивны и кровожадно настроены, как теперь, но тоже радости хватало - это я тебе серьезно говорю.

- И что вы сделали?

- Послали экспедицию на острова. Маленькую такую; даже неудобно как-то было. Но когда воины высадились на Алоре, то все уже было тихо и скромно. Все сидели, как мыши под метлой. Словом, никого мы там не нашли, и инцидент был исчерпан, как говорится в дипломатических депешах. Но осталась-таки одна неувязочка. До сего дня я ей мало уделял внимания - вообще не уделял, если быть предельно откровенным; но теперь - дело другое.

- Расскажи мне, - попросил император.

- Знаешь, - протянул Аббон неохотно. - Что толку вываливать на тебя кучу сомнений и разрозненных фактов? Вот соображу сам, обдумаю все, как следует, посоветуюсь с этим рыжим бродягой, а там и тебе все по полочками разложим. Император ты или нет? Если да, то мы должны за тебя думать.

- А мне что делать?

- Ты и сам знаешь, - Аббон обнял Ортона за плечи. - Ну, ступай, ступай к ней. Поговори, причем серьезно и обстоятельно. Не упусти ничего из виду, а то знаю я, что у нее на уме. Дело молодое, это и астрологу ясно...

Арианна никак не могла отойти ко сну. Все перебирала свои украшения под тем предлогом, что нужно навести порядок в вещах; перекладывала их из шкатулки в шкатулку. Ее лучшая подруга, или, вернее, самая близкая приятельница - ибо подруг принцесса не жаловала - по имени Эфра бросала на Арианну косые взгляды; пока наконец не решилась.

- Ваше высочество, излейте мне душу; мы же с Вами не чужие. Если все держать в себе, с ума сойти можно. Поговорите, а я Вас выслушаю, и сразу станет легче. Бедная Вы моя голубка, за что Вам такая судьба?!

Арианна, которая уже собралась было поведать фрейлине о тех странностях в своем поведении, которые она заметила сегодня днем, при последних словах напряглась и закаменела.

- Что ты имеешь в виду? - спросила сухо и неприязненно. Будь Эфра чуточку умнее, она бы уловила излишнюю твердость голоса да и на опасный блеск в глазах принцессы тоже обратила бы внимание. Но фрейлина была хитра и ловка; умом же никогда не блистала. А ведь известно, что первое никогда не заменит второго.

- Ну, как же, - сразу вступила она в разговор, желая узнать побольше от своей госпожи. - Вы так старались для этого неотесанного мужлана, а он при всех Вас так унизил: ни слова доброго не сказал, пока шут ему не напомнил. А шута следовало примерно наказать: вот при дворе Вашего батюшки никогда шуты себе подобного не позволяли. И королю лишнее уважение, и Вам почет. А здесь какой-то павлин в лохмотьях может Вас, голубушку, привселюдно оскорбить. У меня душа просто кровью изошла на это глядя.

- И чем же меня унизил шут? - уже едва сдерживаясь, спросила Арианна.

- Да как же он посмел говорить, что Вы собой хороши и украшением двора являетесь? Да какое же ему до этого дело?

- Значит, Эфра, ты считаешь, что он не должен был этого говорить.

Фрейлина отчаянно закивала головой, подтверждая: именно это она и имела в виду.

- Выходит, ты считаешь, что шут неправ; я вовсе не хороша собой, и меня унизили тем, что оценили те качества, которых нет?! Немедленно покинь меня...

- Да нет же, Ваше высочество! Вы неправильно меня поняли!

- Я приучена все правильно понимать с первого раза, - холодно произнесла принцесса. - Да будет тебе известно, если ты забылась на время, что я дочь великого монарха и невеста, а в скором времени и жена монарха еще более великого. И я редко ошибаюсь; уж во всяком случае не тебе судить меня. Вон!

Фрейлина вышла, заливаясь слезами, а Арианна задумалась. У нее было тяжело на душе, и она уже собралась выйти из своих покоев, чтобы поговорить с кем-нибудь из гвардейцев и попросить отвести ее к Аластеру или шуту, как гвардейцы сами появились в предпокое, приказав служанкам удалиться. Те тут же покинули апартаменты принцессы. Правда, Эфра и одна из служанок постарше хотели было задержаться в одной из комнат, чтобы послушать, о чем будет разговор; но гвардейцы, казалось, и на затылках имели глаза: выудили их из-за какой-то портьеры и выпроводили прочь.

Принцесса только и успела бросить короткий взгляд на зеркало: она раскраснелась, а глаза сверкали непролитыми слезами, но и это ей шло. Ортон стремительно вошел в опочивальню, и гвардейцы затворили за ним дверь.

- Добрый вечер, Арианна, - сказал он, целуя невесту в лоб. - Свадьба через несколько дней, ты готова? Или все-таки сбежишь в последнюю ночь, не выдержав всех этих намеков и недомолвок?

- И такое искушение возникает, - призналась принцесса с улыбкой. - Сегодня я была страшно разочарована: мне хотелось понравиться тебе, я так наряжалась; а тот, с кем я завтракала, вовсе на тебя не похож, - и, заметив изумление, отразившееся на лице императора, поспешила пояснить. - Внешне похож полностью. Но... как бы тебе это рассказать: я не чувствовала, что ты рядом. Со мной прежде ничего подобного не было, поэтому мне самой многое непонятно. Просто я очень наряжалась, а когда появился император, ну, ты то есть - вместо удовольствия, что ты видишь меня нарядной и красивой, я ощутила разочарование и тоску. Это был не ты, правда?

- Ты меня пугаешь, Арианна, - сказал Ортон. - Тебе не нужно знать, я это или не я. Это только увеличит и без того огромную тяжесть возложенной на тебя ответственности. Просто не обращай на меня внимания днем.

- Не могу, - искренне сказала принцесса, в простодушии своем не догадываясь, что это равносильно объяснению в любви.

Император затрепетал, но постарался не подать вида.

- Чтобы тебя утешить, дорогая моя, должен признаться, что я все равно буду видеть тебя, хотя бы со стороны. Как сегодня.

- Ты видел? - изумилась принцесса.

- Да. И мне очень понравилось твое платье. Ты была очаровательна и грациозна, что же касается прически, то с уверенностью могу утверждать, если хочешь - даже побиться об заклад, что ее делала твоя фрейлина. Та, что только что отсюда вышла: такая веснушчатая, неуклюжая.

- Да, - изумленно протянула Арианна. - А как ты догадался?

- Ничего трудного в этом нет. Когда ты посидишь на троне год-другой и пообщаешься со множеством придворных, станешь разбираться в людях еще лучше, чем я. А что касается твоих фрейлин: никогда не позволяй им в угоду моде делать тебе такие грубые прически. Ты так свежа и хороша, что тебе не стоит прибегать к подобным средствам.

- Она мне не идет?

- Я бы выразился иначе. Есть множество причесок, которые пошли бы тебе больше. Надеюсь, я не расстроил тебя своим советом? Поверь, это было бы весьма печально.

- Нет, - замотала она головой. - Просто я готовилась к роли императрицы и матери наследника, а чувствую себя маленькой, запутавшейся девочкой. И мне очень страшно, когда ты уходишь; и очень плохо. А еще прическа не удалась...

- Мне жаль, Арианна, но я еще сильнее испорчу тебе настроение. У меня дурные новости.

- Свадьба отменяется?! - воскликнула принцесса с таким жаром, что даже самый толстокожий человек понял бы ее смятение и его причину.

- Нет, хотя это могло бы стать разумным решением. И все же... Аббон говорит, что это не спасет, я ему верю. Дело в том, что гороскоп, который он составил для тебя, не так уж и радует нас. А этот хитрец никогда не ошибался. Арианна, я бы хотел попросить тебя быть осторожнее - насколько это возможно...

Император сделал паузу, раздумывая про себя, что можно рассказать девушке, а что стоит оставить при себе.

- При дворе какое-то время крутились шпионы Бангалора. Не то чтобы это было слишком серьезно, но и полностью пренебрегать такими вещами не стоит; небрежность всегда дорого обходится. Какое-то время воздержись от легкомысленных решений; взвешивай каждое слово и каждый поступок. Я понимаю, что такая жизнь кажется похуже иного заключения, особенно такой юной и прекрасной женщине, как ты; но это наша судьба. Нет... это хуже, чем судьба.

- Что это? - спросила принцесса.

- Бремя императора. От нас зависит слишком много жизней, чтобы мы могли свободно распоряжаться своей. И я почти ничего не могу объяснить тебе, по крайней мере, сейчас.

- Я верю тебе, - сказала принцесса, беря его за руку. - Но когда-нибудь ты мне все объяснишь, правда? Обещаешь?

- Конечно, - сказал Ортон, целуя ее в губы. Правда, поцелуй вышел недолгим, хотя и очень нежным. У принцессы голова пошла кругом, но она тоже постаралась справиться с охватившим ее волнением и сказала:

- Я бы хотела поговорить с тобой об одной мелочи; прежде она не показалась бы мне заслуживающей внимания, но теперь все стало иначе.

- Да, конечно. Я слушаю тебя, - проговорил Ортон. И Арианна, стараясь излагать события внятно и не перевирать слова, передала ему свою беседу с Эфрой.

- Неприятная особа, - сделал вывод Ортон. - Но что именно тебя встревожило? Возможно, она по-женски завидует твоей красоте - разве так не случается?

- Наверное, - пожала плечами принцесса. - Но я не так уж проста и мила в обращении. Знаешь, я выросла подле отца, а он, в отличиие от мамы, человек жестокий и даже грубый. Настоящий Майнинген. И потому я не склонна спускать своим придворным такие высказывания безнаказанно. Эфра это знает; знает и то, что теперь мое влияние в любом случае еще более упрочится - ведь я стану императрицей; отчего же она не постеснялась так со мной заговорить? И не побоялась... Неладно что-то, Ортон. Я это чувствую.

- Хорошо, - сказал молодой человек. - Не переживай. Твоей Эфрой мы тоже займемся. Я скажу о ней Сиварду Ру - а это такой человек, от которого ничто не укроется. Вскоре я тебя с ним познакомлю.

- Ты его любишь? - полуспросила-полуутвердила Арианна.

- Конечно! Он похож на рыжего плутоватого кота, у которого в драке выбили глаз. Но он не унывает; делает свое дело, как никто другой. Он умница и бесконечно добрый и открытый человек - для нас, разумеется.

- Тогда я уже люблю его, - сказала принцесса. Ортон не остался с ней и в эту ночь, но, уходя, несколько раз нежно поцеловал. Арианна была совершенно счастлива - как скоро забылись все ее страхи, сомнения и беспокойства.

Вернувшись, Эфра бросилась к своей госпоже.

- Ах, Арианна! Теперь же ты не станешь отрицать, что он - настоящий тиран! А эти его великаны просто вгоняют меня в ужас. Тебе нужно позаботиться о себе, иначе никто о тебе заботиться не станет; вспомни свою мать.

Арианна вспомнила. Но не мать, а сурового и жесткого отца и его науку. Она была слишком хорошей ученицей, чтобы так быстро позабыть все его наставления. И она дала себе слово хорошенько присмотреться к Эфре.

- Ты права, - спокойно произнесла она, изо всех сил стараясь выглядеть грустной и подавленной.

Бремя императора, так, кажется, назвал это состояние Ортон.

Тяжкое бремя. Но она была готова нести его.

