"ЗА СВОИ, КРОВНЫЕ" [К содержанию]

If you have problem with brosing this site, contact WebMaster

Здесь будут появляться рецензии не просто на книги, а на книги, купленные мною на собственные деньги.

Дефицит времени и пространства: мебель у меня советская, из опилок, полки прогнулись, некоторые -- безвозвратно. И потому каждый новый томик покупается после раздумий и колебаний. Опять же деньги на ветер грешно пускать.

Что порождает ответственность.

И за слова тоже.

Кесаревна Отрада -- узел первый

Попытки перенести фэнтези на отечественную почву делались и прежде, порой успешные, порой провальные. Действительно, дать героям русские или, пуще того, языческие имена, заставить поклонятся богам первого тысячелетия, вложить в уста речь как бы церковнославянскую (не церковнославянскую, кто ее знает довольно, а -- как бы) -- еще полдела. Зачастую Ивасик -- он только снаружи свой, а поскреби -- Конан Конаном. Мечом надвое, и всего делов. И это еще полбеды -- если Конан. Куда чаще под русыми кудрями проступает перхоть папье-маше. Кукла он, Ивасик, кукла, ведомая рукою Карабаса-Барабаса -- от горестей к победам посредством роялей в кустах.

В первом приближении отечественное фэнтези делится на:

1. -- написанное вслед Толкину

2. -- написанное вслед Желязны

3. -- написанное вслед Сапковскому

4. -- комбинация из первых трех (пальцев).

Это не значит, что нет иных, есть. Но встречаются они редко, как единороги.

Назвать “Кесаревну” романом-фэнтези -- ввести в заблуждение.

От книжки вообще, а от фэнтези в частности ждут развлечения. Следует отдать должное, авторы стараются эти надежды оправдать. И правильно! Читателю -- читателево! Но оттого ли, что слишком уж стараются, либо тесно больно на тропинках жанра, но встретить по-настоящему захватывающее произведение становится труднее и труднее. Когда-то едва ли не каждая книга становилась событием, позднее -- с пятой на десятую, а нынче и того реже. Порой закрадывается мысль: все, бобик сдох, ничего стоящего ждать не приходится. Но попадается та самая десятая -- и...

“Кесаревна Отрада” -- не десятая. И даже не сотая. Она -- из тех книг, что вне счета. Или -- с таких счет и начинается. Не хочу сказать, что вслед пойдет волна подражателей. Вряд ли. Просто “Кесаревна” показывает, на какой высоте находится олимпийская планка.

Насчет развлечения “Кесаревна” богата. Их у нее есть. И развлечения первосортные, без обмана. Но кроме развлечений, есть в “Кесаревне” иное, что позволяет отличить ее от товарок.

Прежде всего, это роман русский, написаний русским языком и в русских традициях. Как так? Имена, скорее, греческие? Имена -- да. Но ритм языка, особенности композиции, способ отображения характеров персонажей восходит к традиционной, классической русской школе.

“Кесаревна”, при всех ее реалиях, это, прежде всего, роман о любви. В настоящее время принято считать, что последние пишут исключительно дамы, и романы у них дамские, и чувства дамские, и слог дамский. Все так, только к роману настоящему эти романы относятся столько же, сколько “Стиморол” к зимней свежести. То есть -- никак. Роман о любви не обязательно должен быть насыщен эротическими сценами или многостраничными диалогами влюбленных, напротив, в идеале их может не быть вовсе. Передать чувство любви не в лоб, не прямым текстом, а именно, как чувство, т. е., нечто вне второй сигнальной системы средствами именно второй сигнальной системы требует и таланта и мастерства. И в “Кесаревне” видны признаки и первого, и второго. Чувство именно возникает, а затем развивается от страницы к странице, и достоверность отображения чувства странным образом способствует достоверности всего остального текста, Усиление, резонанс? Мастерство?

Андрей Лазарчук много пишет о войне, и при всем том, проза его резко антивоенна. Результатом всякой войны в его книгах являются не славные победы и подвиги героев, а кровь и смерть. Можно в войне победить, но нельзя -- выиграть.

Никто и не выигрывает.

Но, опять же, изображение и быта войны, и ее кульминаций достоверны до осязаемости. Батальные сцены обыкновенно плохо даются фантастам, в “Кесаревне” же они, пожалуй, являют собой лучшие страницы. Трудно вспомнить другое произведение, где плотность образов достигает величины жизненной, где бой -- настоящий, и кровь -- тоже настоящая. “Война и мир”? “Август четырнадцатого”?

И, наконец, в книгах Лазарчука всегда присутствует философская концепция мира. Имеется ввиду не внешняя, заявленная схема мироздания с велесовой кузней, нет. Она, как и все, дается исподволь, через образ, через атмосферу, через настроение. В первом томе “Кесаревны” она еще, пожалуй, зыбка, неоформлена -- поскольку это, действительно, первый том, а философия -- не редиска, вызревает долго. Тем больше оснований ждать второй том, а за ним -- и последующие. Если Лазарчуку удастся удержаться на им же заданной высоте, то результат заставит пересмотреть самое представление о фэнтези, как о литературном жанре.

А пока первый том “Кесаревны” я ставлю на одну полку с “Красным колесом”.

Ж.Ж.С.

26 September, 1998

КОНЕЦ

[Содержание] | [Предыдущее произведение] | [Следующее произведение]

(С) "Rara avis", 1998