* * *

Оставив позади небольшую деревню, маленький кортеж выбрался на большую дорогу, идущую сначала по ровному полю, а затем углубляющуюся в лес. Именно его темная полоса, в туманной дымке видневшаяся на горизонте, и обозначала собственно границу Гравелота.

Накануне вечером экипаж Террил пересек мост через бурный Хорг и остановился на ночлег в селении, стоящем на левом, пологом берегу реки. Жители селения, носившего немного странное название - Драконий хвост - проявили при виде беременной дамы и ее спутников чудеса гостеприимства. Дело в том, что здешний люд хорошо знал владетелей Гравелотских поместий; время от времени кто-то из жен императорских гвардейцев следовал в один из родовых замков, дабы там произвести на свет потомство; а спустя полгода или около того тем же путем возвращался назад - в столицу. И дамы, и их спутники - обычно их не бывало больше трех - были чрезвычайно щедры; и жители на них только что не молились.

В Драконьем хвосте все знали, что императоры Великого Роана набрали гвардейцев из числа здешних горцев. Это древнее, теперь вымирающее племя, сильно отличалось от обычных людей. Поэтому никто не удивлялся и тому, что все знатные дамы, несмотря на разницу возрастов и внешности, имели общие черты, по которым в них легко можно было угадать женщин Гравелота.

Все они были на голову выше местных мужчин из долины; имели немного вытянутые, удлиненные черепа и миндалевидные, очень большие глаза изумительных редких цветов: изумрудного и янтарно-желтого. В селении в течение веков не стихали споры - красивы эти дамы или нет. Но чаще всего, после нескольких часов прений, уже охрипнув, спорщики приходили к одному и тому же выводу: красивы или нет, женщины Гравелота изумительны; и более всего похожи на лесных дев, какими их описывали предки - такие же стройные, гибкие, с безупречными телами, лишенные признаков возраста.

Приехавшая вечером дама была графиней: на дверцах ее экипажа сверкал и переливался золотом и эмалью стариннейший герб, почтение ккоторому было в крови у жителей Драконьего хвоста. Жена старосты выбежала навстречу знатной гостье и захлопотала вокруг нее, лучась искренней радостью.

- Прошу сюда, госпожа Террил. Как же мы давно Вас не видали в наших краях; я еще девочкой была. А Вы не изменились, как тогда уезжали - чисто королева, так и остались ею. Небось там господин граф Теобальд ревнует к столичным-то вельможам? Вы так хороши, что они могут и его не побояться...

Террил милостиво улыбалась, и уверяла спутников, что хорошо себя чувствует, но шла с трудом.

- Устала я с дороги, Лиандра, - сказала она жене старосты. - Не хочу тревожить своих друзей, да и ничего особенного в том нет - ты сама знаешь, как это бывает.

- Ой, Вы и имя мое помните! - расцвела Лиандра. - Недаром на всю округу слава идет о гравелотских господах. Кто ни наезжает, все нахвалиться ими не могут: и щедрые, и добрые, и заступятся за простых людишек. А за хребтом Хоанг, в герцогстве, хоть и неплохо живется - богато и по-столичному, а все же не так, как у нас. Вот и богатыри такие где еще родиться могут? Только в Гравелоте. А что? Горы, воздух какой - ровно пьешь его, сладкий и душистый. Вода чистая-чистая, как зеркало; ни пылинки в ней, ни соринки. Правда, мужики наши в горы не особенно шастают - ну, нам и долина хороша.

Вот, все я постелила; питья вам приготовила: бабушкин рецепт. Она, земля ей пухом, всегда наставляла: "Лиандра, - говорит, - как появятся господа из Гравелота, обязательно даме отвар подай, чтобы в нем и драконий молочай был, и змеиный глаз, и цветок тысячелетника, и, чтобы обязательно корешок тайный - альраун". Бабка моя известной травницей была.

Террил с удовольствием выпила предложенный отвар и попросила заварить еще. Ей явно полегчало.

- Ну, умница бабка, - радовалась Лиандра.

- Мне о ней говорили, - сказала Террил. - Ее звали не по-здешнему, Аймак. И твой дед привез ее из самой Сувейды. Красавица была - только глаза раскосые. И многие сельчане к этому не могли привыкнуть чуть не до самой ее смерти.

- Все истинная правда, что Вы говорите, - прослезилась Лиандра. - И как же вы, гравелотские господа, все о нас помните, все знаете... Откуда памяти столько и уважения к люду здешнему?

- Когда долго живешь вдали от родных мест, - мягко улыбнулась графиня, - поневоле ищешь спасения в воспоминаниях; и бережешь их пуще иных сокровищ. А бабка твоя, Аймак, многим, многим помогла. И моим родичам тоже. Хороший отвар, удивительный.

- А я могу госпоже графине вопрос один задать? - решилась Лиандра. - Только ведь я глупая, не серчайте, коли не так скажу...

И, увидев, что Террил глядит на нее с улыбкой, стала говорить дальше:

- Отчего бабка заповедала строго-настрого никому из сельчанок этот отвар не давать - а только госпожам из Гравелота? "Увижу, - говорит, - что ты своих баб этим поишь, прокляну из могилы." С тем и померла. А трав-то по весне много, аж буйствуют; пахнут - словами не выскажешь. И корешков-то этих я накопала - на два века хватит. И такая порой оторопь берет, бабы просют, одолевают; дай им, и все тут.

- Нельзя им пить это, - сказала Террил. - У горцев кровь другая; мы ведь вон какие разные. Представь себе, Лиандра, что для ваших женщин этот отвар может оказаться смертельным ядом. А мне полезно, и ребенку моему - тоже.

- Да, - облегченно вздохнула старостиха. - Ну и ладно, ну и хорошо. Я сама так думала, но как госпожа сказала, так от сердца и отлегло - не лишаю я, значит, баб своей помощи.

- Другие травы им собирай.

- Так ведь конешно... Спутники графини переночевали под открытым небом; и утром встали свежие и отдохнувшие; повеселевшие. Видимо, тоже были рады оказаться в родных местах. У дороги, на краю деревни толпились почти все местные жители. Дети, кто помладше, глазели на императорских гвардейцев; мужчины солидно беседовали друг с другом, держась на почтительном расстоянии - им каждый раз приходилось убеждаться, что гравелотские господа - сущие великаны рядом с ними. Бабы разглядывали наряд Террил и обсуждали подарки, которые она им оставила. Староста помогал кучеру грузить корзинку с сочными и спелыми фруктами, на случай, если путешественникам захочется легко перекусить в дороге. В Гравелот они должны были прибыть к вечеру.

Провожая графиню к карете, Лиандра вдруг обратилась именно к великанам-воинам:

- Я, господа хорошие, баба неразумная; да дело одно меня беспокоит и все из головы нейдет. Надысь тут люди чужие мелькали; да не по-хорошему. Рази человек добрый не зайдет в деревню, старосту не отыщет, еды не спросит али дороги? Да и что им тут искать - небось не теряли? Мой постреленок старший сказывал, они вашим путем поехали, а все народец мелкой - как мы. А мы в горы не суемся - грозные они, ваша вотчина.

- Спасибо, - поблагодарил один из воинов, и от звуков его мощного голоса зашлись лаем все собаки. - Где твой сынишка?

- Сабби! Сабби! - закричала старостиха. Мальчонка лет девяти отделился от группы сверстников и подошел к гвардейцам. Задрал голову, чтобы разглядеть лицо:

- Да, господин!

- Хочу поблагодарить тебя за острый глаз да за верную службу. Вот тебе три золотых.

Нужно сказать, что тогда в Роане на эти деньги можно было купить хорошего коня. Но мальчонка хорошо помнил дедовские традиции:

- Да нет, господин. Мне иное надобно.

- Тогда вот тебе мое благословение с добрым словом. И судьба будет к тебе милостива...

Паренек отбежал к матери и уткнулся пылающим лицом ей в подол. Сама Лиандра плакала, и у старосты от волнения тряслись руки. Всем было хорошо известно, что такие слова господа из Гравелота говорят крайне редко, но зато судьба прислушивается к их пожеланию, и жизнь благословленного ими счастливчика круто меняется в лучшую сторону.

Впрочем, денег они тоже оставили деревенским жителям предостаточно.

Когда отъехали довольно далеко; и лес замаячил на таком расстоянии, что стали видны отдельные деревья, один из воинов по имени Элсмир спросил у графини:

- Ну, как ты, Террил?

- Хороший отвар. Теперь я смогу выдержать любые трудности; и готова к неожиданностям. Эта Лиандра просто сокровище.

- Славно. Потому что я чую запах. Он доносится вон из-за тех дубов; там несколько десятков человек. Они доольно долго стоят в засаде - их кони топчутся нетерпеливо и дергают головами.

- Да, - молвил второй, Эригаль, - а еще столько же людей скрылись за поворотом и ждут, когда их позовут на помощь.

- Больше никого? - спросила Террил.

- Это мы и хотели у тебя спросить: ты же должна чувствовать все острее.

- Я больше никого не слышу и не чувствую, - сказала графиня после нескольких секунд молчания. - Что ж. Они сами выбрали свою судьбу. Мы едем вперед. Одного оставьте в живых - должен же кто-то рассказать императору, чего они хотели от нас в наших же землях.

Когда экипаж в сопровождении двух воинов появился из-за поворота дороги, двадцать пять всадников пустили коней вскачь, вопя и размахивая мечами. Они надеялись на свое несомненное численное превосходство и на фактор неожиданности. Их товарищи, ждавшие в отдалении, какое-то время не могли понять, что происходит там, на дороге; почему так долго слышатся дикие крики и вопли о помощи. Конечно, все знали, что гвардейцы без боя не сдадутся, но пора бы уже с ними покончить, и привезти главарю беременную женщину, за которую им, собственно, и заплатили эти бешеные деньги.

Главарь был родом из Лотэра, и в Великий Роан предпочитал не соваться. Носила его нелегкая по восточной части континента и по всему Ходевену - и везде он грабил и убивал, предпочитая работать в одиночку или с двумя-тремя помощниками. Ничьих же поручений не выполнял, ибо свято верил, что любой наниматель выдаст его с потрохами, как только это станет ему выгодно. Однако в Анамуре, возвращаясь из удачного набега, он случайно встретился с двумя дивными чужестранцами. Они наговорили ему с три короба - он им не поверил, и они это знали. Но вот сумма, предложенная за похищение женщины, которую и охранять-то почти не будут, могла обеспечить главаря до конца жизни. И он согласился.

Теперь он ждал, сидя верхом на породистом скакуне чалой масти; скучал и свысока глядел на тот сброд, которым руководил.

Когда окровавленный всадник галопом вылетел из-за поворота дороги, главарь не совсем понял, что произошло, но указал второй части отряда в том же направлении. Они переглянулись, бледнея, но золото манило их с такой силой, что они рискнули испытать судьбу. И потом, не боги же эти гвардейцы.

Внезапно все стихло, и главарь почувствовал себя неуютно. Операция, тщательно разработанная и продуманная до мелочей, шла совсем не по плану. Он решил уже уносить ноги подобру-поздорову, когда оглушительный треск раздался совсем рядом. Это был треск ломающегося дерева - древнего, кряжистого, могучего. С чего бы это, изумился главарь.

Перевел взгляд в ту сторону, и закричал. Отчаянно и протяжно.

* * *

К концу следующего дня Арианна страстно мечтала встретиться с Аббоном Флерийским или с Аластером. Ей было не по себе; и совет мудрого и доброго друга был, как никогда, необходим. Ортона же она беспокоить не хотела, догадываясь, что императору и так приходится несладко. На ее счастье командир гвардейцев сам заглянул в ее покои, чтобы засвидетельствовать свое почтение и осведомиться, не нуждается ли принцесса в чем-либо.

Арианна могла биться об заклад, что зеленоглазый исполин догадался о ее настроении и явился на помощь. Она была ему бесконечно признательна за это, хоть и испытывала трепет: проницательность Аластера граничила с ясновидением.

- Я очень рада видеть Вас, - начала принцесса торопливо, едва они обменялись приветствиями. - Очень хорошо, что пришли именно Вы - мне нужен серьезный совет человека решительного и вместе с тем мудрого и рассудительного.

- Вы льстите мне, принцесса, - поклонился гигант. Но лицо его оставалось невозмутимо-спокойным. Он изучал и разглядывал невесту императора, словно ваятель, выверяющий последние крохотные детали перед тем, как его скульптура будет предъявлена миру.

- Не льщу. Мне хотелось бы надеяться, что так оно и есть; и что я не ошиблась, выбирая в советчики именно Вас.

- Так в чем же дело, Ваше высочество?

- Вчера Его величество предупредил меня о возможных затруднениях и неприятных неожиданностях, которые ожидают нас в самом ближайшем времени. Если бы не это предупреждение, возможно, я бы отнеслась к поведению одной из своих фрейлин, как к внезапной душевной болезни, но теперь я склонна иначе рассматривать его.

- Чем же отличилась Ваша фрейлина?

- Она позволяет себе неподобающие высказывания о персоне императора и его слуг; а также пытается внушить мне мысль о том, что я очень пострадала от невнимания Ортона и несчастна в этом браке; хоть сам брак еще и не заключен. Поскольку прежде Эфра никогда бы не решилась говорить со мной в подобном тоне, а тем более - выражать свое мнение, если я ее не только не спрашиваю, но и иначе не поощряю к тому - мне кажется, она подверглась чужому влиянию.

Должна Вам сказать, - добавила Арианна, - что Эфра всегда была очень корыстной. Мое положение будущей императрицы представлялось ей настолько завидным, что ради него она бы согласилась выйти замуж за любое чудовище. И никогда не стала бы жалеть меня; это не в ее стиле. Скорее, она бы советовала больше требовать подарков, украшений, красивых вещей. Это единственное, до чего она охоча.

- Хорошо, что Вы сказали об этом, Ваше высочество, - ответил Аластер. - Думаю, следует отослать ее обратно в Лотэр.

- Император сказал, что поручит ее заботам господина Сиварда Ру.

- В иное время я счел бы это решение самым разумным, но теперь не стоит подвергать Вас опасности. А она действительно существует, в этом я уверен.

- Что может сделать мне Эфра? Какое зло причинить?

- Любое, - отвечал великан. - Не стоит даже распространяться на эту тему. Будет гораздо лучше, если Вы позволите мне пригласить Вас прогуляться по парку. Я покажу Вам самые красивые места; а заодно поговорим.

Арианна с радостью согласилась. Они спустились по широкой лестнице, устланной бесконечным ковром изумительного золотисто-розового цвета с узорами более темного оттенка. Эти ковры ткали только в Эстергоме, и стоили они целое состояние.

Парк потряс воображение принцессы и привел ее в совершенный восторг. Деревья и кустарники были подстрижены так искусно, что их кроны принимали любую угодную садовникам форму. Огромные бассейны каскадами спускались с невысоких зеленых холмов, усыпанных сиреневыми, розовыми и бледно-желтыми маргаритками. В прозрачной голубой воде, между толстых стеблей изысканных водяных растений, шныряли яркие рыбы - окрашенные столь причудливо, что казались горстью драгоценностей, случайно упущенных под воду. Аллеи были выложены белыми ониксовыми плитами, а лужайки покрыты изумрудно-зеленой свежей травой. В тени могучих деревьев высились отлитые из серебра и бронзы статуи императоров, полководцев и скульптуры различных животных.

Повсюду порхали огромные разноцветные мотыльки; сладко пели птицы. Все благоухало ароматами лета. Фруктовые деревья были так густо усыпаны плодами, что ветви сгибались под их тяжестью к самой земле.

Довольно широкий ручей протекал по всему парку, и на песчаном берегу его стояла маленькая резная ладья, и ее весло плескалось о воду, словно приглашая прокатиться. Зеленые, белые и сиреневые беседки - ажурные, изящные, с нефритовыми куполами - виднелись неподалеку.

- Как красиво, - выдохнула Арианна. Аластер осторожно поддерживал ее под локоть, и принцесса чувствовала его руку, крепкую, как сталь, мощную, огромную. Она недоумевала, как такая рука может быть у обыкновенного человека.

- Что рассказать Вашему высочеству? - внезапно спросил великан.

- Не знаю, - пожала она плечами. - Меня уверяли, что спрашивать о том, что непонятно и загадочно, у императора ни за что нельзя; что это не мое дело. При дворе моего отца отчего-то страшно боятся лишний раз упоминать о Великом Роане и его владыках, хотя дочери Майнингенов каждое поколение становятся императрицами. Я никогда не могла понять этого отношения. И чем меньше понимала, тем больше боялась. Мне казалось, что за всеми этими недомолвками скрыта какая-то тайна; а когда тайну охраняют столь тщательно, она, вне всякого сомнения, грязная и кровавая. Это я поняла давно.

- Вы такая юная и очаровательная, а говорите такие жестокие вещи, - пророкотал Аластер.

- Двор моего отца быстро развеивает всякие иллюзии и сталкивает с грубой действительностью. Здесь настолько тише и ... чище, что ли. Сам воздух свежее. И даже мрачный, черный замок Майнингенов никак не сравнится с дворцом императора. Вы понимаете, Аластер, что я говорю не о великолепии и роскоши, не о вещах, какими бы драгоценными они ни были - я говорю о духе этого места.

- Я бывал в Лотэре и мне случалось заезжать по делам в Аврский замок. Вы правы - это мрачная обитель; в ней царит вечная тоска по несбыточному.

- Расскажите мне, что угрожает императору, - попросила Арианна. - Почему именно ему?

- А Вы хорошо знаете историю Брагана Агилольфинга и его столкновения с Вашими предками? - поинтересовался Аластер.

- Думаю, что нет, - призналась принцесса. - Конечно, я прочитала не одну толстенную книгу; изучила множество летописей Лотэра. Я очень хотела доискаться до истины, но теперь понимаю, что мне никогда не говорили и десятой доли правды. Попробуйте объяснить мне все. И еще, прошу Вас, Аластер, не старайтесь щадить мои чувства; Вы благороднейший человек, и я уверена, что Вам будет сложно забыть хоть на мгновение, что я одна из Майнингенов. Но от Вас мне незачем скрывать, что с тех пор, как я увидела Ортона, я всего лишь его невеста, и мое прошлое для меня самой не имеет никакого значения.

- Если это так, - сказал Аластер, - то император - счастливейший из смертных.

Арианна зарделась, как маков цвет. И потом долго шла, потупившись.

- Будет разумно, если Вы узнаете то, что скрывают от посторонних, - наконец постановил командир гвардейцев. - Иначе Вы просто запутаетесь во всех этих сложностях и хитросплетениях.

Итак, начнем с самого начала. Принцесса, Вы слышали о монхиганах?

Девушка с изумлением воззрилась на своего спутника, для чего ей пришлось отступить от него на шаг и задрать голову. Она ожидала услышать любое вступление, но это поразило ее до глубины души. Ей было трудно каким-либо образом связать империю великого и грозного императора Брагана Агилольфинга и мало кому известную легенду о несуществующих ныне чародеях Саргонских лесов.

Они обитали некогда в восточной части Лотэра; в непроходимых хвойных лесах. Суровый северный край умел хранить секреты. В непролазных чащобах, в скальных пещерах над бурными водами Саргона, жили несколько десятков отшельников. Они поклонялись силам природы, не признавая не только Единого Господа, но и языческих богов, полагая последних реально существующими, но жадными и злобными, эгоистичными существами. За несколько тысячелетий существования монхиганы накопили огромные знания, которые передавались из поколения в поколение.

Лесные чародеи в зеленых одеждах с дубовыми посохами редко появлялись на глаза людям: они не нуждались в их обществе, будучи сами частью огромного целого, которым являлся этот мир. Они были таинственны и загадочны; а обычных людей таинственное и загадочное всегда пугает. И хотя монхиганы давно уже исчезли с лица земли, их вспоминали не иначе, как шепотом, делая охранительные знаки и боязливо оглядываясь. Не то, чтобы они были жестокими, но такими могущественными, что у них были собственные взгляды абсолютно на все. И трудно было предвидеть, что могло прогневить монхиганов: убийство невинного; пожар в лесу, специально разожженный для того, чтобы

Выгнать из чащи зверей; или уничтожение вековых деревьев. Оттого их избегали и боялись; а самим чародеям такое положение было только на руку.

Все это рассказывала Арианне ее няня, когда принцесса была еще маленькой девочкой. Но она хорошо запомнила, как ее пугали, что в наказание за непослушание вызовут из леса монхигана, и он заберет ее с собой. Оттого Арианна и по сей день представляла лесных чародеев мохнатыми существами, похожими на медведей.

- Думаю, что теперь мало кто в мире представляет себе, кем были монхиганы, - внезапно сказал Аластер. - Их называли еще Саргонскими магами; давно, до того, как они решили уйти.

Принцесса вздрогнула от неожиданности и вся обратилась в слух. Они шли вглубь парка по широкой тенистой аллее, и Аластер задумчиво глядел перед собой, словно видел нечто, недоступное остальным.

- Их было совсем мало - чародеев, которые смогли добиться высшей власти и высшего могущества. Они повелевали всеми стихиями и природными явлениями; могли вызвать дождь и укротить ураган; остановить или усилить извержения вулканов; заставить землю встать на дыбы или провалиться в бездну. Они могли осушать моря, реки и озера и возводить горные массивы. А могли превратить скальный хребет в пыльную, пустую равнину. Тайны же человеческих сердец были им и подавно подвластны. Все живое могло покориться монхиганам, если бы они того захотели. Они даже дружили с драконами...

- Драконы и вправду существовали? - жадно спросила Арианна.

- Да, тогда существовали. Драконы тоже были по-своему магами; и тоже были весьма и весьма могущественны.

И вот однажды драконы и монхиганы собрались на совет. Их беспокоило, что мир очень изменился: людей стало больше; у них появились новые цели и стремления, а также начали стремительно развиваться наука и воинское искусство. Теперь не было в мире таких пустынных и безлюдных мест, как прежде. И Саргонским чародеям стало тесно в своих лесах после прихода на их землю воинственных и кровожадных лотэров. Им, монхиганам, было негде скрываться - рано или поздно они сталкивались с кем-то, кто искал их услуг.

У драконов была та же проблема: люди не принимали их - боялись и ненавидели. Отыскивали в самых укромных уголках, стараясь уничтожить, чтобы очистить от них свой мир. Почему-то люди упорно игнорировали тот факт, что драконы гораздо сильнее, и вынужденные защищаться - начнут убивать. А, поверьте, принцесса - что бы там ни писали и не говорили впоследствии, существо, обладающее таким огуществом и такими знаниями, как эти древние ящеры, физически не способно получать удовольствие, лишая жизни любое живое существо. Впрочем, об этом не знал никто, а вот о том, что драконы смертельно опасны, и их нужно уничтожать - вот об этом знали се. Чародеев тоже недолюбливали, хоть и постоянно пытались склонить их в ту или другую сторону. Как Вы сами понимаете, воевали люди постоянно.

И вот мудрые монхиганы решили, что мир стал слишком опасным местом, чтобы доверять ему такие знания и такую власть. После длительных споров решили, что эту грозную силу нужно уничтожить, ибо ее время еще не пришло; либо уже минуло. Каждый Саргонский чародей должен был расстаться со своей магической сущностью и стать обычным человеком. А иного выхода у них уже не было. Драконы согласились на подобные условия. Они решили покинуть этот мир навсегда, чтобы отыскать другой, более приветливый и гостеприимный.

Во время совета монхиганы разделились на две группы. Одни сочли возможным лишиться могущества и дожить остаток своих дней обычными, скромными людьми. Некоторые не могли себе представить, как они будут влачить такую жалкую жизнь, и решились уйти из нее сразу после обряда отречения. Но это уже было их личным вопросом. Главное, что угроза уничтожения не нависала над молодым Лунггаром.

Как Вы уже догадались, принцесса, Браган Агилольфинг был одним из Саргонских чародеев; причем, самым талантливым и блестящим. Идея отказаться от власти, чтобы сохранить мир от войн и катастроф невиданной силы, принадлежала ему. К тому времени, о котором я Вам рассказываю, у Брагана было уже два взрослых сына. Один из них вошел в историю под именем императора Морона I, но в летописях не упоминают, что он был не единственным, но всего лишь младшим. А вот имя старшего мало кому нынче известно. Его звали Далихаджар. И тот, и другой обладали блестящими способностями и глубоким, проницательным умом и обещали стать еще более могучими чародеями, чем их отец.

Когда решение об уходе было принято, и Саргонские чародеи стали приводить его в исполнение, Далихаджар сделал свой выбор. В сущности, он рассуждал очень правильно и весьма логично: если остальные монхиганы умрут либо потеряют свои способности, то он останется единственным - и, значит, непревзойденным. У него в руках будет такая власть, что он сможет всем людям в мире диктовать свои условия: все равно не найдется того, кто смог бы его остановить. Чтобы осуществить свой план, Далихаджару требовалось только подождать, пока другие маги выполнят свое решение. И время было его союзником в ту пору. Он отправился на другой континент - Бангалор, и стал искать там соратников и единомышленников. Вначале к нему присоединялись колдуны и чародеи, мечтавшие завладеть хоть частичкой древних знаний монхиганов; но затем собрались под его знамена и мелкие князьки и царьки, которые, словно шакалы, чуяли возможность поживиться на чужой войне. Старший сын Брагана сумел доказать им свою силу, и вскоре они уже признавали

Его своим вожаком, готовые слепо повиноваться.

Не сразу лишенные былого могущества чародеи узнали о предательстве Далихаджара. А узнав, приказали Брагану Агилольфингу нарушить данную им клятву, вернуть свое могущество и не покладать рук до тех пор, пока он не изыщет способ усмирить либо остановить сына. Они справедливо полагали, что отец всегда в ответе за свое дитя, и Браган был полностью с ними согласен. Нужно учесть, что Далихаджар был достойным соперником и блестящим учеником, а потому немало времени прошло до той поры, пока отец отыскал его на другом краю Лунггара. О том, чтобы решить дело миром, речи идти не могло: мятежный чародей был полностью готов к походу против всех, кто не покорится ему по своей воле. И тогда Брагану пришлось вступить с ним в войну.

Того требовали и напуганные странными явлениями жители нескольких небольших королевств, которые в те времена существовали на территории нынешней империи.

На стороне монгиханов выступили и драконы. Битва была страшной; а ее результаты известны практически каждому - Бангалор перестал существовать. Такие силы были задействованы в схватке двух чародеев, что Браган пришел в смятение и ужас. Ведь сын заставил его сделать то, чего Саргонские маги более всего страшились. Он воочию увидел, к чему могут привести выпущенные на волю неистовые силы природы; и как опасно оставлять их во власти кого бы то ни было.

- И что? - спросила принцесса. - Они победили?

- Конечно, сам дальнейший ход истории указывает на то, что Браган Агилольфинг - последний из Саргонских чародеев - вышел победителем из смертельного поединка со своим сыном.

Возвратившись с победой из дальнего похода, он был избран правителем Ашкелона, Ойтала и Сувейды и коронован. Дело в том, что жители этих государств очень быстро сообразили, как выгодно иметь такого могучего защитника и мудрого короля. Правда, почти никто из них не подозревал о том, с кем они по-настоящему имеют дело. Просто Браган прославился как стретаег, как владыка, под рукой которого процветали подданные. Истинное происхождение Брагана Агилольфинга и его великое могущество - это одна из самых серьезных тайн Роанской империи. Но вернемся к истории...

Прошел всего один год после его восшествия на престол, когда из Роана и Ремеля прибыли к нему послы, умоляющие его о помощи. Отто Майнинген вторгся на земли этих королевств, чиня грабежи и насилия. Лотэры ночью перешли Алой и напали на пограничную Роанскую крепость. Она была взята к утру, а ее защитники казнены так жестоко, что ужас охватил людей. Конечно, Браган не мог остаться глух к их мольбам.

Здесь нужно сказать, что Ваш предок, Ваше высочество, каким-то образом проведал о родстве Брагана с остальными монхиганами, и о том, какую роль император Роана сыграл в битве на Бангалорах. Ведь к тому времени многие уже считали гибель континента простой катастрофой естественного происхождения.

Узнав, что победитель Далихаджара собирается вытсупить против него, Майнинген захватил в плен тех бывших чародеев, которые скромно доживали свой век вдали от мирской суеты. Король Лотэра надеялся на то, что Агилольфинг не посмеет учинить на родине такое же сражение, как и на Бангалоре. Иначе он просто погубит всех людей, обратившихся к нему за помощью. К тому же, у него в руках были друзья и учителя, соратники и ученики Брагана - всего девятнадцать утративших былую силу монхиганов.

- И они ничего-ничего не смогли сделать, чтобы защитить себя? - изумилась Арианна. Ее широко раскрытые глаза стремительно наполнялись слезами. - Неужели они совсем разучились колдовать?

- Не совсем, Ваше высочество, - ответил Аластер. - У них просто не было возможности, хотя, не скрою, что они были способны защищаться.

- А разве это не одно и то же?

- Конечно, нет, - мягко сказал великан. - Вообразите себе, принцесса, что я достаточно силен, чтобы убить человек десять-двенадцать за несколько минут, скажем.

- О Господи!

- Из этого следует, что я способен убивать. Но вместе с тем, мне и в голову не придет поднять на кого-нибудь руку без крайней на то необходимости. И это значит, что возможности убивать у меня нет: внутренние запреты гораздо сильнее. Так же было и с монхиганами - они не утратили своего невероятного могущества, но они запретили себе пользоваться им - считайте, возможности проявить свою силу у них не было.

- Но Вы же сами сказали, в крайнем случае. А разве грозящая гибель - это не такой же крайний случай?

- В этой ситуации - нет, Ваше высочество. Бывают вещи гораздо страшнее смерти. И монхиганы прекрасно об этом знали, раз все согласились умереть во имя чего-то, гораздо более важного, чем их жизнь. Они были мудры. Очень мудры.

Арианна подумала, что мудростью тут и не пахнет, а только безоглядной глупостью, но свои мысли вслух высказать не решилась - кто она такая, чтобы судить о том, насколько правильно распорядились своей судьбой могущественнейшие люди планеты.

- И что же случилось потом? - спросила она.

- Я не стану утомлять Вас подробностями того противостояния. Скажу только, что Браган не сумел спасти своих друзей, и гнев его пал на Отто Майнингена и его подданых. Вы знаете, что лотэры были оттеснены в свои земли, и тут король остановился. Он боялся повторения недавней катастрофы и потому предпочел подписать мир с Майнингеном. Тем более, что договор устроил обоих. Тогда же и была образована империя, названная Великим Роаном. Анамур и Эйда вошли в состав наших земель немного позже, когда процветание и возрастающее благополучие Великого Роана стали уже очевидными.

- А шут? - не удержалась Арианна. Аластер мягко улыбнулся, отчего его удивительное лицо засияло внутренним светом.

- Это долгая история, но я сумею изложить ее в нескольких словах. Когда Браган посчитал, что исполнил свой долг, он отказался от престола в пользу младшего сына - Морона, надеясь, что теперь может уйти на покой. Однако год или два спустя после отречения до него дошли тревожные слухи: дескать опьяненный властью, вседозволенностью и безграничным своим могуществом, Морон очень быстро изменился. Он стал заносчивым, кичливым, самонадеянным; а главное - его способности никуда не делись; и он то и дело грозил соседним странам неслыханными бедствиями. Тогда Браган и написал свой свод законов и велел приставить к сыну двойника-шута, дабы тот полностью повторял все его поступки и слова, как самое верное и неподкупное зеркало. К чести его нужно сказать, что Морон очень быстро опомнился; и до конца своих дней правил мудро и справедливо. Женат он был на дочери Майнингена, и когда у них родился сын, то и ему подыскали двойника. А воспитывал внука его великий дед, сумевший с малых лет втолковать наследнику, что трон Агилольфингов - это, отнюдь, не преимущество его обладателя, но огромная ответственность и тяжкое бремя.

- А внук был чародеем? - задала принцесса вопрос, который мучал ее на протяжении всего рассказа.

- Вы необыкновенно проницательны, - заметил Аластер. Причем не польстил, а просто отметил, как должное. - В том-то и дело, что все Агилольфинги - прирожденные чародеи. И хотя официально считается, что знания монхиганов давно уничтожены, я подозреваю, что они у них в крови. И ничто от этого не спасет. Другое дело, что наследников учат быть императорами Роана с первых же дней их жизни. Приучают контролировать свои невероятные способности; воспитывают в них силу воли и понимание того, в чем состоит их долг. Это трудная и кропотливая работа. Правда, ее результаты меня радуют.

- Значит, Ортон...

- Ортон I Агилольфинг, как и все его венценосные предки, в состоянии причинить столько зла и разрушений, столько горя и боли, что лучше и не заговаривать об этом. С другой стороны, он один является грозным оружием империи, которую защищает само его имя. Пусть многочисленные наши соседи и не помнят, почему с империей нельзя воевать, зато сам запрет помнят крепко.

Таким образом, император - это и символ нашего благополучия, и его залог. Захоти кто-нибудь нанести удар по Великому Роану, нет более важной цели, чем ее повелитель. И потому столько мер предосторожности. Императора можно заместить кем угодно, но заменить его нельзя.

- А что с тем магом, с Далихаджаром? - робко спросила Арианна, которую встревожил рассказ Аластера. - Он не сможет вернуться?

- Теоретически это возможно - почему бы и нет, но на самом деле невероятно.

- Вы не представляете себе, как Вы меня успокоили, - сжала его руку принцесса. - Я и без того крайне взволнована. При дворе моего отца досужие сплетницы не уставали повторять, что Агилольфинги используют женщин лотэров, как пустой сосуд, в котором носят наследника престола... Что ни один из императоров Великого Роана никогда не походил ни лицом, ни характером на мать, но только на своего венценосного отца и потому для женщин рода Майнингенов Роан становится золоченой темницей. Ведь ни в одном из императоров нет ни капли нашей крови. Восемь веков мы рожаем наследников Роана и восемь веков остаемся чужими...

Она прервала сама себя на полуслове и выжидательно уставилась на Аластера тревожными блестящими глазами. Как же она мечтала в эту секунду, чтобы великолепный гигант успокоил ее, развеял и эти сомнения и все-все расставил по своим местам. Но Аластер не торопился опровергать ее.

- Что ж, Ваше высочество, - сказал он наконец. - Я очень хотел бы утешить Вас и сказать, что Вы несколько преувеличили проблему, но, к сожалению, Вы правы. В силу тех самых причин, о которых я только что Вам рассказал, императоры Великого Роана д йствительно имеют очень мало общего со своими матерями. Но... Есть во всем этом одно но - любому существу, будь это обычный человек, маг, монхиган или даже неодолимый дракон - нужна любовь. Ваш сын будет тем ближе к Вам, чем больше Вы будете любить е о и его отца. Вот так.

- Что же мне делать?

- Не думайте о плохом, просто будьте собраны и выдержаны, вот и все. Женщине с Вашей силой воли и Вашим умом это не составит особого труда. Через несколько дней состоится Ваша свадьба, а мне кажется, что этот день должен доставить и Вам, и Ортону много радостных и счастливых минут; и потому Вы должны быть ослепительно-прекрасны.

Горькие думы не красят ни одно девичье личико, - Аластер помолчал немного, а затем добавил. - Террил уехала, но любая из жен императорских гвардейцев сочтет за честь составить Вам компанию.

Арианна, несмотря на свою молодость, на то, что она буквально уже преклонялась перед этим богоподобным великаном, заметила, что он сказал "составить компанию", а не "служить". И это ей показалось немного странным. С другой стороны, если жены великанов-воинов похожи на них хоть немного, даже ей - гордой дочери Майнингенов, не придет в голову использовать этих женщин в качестве служанок.

- Я пришлю к Вам Алейю - жену барона Сида Кадогана. Она побудет с Вами, пока мы поищем новых фрейлин и служанок, а прежних вернем на родину. Надеюсь, они будут только рады этому.

А теперь, Ваше высочество, мне придется расстаться с Вами, и я искренне сожалею о том, что теряю удивительные минуты, которые мог бы провести в Вашем обществе, но... Пора идти.

Аластер проводил принцессу до ее покоев, отдал несколько кратких распоряжений воинам охраны, и удалился, еще раз пообещав немедленно прислать баронессу Алейю Кадоган.

* * *

Покинув Арианну, Аластер направился к Аббону Флерийскому, ибо то был единственный человек, кроме императора, с которым он был готов говорить в любое время дня и ночи. Герцога Аластера Дембийского, сеньора Гравелота, любили и уважали все, кому приходилось хоть раз в жизни пообщаться с ним. Гвардейцы были готовы идти за ним в огонь и в воду; придворные вельможи высоко ценили его ясный и твердый ум, его умение не лезть с советами, но между тем высказывать их деликатно и всегда уместно. Здесь необходимо упомянуть, что ни один из советов Аластера не оказался дурным.

Врагов у герцога не было и быть не могло сразу по двум причинам: во-первых, он был человеком мудрым и уравновешенным, обладая к тому же прекрасным характером; во-вторых, ни во всей империи, ни за ее пределами не было воина, равного ему. Полководец он тоже был отменный, но, к счастью, ему не представлялось случая продемонстрировать свое мастерство в этой области. Аластер только радовался этому обстоятельству, с увлечением играя в морогоро. Там, на деревянных, раскрашенных досках, он разыгрывал блестящие сражения, и его слава игрока порой превосходила любую иную его славу.

По дороге Аластер заглянул в правое крыло и вызвал барона Сида Кадогана. Одетый черные доспехи великан с золотыми волосами и шлемом под мышкой прибежал на его зов буквально через минуту.

- Ты искал меня?

- Собственно, не тебя, а твою прекрасную жену. Но я рассудил, что невежливо шептаться с дамой за спиной у ее супруга, и решил открыться тебе.

- Хочешь пригласить Алейю на свидание? - поинтересовался барон. - Я не против, но, по-моему, она все еще любит меня, и потому не уверен, что тебя ожидает успех.

Сид Кадоган подождал, не улыбнется ли Аластер, но герцог оставался серьезен.

- Что случилось? - спросил барон совсем иным голосом. - Плохи дела?

- Нужно попросить Алейю провести какое-то время с принцессой. Мне правда жаль разлучать Вас на неопределенное время, но через день-другой я попрошу кого-нибудь еще. Я бы и дежурства учредил, но...

- Понимаю, - согласился Сид. - Девочке и так страшно в чужой стране, а тут все время будут мелькать чьи-то лица. Ты прав, ей нужно найти опору, друга, а это всегда требует времени. Придется поговорить с Алейей. Кстати, герцог, тебе никто не говорил, что ты жестокий и коварный сеньор, разбивающий хрупкие сердца своих подданных?

- Уже сказали, - меланхолически кивнул Аластер. - И предупреди ее, что можно ждать всяких неожиданностей. Пусть она ведет себя так, словно охрана не в счет.

- Охрана не в счет?! - вскричал Сид, которого последние слова командира словно громом поразили.

- Пусть она так считает, - упрямо повторил Аластер. - Я же все вчера объяснил вам: если судьба восстает против человека, то ему очень трудно удержаться на поверхности. И я не собираюсь подыгрывать злому року только потому, что я слишком глуп или беспечен.

- Твоя правда, - согласился барон. - Тогда я пошел. Обрадую супругу известием, что ей предстоит побыть свободной от моего общества пару дней.

Аббона Флерийского Аластер застал за распиванием любовного напитка.

- Хочешь? - радушно спросил хозяин.

- Не думаю. Но попробовать можно.

- Тогда бери вон ту большую колбу - бокал как для нормального человека я тебе не предлагаю.

- Ты никогда не был тактичным и деликатным, - укорил друга Аластер.

- Нужды еще не было, - развел руками маг. - Ладно, я по глазам вижу, что тебя осенила идея. Выкладывай.

- Я хотел попросить тебя, может, ты заглянешь в свой шар или зеркало, что у тебя там?

- Не притворяйся, что не помнишь, - сурово сказал Аббон. - Озерцо Слез. Ну, и что я там, по-твоему, могу увидеть?

- Не знаю, но мне кажется, что сегодня я нащупал тоненькую шелковую ниточку, потянув за которую смогу выйти из лабиринта. Возможно, что я ищу того невидимку, который заставил императора тревожиться тогда, в прошлый раз.

- Ну, тут и сравнивать не приходится, - отмахнулся маг. - Тот случай был досадным недоразумением; так сказать - попыткой архонта возродить былое могущество Бангалора. Ну, попытались они послать флот к Анамуру, сами же и пострадали от этого. Нет, теперь дело другое.

- А если за событиями двухсотпятидесятилетней давности и нынешними стоит один и тот же человек, только за это время он накопил сил и стал коварнее и изворотливее?

- Ничего себе, изворотливее, - хмыкнул Аббон.- Ты же помнишь, что Сивард сказал - сработано топорно, грубо, нелепо. Конечно, звезды нам покоя не дадут, но я надеюсь, что все обойдется. В крайнем случае, императора ждут две-три супружеские сцены, так ведь это не смертельно. С такими союзниками, как ты и твои гвардейцы, что может случиться плохого? И потом, ты что - всерьез полагаешь, что в мире сохранилось много моих ровесников? В таком случае, вынужден тебя разочаровать. Я, скорее, исключение...

- Не знаю, - ответил Аластер. - Ты прав, конечно - долгожителей на свете мало. Но вот не покидает меня ощущение, что я, как слепой, который ощупывает неведомый ему предмет и пытается его описать. Знаешь эту притчу?

- Конечно. Думаешь, нас вводят в заблуждение?

- Хотелось бы верить, что я стал излишне подозрителен с возрастом; но не верится мне в такой легкий и простой выход.

- Паникуешь, - заметил Аббон. - Со мной тоже так случается. Но назови хоть одну причину, по которой ты должен беспокоиться, и я тут же соглашусь с тобой. Кстати, что касается возраста - ты недавно порядочно напутал с датами, когда говорил со Сгорбленным обо мне, и, по-моему, у него возникли некоторые сомнения. Ты бы занялся им до того, как он сообразит, что его смутило.

- Спасибо, что сказал, - откликнулся Аластер. - Займусь. Мне только пытливого этого юноши не хватает для полного счастья. Поверь, я не преувеличиваю опасность - нечего пока преувеличивать или преуменьшать. Но что, если наша система не такая уж и совершенная; что, если за долгие годы кто-то сумел в ней разобраться, пусть не полностью, но все же... Что, если прошлые события на Бангалоре и теперешняя попытка подкупа имеют второй, тайный смысл, и вовсе не обозначают то, что должны обозначать?

- Ты такой загадочный - просто жуть, - заметил Аббон, попивая зелье. - Что ты, что твои родственники. Я погляжу, это просто семейная черта - вещать заунывным голосом сплошные намеки. Кто догадался, тому повезло. Говори яснее, если хочешь услышать мое мнение. Стар я уже загадки разгадывать.

- Какие там загадки? - досадливо поморщился Аластер. - Я имею в виду, что, если это обходной маневр? Потому и сработан топорно, что никто и никаких надежд на него не возлагал, а просто хотел посмотреть вблизи, как мы отреагируем.

- Такая возможность всегда существует, - согласился Аббон. - Но мы же не можем подозревать всех и каждого.

- Потому и прошу - погляди ты в свое озерцо. Вдруг что-нибудь увидишь?

- Это действительно необходимо? - вздохнул Аббон. - Других способов нет?

- Были бы, стал бы я приходить к тебе и надоедать глупыми разговорами.

- Знаешь, - сказал маг, подумав какое-то время. - Я должен решиться. Не мне тебя учить, что есть силы, к которым лучше не обращаться. Чем реже о себе напоминаешь, тем целее будешь - святое правило чародея. И я его стараюсь не нарушать. Пойми, чем дольше мы будем жить в этом противостоянии с судьбой и звездами, тем больше сил нам потребуется. Может, сейчас еще нет крайней надобности? Может, я попозже...

- Дело твое, - недовольно проворчал Аластер. - Но если ты что-то проглядишь, то я сам с тебя спрошу; до того, как до тебя доберутся остальные.

- Договорились! - тут же повеселел Аббон. - Ну, а теперь иди, иди. У меня еще куча всяких дел.

- Заметно, - сказал Аластер, выходя из лаборатории. Не успела дверь за ним закрыться, как маг метнулся к деревянному, потемневшему от времени сундуку, с усилием поднял крышку и стал копаться в его содержимом, выбрасывая ненужное просто на пол.

- Где же, где же я его спрятал? - бормотал он под нос. - Положительно необходимо навести хотя бы видимость порядка... но это потом, потом...

* * *

Алейя Кадоган оказалась именно такой, какой ее себе представляла Арианна. Высокая; очень высокая, статная женщина с безупречной фигурой - такой же идеальной, как у гвардейцев императора. У нее было удлиненное лицо с прямым, тонким носом; миндалевидные темно-зеленые глаза, уголки которых были вздернуты к бровям; и большой рот прекрасной формы. Когда она шла по мягким коврам, приближаясь к принцессе, было видно, как играют под одеждой все мускулы этого сильного, гибкого тела. У нее были каштановые волосы, уложенные в замысловатую прическу, похожую на корону. И главное, что поняла Арианна - Алейя Кадоган очень походила на герцога Аластера

Дембийского, как бывают похожи брат и сестра или отец и дочь.

Вот об этом принцесса и спросила у Алейи в первую очередь, как только они познакомились.

- Нет, что Вы, дорогая принцесса, - рассмеялась та. И Арианна отметила, что и голос у Алейи мощный, звучный, глубокий - просто он по-женски мелодичнее и нежнее, чем у мужчин-воинов.

- Видимо, Вы удивляетесь сходству герцога Аластера с его гвардейцами; и тому, что я похожа на них всех; а Вы еще не видели всех наших женщин. Я понимаю, что со стороны это выглядит странно, и, тем не менее, все крайне просто объясняется. Достаточно углубиться в историю нашего края.

- Я сегодня уже углублялась в историю, - заметила принцесса.

- Может, Вы устали? - с сочувствием спросила Алейя. - Тогда я отложу свои пояснения до другого, более подходящего случая.

- Нет, нет! - пылко возразила Арианна. - Мне так приятно говорить с Вами. Наверное, баронесса, вы сочтете меня наивной провинциалкой; но я только сейчас поняла, как приятно говорить с равными себе - на родине я была этого лишена. Меня окружали бестолковые фрейлины, которые ужасались моей судьбе и одновременно завидовали; и вельможи - подданные моего отца, не принимавшие меня всерьез. Для них я была не более, чем разменной монетой в их большой торговле с Великим Роаном. Отец по-своему любил меня; но он вообще предполагает, что любовь выдумали поэты и трубадуры. И потому...

- Я понимаю, дитя мое, - мягко сказала баронесса. - Я тоже испытала такие трудности в жизни.

- Правда?

- Правда, но об этом я поведаю Вам позже. А сейчас Вы слишком увлечены одной особой, чтобы смущать Вашу отзывчивую душу чужими горестями, да еще такими, что уже давно минули.

- Но об истории вашего народа Вы мне расскажете, баронесса?

- С удовольствием. И мне будет очень приятно, если Вы станете просто звать меня Алейей. Так привычнее.

- Хорошо, - принцесса совершила настоящий подвиг, махнув рукой на все условности, которые ей втолковывали с детских лет. - Тогда я для Вас - просто Арианна.

- Как это прекрасно! - воскликнула баронесса Кадоган и протянула принцессе руки.

Обе женщины обнялись в приливе дружеских чувств.

- Как хорошо, что Аластер попросил Вас прийти ко мне, - призналась принцесса. - Это неприятно признавать, но среди моих фрейлин и служанок я чувствовала себя гораздо более неуютно. А теперь я Вас внимательно слушаю...

- Герцог Аластер является сеньором Гравелота, - начала Алейя. - И все его гвардейцы родом происходят оттуда. Народ наш весьма малочисленный и очень древний. В свое время своеобразные законы нашего племени запрещали нам искать себе суженых в других местах. Даже жители близлежащей долины были признаны чужаками. Ко времени образования империи мы жили обособленно, и редко спускались с гор. Там было все, что нам нужно - наши замки; прекрасные луга и озера; леса; сияющие снегом вершины и сладкий воздух. Но когда Браган Агилольфинг пригласил наш народ себе на службу, мы пошли. Наши мужья оказались прекрасными воинами, наши жены были образованнее и умнее многих придворных дам. Мы с удовольствием служили и самому Брагану, и Морону, и их потомкам. С радостью служим теперь Ортону I, и, надеюсь, Вам, дорогая Арианна.

Нас осталось очень мало, но зато мы преданы и верны.

- Благодарю Вас, Алейя, - смахнула принцесса сверкающую слезинку. - Вы так хорошо и гордо это сказали. У меня даже сложилось на какой-то миг впечатление, что Вы от начала и до конца рассказывали лично о себе. Как, должно быть, прекрасно так чувствовать свои корни, свою кровь, свою принадлежность к древнему роду. Ведь Ваш род древний?

- Конечно, - отвечала Алейя. - Семь поколений моих предков уже были баронами, когда предки Лодовика Альворанского только-только поступили на службу конюшими тогдашнего правителя.

- Как интересно! Вы столько знаете, - восхитилась Арианна. - Мои учителя за пять лет мучений не рассказывали мне столько важного, поучительного и занимательного, как вы с герцогом за один сегодняшний день. Мне так хорошо.

- Что же Ваши прекрасные глазки так погрустнели? - мягко спросила баронесса.

- Мне отчего-то стало тоскливо. Но всего на одну минуту.

- Уж не связана ли эта минута с отсутствием его императорского величества?

Арианна постаралась принять беззаботный вид, и ничего не ответила своей новой подруге. Алейя тактично переменила тему, и они разговорились о предстоящей свадьбе; о церемонии бракосочетания, причем баронесса сделала несколько весьма ценных замечаний, которые Арианна постаралась запомнить.

А через некоторое время в предпокое раздался довольно сильный шум.

- Кто это осмелился повышать голос в покоях невесты императора? - нахмурилась Алейя, и лицо ее тут же стало величественным и жестким.

- Ваше высочество! Ваше высочество! - раздавался в соседней комнате крик фрейлины Эфры. - Ваше высочество! Мне нужно поговорить с Вами.

Принцесса побледнела от гнева и сжала губы.

- Ничего не понимаю. Она позволяет себе такие вольности, что ее уже пора отослать не домой, а прямиком в монастырь.

- Арианна, позвольте мне посмотреть на эту особу. Должна жы быть какая-то причина ее неслыханной дерзости.

- Если Вам так хочется, Алейя, - пожала плечами принцесса. - Мне лично мало удовольствия доставляют ее истерические крики.

- Речь не об удовольствии, - отрезала баронесса Кадоган и негромко хлопнула в ладоши.

Двое гвардейцев тут же возникли на пороге.

- Ее высочество хочет выслушать свою фрейлину и выяснить, насколько оправдано ее возмутительное поведение.

Эфру ввели в кабинет; и она склонилась перед своей госпожой в глубоком поклоне.

- Ваше высочество! Я услышала, что нас отправляют обратно в Лотэр, и не поверила своим ушам. Я так и сказала всем Вашим придворным дамам и служанкам: "Этого не может быть". Но вот выясняется, что может. Что наша принцесса, достигнув вершин могущества и власти, хочет избавиться от тех, кто был с ней прежде. Так-то Вы платите мне за верную службу! Так-то Вы вознаграждаете тех, кто был всецело предан Вам! Но берегитесь, Ваше высочество, однажды Вы очень горько пожалеете о том, что сделали!

Баронесса бросила на Арианну короткий вопросительный взгляд. Бедная девушка находилась в полном замешательстве и смятении. С одной стороны, она была возмущена несправедливыми обвинениями Эфры и ее резкостью; с другой, она уже чувствовала себя в чем-то виновной перед прежними слугами. Алейя Кадоган не стала ждать, когда ложное чувство вины захлестнет принцессу с головой, и она совершит какую-нибудь ошибку. Монархи не имеют право на жалость, а исключительно - на милосердие; этот урок Арианне еще только предстояло выучить.

Алейя Кадоган встала и выпрямилась во весь рост. Она была такой царственно-прекрасной, такой ослепительной, что принцесса залюбовалась ею, а Эфра ощутила явственную угрозу, исходящую это этой необыкновенной женщины.

- Вы свободны. И можете идти на все четыре стороны. Но перед этим запомните: никто и никогда не смеет упрекать императрицу, кроме ее собственной совести и Бога.

Эфра хотела было что-то сказать, но поняла, что перед железной волей баронессы она бессильна. Она бы еще попыталась разжалобить Арианну, но Алейя стояла между ней и принцессой, как несокрушимая крепость.

- Прощайте, Ваше высочество, - пролепетала фрейлина и выбежала прочь.

- Спасибо, дорогая, - поблагодарила Арианна. - Вы оказали мне неоценимую услугу. Сама я бы не справилась с этим положением. Знаете, Вам больше подошла бы императорская корона, чем мне. Вы были неподражаемы.

- От этого очень устаешь, милая Арианна, - пожала плечами баронесса. - Мы, жители Гравелота, особенно это чувствуем. Мы слишком отличаемся от всех остальных вельмож двора его императорского величества. К тому же, все Агилольфинги явно благоволили своим гвардейцам, а это не могло не вызывать зависти. Знали бы Вы, сколько неприятных минут пережили мы все, без исключения. Каждому приходилось отстаивать свое достоинство и честь. Мужчинам несколько проще: герцога Аластера Дембийского, например, вообще никто не решился бы задеть или оскорбить - слишком опасно. И минутное удовлетворение не стоит собственной жизни; это понимает любой напыщенный князек из тех, кто ищет расположения Агилольфингов. А женщины подпускают такие шпильки своим приятельницам, что впору сравнивать эти словесные баталии со сражением на копьях или алебардах.

Вы понемногу привыкнете быстро ориентироваться в любой ситуации. И будете мечтать о том мгновении, когда сможете остаться наедине с близкими людьми, расслабиться и снять маску грозной повелительницы.

- Боже, какая же я еще глупая. Видите ли, Алейя, при дворе моего отца не было людей настолько образованных и тонких, чтобы они могли завуалировать оскорбление и преподнести его как невинную шутку - это я впервые увидела только здесь.

- Да, многие завидуют блеску, роскоши и просвещенности нашего двора, но и здесь приходится несладко. Хотя я не променяла бы Роанский двор ни на какое другое место в мире.

- И даже на Гравелот? - изумилась Арианна.

- Гравелот мы бы долго не удержали, - извиняющимся тоном ответила баронесса. - Мы все равно не смогли бы оставаться полновластными хозяевами этого крохотного государства в государстве, если бы не присягнули Агилольфингам. А так мы свободнее, чем где-либо еще.

- Все это так сложно, - вздохнула принцесса.

- Это еще сложнее, чем Вам сейчас кажется.

* * *

Великан Аластер наткнулся на посла Шовелена и его племянника на одной из лужаек дворцового парка, где оба придворных Лодовика Альворанского увлеченно играли в морогоро за небольшим яшмовым столиком.

В предыдущий приезд Шовелена в Великий Роан герцог обнаружил в его лице блестящего партнера, игра с которым доставляла ему невероятное наслаждение. Поэтому, когда граф вскочил на ноги, здороваясь с командирои гвардейцев, тот не ограничился простым приветствием, а подошел к столику у мраморного квадратного бассейна.

- Разрешите представить Вам, герцог, - сказал Шовелен. - Это мой племянник, граф Трой Шовелен.

Юноша поклонился герцогу и покраснел от смущения.

- Я восхищаюсь Вами и Вашими воинами, Ваша светлость. Они кажутся идеальными, и огромное удовольствие может принести даже простое лицезрение императорской охраны. Я не говорю уже об оружии и доспехах: они просто неповторимы.

- Надеюсь увидеть Вас на ежегодном Роанском турнире, - пророкотал Аластер, милостиво улыбаясь молодому человеку. - Он начнется через две недели. Возможно, Вы пробудете здесь достаточно времени, чтобы застать это событие.

- Все зависит от воли короля Лодовика Альворанского, - ответил граф за своего племянника. - Может, Вы бы оказали мне честь и сыграли партию-другую? Я не могу забыть нашу предыдущую встречу.

- С удовольствием, - согласился герцог. Трой уступил великану свое место, и тот принялся осматривать доску, на которой разыгрывался сухопутный вариант игры.

- Племянник почти проиграл мне, - молвил Шовелен. - Позвольте я снова расставлю фигуры.

- Напротив, - возразил Аластер. - У юноши настолько выгодная позиция, что было бы несправедливым запретить ему доиграть.

- Не могу с Вами согласиться, - с достоинством сказал граф. - Я уважаю Вас как блестящего игрока, но эта позиция просто дышит безысходностью.

- Дядя прав, - вмешался и Трой. - Я только что собирался признать свое поражение.

- Не вздумайте! - воскликнул Аластер. - Лучше сядьте рядом и смотрите.

Он взял одну из фигурок, стоящих на самом краю доски в полном бездействии и решительным движением перенес ее в центр.

- Вот так.

- Это безумие, - прошептал Шовелен, нахмурившись. Всего в игре морогоро с каждой стороны участвовало по пятьдесят фигурок. Они были совершенно отличными по своему значению и силе. Одной из самых мощных фигур защиты являлась Крепость; нападение осуществляли Генералом, Рыцарями или Наемным Убийцей. Но сильнейшими, вне всякого сомнения, были Маг, Дракон и Император.

Посол Шовелен всегда использовал последние три фигуры, причем так успешно, что противник бывал вынужден сдаться, даже не успев как следует развернуть свои боевые порядки. То же самое произошло и с Троем. Его основные ударные силы остались в стороне; пять Рыцарей, брошенных на произвол судьбы, были заперты в нижнем углу доски; Министр и Висельник составляли странную парочку, которая не могла не вызывать удивления; а Варвары стояли как раз на линии огня своих же Лучников и живым щитом загораживали Наемников соперника. При этом Маг и Император посла полностью контролировали почти всю доску.

Любой серьезный эксперт по игре в морогоро счел бы подобное положение очевидным; и даже не стал бы комментировать. Но Аластер перебросил Варваров на правый фланг, полностью переломив ситуацию. Граф сделал ответный ход Императором, и опомниться не успел, как его Маг оказался зажатым в тиски между Наемным Убийцей и Рыцарем. Его положение еще можно было спасти, и он сделал все, от него зависящее, однако Аластер ввел в игру еще одну бездействующую фигуру Троя - Закономерность.

Обычно никто и никогда не пользовался Закономерностью, как активной единицей. Ею укрепляли и поддерживали собственную Крепость. В противном же случае она могла сыграть и против своего хозяина; чаще всего, так и случалось. И опытные, талантливые игроки советовали начинающим не рисковать попусту, да и сами не рисковали.

Граф долго и пристально разглядывал последнюю позицию и наконец неохотно признал:

- Сдаюсь. Это просто невозможно, но я сдаюсь. Вы поразили меня еще сильнее, чем в прошлый раз, герцог.

- Просто мы исповедуем разные принципы в этой игре, - пояснил Аластер. - Ваша школа позволяет свободно оперировать невероятными силами Мага, Дракона и Императора и ничего не говорит о том, какая расплата ждет такого отчаянного игрока. Вы как бы предпочитаете забыть об этом, но ведь подобное отношение - отнюдь не выход. И даже не способ выиграть партию. - Тут он обернулся уже к Трою и сказал, внимательно глядя юноше прямо в глаза. - Есть силы, которые лучше не тревожить до самого последнего, самого отчаянного момента. А когда он наступит, следует хорошенько подумать, прежде чем прибегать к этому средству. Иначе появится на Вашем пути Закономерность и потребует удовлетворения; ибо игра построена по нехитрому принципу обязательной компенсации: если ты что-то берешь, то обязан что-то отдать взамен. Пустоты мир не терпит.

- Можно я задам Вам один вопрос? - собрался с духом Трой.

- Конечно, мой мальчик.

- Почему в игре морогоро нет фигуры Шута? - и заметив, как изменилось удивительное лицо великана, испуганно спросил. - Я нарушил правила вежливости?

- Нет, нет, конечно. Просто Вы первый человек, который меня об этом спрашивает. А, между тем, давным-давно такая фигура была; но после ее убрали - она была еще более капризной и сложной в использовании, нежели пресловутая Закономерность.

Затем граф отправил племянника по какому-то делу, а сам обратился к герцогу:

- Сыграем еще?

- С радостью. Кстати, Шовелен, у Вас прекрасный племянник, и я думаю, что Вы очень беспокоитесь о его будущем. У Вас ко мне дело?

- Вы так проницательны, что пугаете меня, право слово. Но это действительно так. И если я не сильно буду докучать Вам своими разговорами, то я не желал бы лучшего собеседника и советчика. В том случае, если Вы согласитесь дать мне этот совет.

Герцог утвердительно кивнул.

- Я достаточно долго наблюдал двор короля Альворанского; посетил достаточно много других стран, чтобы сделать вывод, что Трою нужно перебираться в Великий Роан. Он не похож на своих соотечественников - слишком мечтателен и непосредствен. Не могу сказать, что он образован блестяще; но постепенно начинает понимать, что знания необходимы. И теперь занимается гораздо прилежнее, нежели раньше. Буду откровенным с Вами, я мечтаю, чтобы он служил при дворе императора.

- Отчего же Вы не поговорите с князем Даджарра? Или с кем-нибудь из других вельмож? Я имею в виду, официально.

- Я ехал сюда именно с такой идеей: воспользоваться своим положением, добиться приема у одного из министров; возможно, даже у самого императора, если представится удобный случай. А теперь вот, кажется, цель так близка; а я не могу заставить себя сделать это.

- Почему?

- Мне кажется, что Трой не заслуживает такого отношения. Если он окажется в бесчисленных рядах тех, кто, пользуясь протекцией, рвется к богатой кормушке, ни он, ни я этого себе не простим.

- Это разумное решение, - одобрил герцог. - Но ведь мечта осталась? Правда?

- Да, - твердо сказал граф. - Мечта осталась. Мальчику нечего делать при альворанском дворе.

- Вы мне очень симаптичны, граф, - молвил Аластер. - И не то, чтобы я хотел быть Вам полезным; скорее, мне нравится сама мысль, что Вы и Ваш племянник останетесь здесь. Ортону нужны умные и преданные люди; а в вас обоих я нахожу и то, и другое качество. Поэтому я не обещаю ничего конкретного до тех пор, пока не переговорю с князем Даджарра; а после мы продолжим эту беседу.

Посол встал со своего места и отвесил великану герцогу церемонный поклон. Затем удобно уселся и принялся рассматривать доску, чтобы сделать первый ход. Он хотел сыграть, как никогда взвешенно, блестяще и неожиданно, но ему не удалось даже сосредоточиться.

К ним подбежал взъерошенный слуга и кинулся к герцогу с невнятными криками:

- Там, Ваша светлость, там!.. Пойдемте, умоляю Вас!!! Пойдемте быстрее!

* * *

Он лежал на боку, неестественно и странно выгнувшись, так что лицо его было обращено к небу. Одну руку он подмял под себя, пальцы другой, прижатой к груди, были сжаты в кулак. Черные волосы разметались по малахитовым плитам; синие глаза были широко раскрыты, и в них навсегда застыло обиженное выражение.

Император был мертв. Когда Шовелен увидел это изогнутое тело, этот остекленевший взгляд и блеклые, почти белые губы, ему сделалось дурно, будто он нашел здесь не чужого владыку, а своего обожаемого Троя. У него заныло сердце, и он отвернулся, чтобы не смотреть. К его величайшему удивлению, Аластер оставался невозмутимым.

Он положил свою стальную ладонь на плечо дрожащего, словно в лихорадке, слуги.

- Тихо, успокойся. И отвечай на вопросы.

- Да, да, Ваша светлость.

- Кто еще видел императора мертвым?

- Не знаю, Ваша светлость. Он вышел на верхнюю террасу подышать воздухом после малого приема. Велел мне принести сюда шипучего черного и ту книгу, которую он сейчас читает. Когда я вернулся, Его величество уже... уже... - слуга начал заикаться и захлебываться слезами.

- Тихо, тихо, - еще раз повторил герцог, и Шовелен почувствовал, что и на него действует умиротворяюще этот мощный, бархатный голос. Тем временем, неведомо откуда взявшиеся гвардейцы, оцепили лужайку под террасой; встали у дверей, ведущих на нее; а также преградили все входы и выходы из этой части апартаментов. Двое подошли к Аластеру и остановились возле него, готовые выслушивать приказания.

- Этого человека изолировать от остальных, - распорядился герцог, указывая на слугу.

Тот задохнулся от ужаса, но Аластер пояснил:

- Я ни в чем тебя не обвиняю, однако настоящий убийца может захотеть избавиться и от тебя. Поэтому лучше тебе побыть под надежной охраной.

- Как прикажет Ваша светлость.

- Ступай, и будь покоен - император не забудет тебя, если ты ни в чем не виноват.

- Но?! Но как же...

- Ты разве не помнишь, что император бессмертен? - внушительно произнес Аластер. - Ступай, не медли. Впрочем, ответь сразу, какую книгу читал государь?

- Любовный роман: историю принцессы Эмдена и доблестного вождя горцев из Уэста. Государь говорил, что это его любимая трагедия.

- Это книга Айанте? - спросил герцог, демонстрируя свои знания старинной литературы.

- Совершенно верно, Ваша светлость. Государь просил том из собрания сочинений, а не отдельное издание, хотя у нас есть одно - очень редкое, с гравюрами.

- Достаточно, - прервал его Аластер. - Можешь идти.

Спотыкающегося слугу увел один из гвардейцев. - А ты, - обратился Аластер ко второму, - приведи сюда Сиварда Ру, Аббона Флерийского и Аббона Сгорбленного. И зайди за шутом Ортоном: мозги этого малого нам сейчас очень пригодятся.

Когда гвардеец отправился выполнять эти распоряжения, герцог обернулся к послу Шовелену.

- Теперь мне необходимо обсудить все увиденное с Вами, дорогой граф.

- Нет нужды, - ответил тот. - Я уже понял по тому, как спокойно Вы раздаете приказания, что передо мной лежит несчастная жертва - но не император, а всего лишь его двойник. Я прав?

- Совершенно. На сей раз Его величеству повезло. Но Вы понимаете, что тем необходимее отыскать убийцу - чем скорее, тем лучше.

- Конечно, герцог. И Вы можете полностью полагаться на мое слово рыцаря, что я никому не обмолвлюсь об этих событиях. Я слишком хорошо знаю, к какой смуте и панике могут привести необоснованные слухи.

Я восхищаюсь Вашим умом, граф, - улыбнулся сдержанно Аластер. -И думаю, что я вполне могу положиться на Ваше слово, особенно, если император узнает, как Вы держались в этой сложной ситуации, и захочет, чтобы такой человек оказался на службе у него, а не у Лодовика Альворанского. Вместе с племянником, разумеется.

Посол Шовелен вспыхнул до корней волос и молвил:

- Если бы я так не уважал Вас, герцог, то счел бы, что Вы решили меня оскорбить. Даже если бы сейчас мне предстояло изгнание в Самаану или пустынный Йид, я бы и то не стал покупать расположение Его величества таким бесчестным путем. Вы можете быть уверены во мне при любом раскладе.

И герцог, молча, протянул ему руку. Сивард Ру возник как из воздуха через несколько минут. Он окинул место трагедии одним быстрым и цепким взглядом; встал на колени возле тела, прикоснулся двумя пальцами к сонной артерии.

- Он не просто мертв, его убили. Надо сообщить императору.

- Это сделают, - успокоил его Аластер.

- Господин граф Шовелен, если не ошибаюсь? - Сивард подошел к послу и уставился на него единственным своим глазом. - Человек достойный, из породы победителей, но победителей честных и благородных; потомок рыцарей, и сам рыцарь не только по происхождению, но и по убеждениям. Отличился во время одной неприятной истории подобного же свойства, случившейся в Аммелорде. Уже все понял и во всем разобрался; сочинять для него отдельную версию не имеет ни малейшего смысла. Зато может оказаться неожиданно полезен. Честь имею.

Ошарашенный граф едва перевел дыхание. Сивард Ру знал о нем все - он в этом и не сомневался теперь. То, что рыжий начальник Тайной службы не произнес вслух, просто не касалось данного дела. И посол был весьма ему признателен за то, что он умолчал о многом.

- А теперь осмотрим тело. С этими словами Сивард Ру снова опустился на малахитовый пол возле мертвеца и осторожно разжал его сомкнутые пальцы.

- Я так и думал: смотрите, какая забавная вещица. И он протянул на открытой ладони застежку в форме дракона, кусающего себя за хвост. Застежка стоила огромных денег: она была сделана из чистого золота и изумрудов. И только один алый гиацинт был вставлен на том месте, где находился драконий глаз.

- Человек, убивший императора, был одним из тех, кто относится к ближайшему окружению. Жертва не звала на помощь и до последней секунды чувствовала себя спокойно. Только когда императору стало плохо, он схватился за своего убийцу и, сопротивляясь, сорвал брошку с его плаща. В общем, задача несложная. Нужно выяснить, кто в это время находился неподалеку и у кого была такая приметная застежка.

- Подожди, Сивард, - остановил его Аластер. - Слишком ты торопишься. Тебе ничего не кажется странным?

- Кажется, но я, - тут рыжий хитро подмигнул, - я излагаю самое вероятное развитие событий. Что, не клеится?

- Нет, - откровенно ответил Шовелен.

- Я не ошибся в Вас, граф. Действительно, полная чушь. То есть, человек действительно был из самых близких, однако... Вот, я убийца, с меня срывают украшение, а я так тороплюсь прочь, что не думаю о том, чтобы это украшение забрать?

- Испуг, - молвил Аластер.

- Исключено. Тот, кто осмелился поднять руку на императора, не станет пугаться мелочей.

Герцог перехватил растерянный взгляд посла и поторопился объяснить:

- Сивард не делает глупостей и не принимает опрометчивых решений; просто у него такая манера - начинать с простейшей версии, а затем возражать самому себе. И так до тех пор, пока возразить будет нечего. Стиль...

- Где же Аббон? - взвился рыжий. - Мне нужно осмотреть тело, а он не чешется.

- Не чешусь, - кротко ответил маг, входя на террасу. - И объясню, почему. Мне нужно делать совсем другие дела; а вот когда мне нужно будет чесаться, я стану чесаться, и...

- Старческий маразм, - тут же отреагировал господин Ру.

- Они всегда так, когда волнуются, - сказал герцог. - Давай, Аббон, не томи нас. Осмотри тело.

- Сейчас, сейчас. Не торопи меня. Все требует аккуратности и серьезного к себе отношения. Это никак не может совмещаться с неприличной поспешностью. Та-ак, так, посмотрим. Что вы успели найти?

Пока Сивард коротко, но обстоятельно рассказывал ему о находке и своих выводах, он переворачивал обмякшее, постепенно холодеющее тело, и бормотал что-то себе под нос. Наконец положил покойника на спину, закрыл ему глаза и молвил:

- Вот что я думаю. Это яд. Его отравили крохотным шипом или стрелкой - не толще швейной иглы для шелковых ниток. Укол нанесли в основание черепа, под волосами, потому видимых ран на теле нет. Я уверен, что тот, кто стоял перед императором, сделать этого не мог. Он просто был свидетелем разыгравшейся трагедии.

Нужно немедленно отыскать владельца вашей броши и расспросить его. Он должен был видеть хоть что-то.

Император падал вот так, прямо на него, и, видимо, схватил за плечо. А тот испугался и дал деру - мерзавец, конечно, но человеку свойственно бояться за свою шкуру. Думаю, он вообще ничего не соображал в тот момент. Может, теперь отдышится и сможет толково объяснить, что здесь случилось.

- Где слуга, который нашел императора? - спросил Сивард.

- Под надежной охраной. Тебя проводят к нему, - ответил Аластер, делая знак своим воинам.

- Ничего себе! - произнес до боли знакомый голос. - Бедняга! Шут остановился над мертвым телом; наклонился, погладил по руке. Тон у него был обычным, насмешливым; но лицо выражало глубоку печаль.

- Как жаль, - сказал он через минуту. Герцог отвел его в сторону и стал что-то шептать на ухо. - Ты прав, - отвечал ему шут вслух.

- Императору уже сообщили, и он немедленно отправился к гостям, чтобы предупредить распространение слухов. А я займусь делом.

Аббон Сгорбленный вошел в сопровождении четырех воинов, несших огромный резной ларь. Тело императора погрузи в него, закрыли крышку и вынесли через боковую дверь. Даже несколько придворных, попавшихся навстречу этой маленькой процессии, ничего не заподозрили. Мало ли что и куда собирается перенести Первый министр империи.

- Нужно немедленно выяснить, кто мог находиться на малом приеме, - обратился Шовелен к Аластеру и Аббону Флерийскому, едва они остались втроем на террасе.

- Этим и займется шут, - невозмутимо откликнулся герцог. - У слуг и придворных к нему очень странное отношение, и этим следует воспользоваться. Все видят перед собой лицо императора, слышат его голос, и уже поэтому невольно прислушиваются к его словам. С другой же стороны, они прекрасно знают, что это всего лишь шут - то есть такой же придворный, такой же слуга, как и они сами. И потому они гораздо более откровенны с Ортоном-шутом, нежели с Ортоном-повелителем.

Шут сейчас все рарузнает, и мы сможем еще немного продвинуться в нашем расследовании. А пока давайте пройдем куда-нибудь; например, в парк или в зал, но только не стоит торчать здесь, привлекая внимание.

- Вы правы, - согласился Шовелен. А Аббон Флерийский только пожал плечами.

Шут блестяще справился с возложенным на него заданием.

Он застал трех собеседников в парке, где Шовелен и Аластер доигрывали партию, а Аббон с интересом за ними наблюдал.

- Быстро же распроятраняются у нас слухи, - начал он без предисловия. - Когда император объявил, что собирается пообедать, да еще в обществе принцессы Арианны и десятка-другого величеств, почтивших его своим присутствием, у нескольких слуг просто ощутимо зашевелились волосы на голове. Я спросил у одного ненароком, чего это с ним; и он мне ответил, что просто слышал одну сплетню, которой почти поверил. Но сообщать ее содержание отказался под тем предлогом, что узнал ее не иначе, как от безумца, которому сам и выбьет из головы эту дурь, как улучит свободную минутку.

- Люди, люди, - вздохнул Аббон. - Ну, а твое предприятие успешно?

- Более, чем. На малом приеме Его величеству докучали маркграф Инара; князь Окаванги и король Энфилда со своими советниками. А теперь вспомните, какой герб у маркгрфов Инара?

- Щит, разделенный на четыре поля, - ответил, не задумываясь, князь Даджарра, подходя к своим друзьям. - Правое верхнее поле - алое. На нем изображена латная перчатка, держащая обломок меча; правое нижнее боле - золотая чешуя, по которому бежит черный барс; левое верхнее поле - голубое. На нем рисунок орлиного крыла; а левое нижнее... Да, левое нижнее - черное. На нем зеленый дракон с алым глазом кусает себя за хвост; это обозначает вечность и непреходящесть некоторых вещей. Девиз маркграфов Инара - "Навсегда".

- Итак, мы уже знаем, с кем хотим побеседовать в первую очередь.

- Идемте с нами, граф, - сказал Аластер, обращаясь к послу.

- Почту за честь. Лоугана Финнгхайма, маркграфа Инарского, они застали в его собственных покоях. Апартаменты были пусты, и только перепуганный лакей дежурил у первых дверей. Он-то и сообщил императорским вельможам, что маркграф повел себя странно, приблизительно час назад ворвавшись в свои апартаменты и выгнав всех слуг. Он метался, как смертельно раненый человек и - тут лакей не стал скрывать, что он подслушивал, правда из лучших побуждений, ибо волновался за своего господина - стонал.

Аластер решительно двинулся вперед, остальные последовали за ним.

Лоуган Финнгхайм сидел в странной позе у окна, в последней по счету осмотренной ими комнате. Лицо его было странного, синюшного оттенка, словно графа мучало удушье. Глаза его покраснели и слезились. Он поднял мученический взгляд на идущего к нему великана и произнес, едва разлепляя сухие, шелушащиеся губы.

- Мое возмездие... Ты несправедливо.

- Я не возмездие, Лоуган, - мягко ответил Аластер, делая знак Флерийскому, чтобы тот осмотрел маркграфа.

То был человек лет сорока пяти, казавшийся старше из-за своей черзмерной полноты. Виски у него серебрились сединой; багровый, апоплексический затылок лежал слоями на отложном воротнике.

- Что случилось, Лоуган? - спросил шут.

- Я зашел к Его величеству, чтобы поговорить о милых нашему сердцу безделицах - о тех книгах, которые он просил меня достать, - внезапно четко и довольно внятно проговорил Финнгхайм. И тут же задохнулся, зашелся лающим кашлем.

- Вот, нашел, - прошептал Аббон, подманивая к себе герцога. - На затылке у него точь-в-точь такой же укол, но здесь огромный жировой слой, и яд действовал медленнее.

- Он умрет? - одними губами спросил Аластер. Аббон скорбно покивал головой. И хотя этот едва слышный диалог происходил за спиной у маркграфа, тот словно почувствовал, о чем говорят вельможи.

- Я умираю, - прохрипел он с натугой. - Император стоял, и вдруг упал, схватившись за мое плечо. Я очень испугался, потому что...

- Не продолжай, - остановил его шут, видя, как трудно говорить толстяку. - Я бы тоже испугался насмерть. Что ты видел?

- Силуэт... Размытый силуэт человека в зеленых одеждах. Он погрозил мне пальцем, вот так, - и маркграф сделал слабую попытку воспроизвести этот жест. Получилось у него это не лучшим образом, и рука бессильно упала на колени. - Он опирался на клюку или посох. Я испугался; один Господь знает, как я испугался. Повернулся и убежал, оставив императора... - снова жестокий приступ кашля и хрипов. - А потом почувствовал там, на затылке боль, будто оса укусила. И потом тело стало неметь... Что с императором? - спросил Финнгхайм тревожно. - Он ведь не может умереть? А я своими глазами...

- Не волнуйся, Лоуган. Император сейчас обедает в обществе принцессы Арианны, - отчетливо произнес Аластер, подходя к толстяку и беря его за ледяную, влажную руку. - Все будет хорошо, не бойся.

Лоуган улыбнулся и...

- Он умер, - бесстрастно сообщил Аббон Флерийский. - Яд сделал свое дело.

- Вы не могли ему помочь? - отчего-то шепотом спросил Шовелен.

- Нет, не мог. Это не тот яд, от которого есть противоядие. Я мог бы только продлить его агонию, а, значит, и мучения.

- Я позову лакея, - сказал шут. - Объясню ему, что его господин умер от... отчего он мог умереть, Аббон?

- От удара. Я займусь им, не беспокойтесь. Идите. Я буду ждать вас у себя серез час; нам нужно поговорить.

[К содержанию] | [Предыдущее] | [Далее]

(С) "Rara avis", 1998